Другой заклинатель поглощал мясо и хлебал вино, так что во время разговора слюна летела брызгами:

— Кстати говоря, а ведь та Сы-Сы когда-то имела головокружительный успех, была знаменитой шлюхой! А теперь постарела настолько, что я сперва и не признал её — даже, мать его, тошно было смотреть. А старик Цзинь Гуаншань помер и впрямь жуткой смертью, ха-ха-ха-ха-ха!

— И ведь выдумал же Цзинь Гуанъяо подобный способ, чтобы расправиться с собственным отцом. Подошло идеально. Лучше и не придумаешь!

— Вот чего я не могу понять, так это почему Цзинь Гуанъяо не убил старую шлюху. Ну не дурак ли? Свидетелей следует убирать на месте!

— С чего ты взял, что он дурак? Это ведь отпрыск Цзинь Гуаншаня. Вполне возможно, он был таким же развратником, да ещё отличался специфичными вкусами, и у него с этой Сы-Сы тоже была… хе-хе, связь, которую нельзя афишировать.

— Хе-хе, я тоже так думал, но потом пошёл слушок, что Цзинь Гуанъяо из-за добрачной связи с родной сестрой от ужаса заработал бессилие — даже если и хотел, уже ничего не мог! Ха-ха-ха!

Подобные кривотолки и наговоры звучали до крайности знакомо. Вэй Усянь вспомнил, как когда-то давно люди пускали слухи, что он утащил в своё логово на горе Луаньцзан тысячу девственниц, чтобы денно и нощно предаваться разврату и тем самым постигать глубины тёмного пути. Ситуация показалась ему странно комичной, и он подумал: «Что ни говори, а обо мне всё-таки судачили с большим уважением, чем о Цзинь Гуанъяо».

Дальнейшие пересуды стали ещё более непристойными, так что Лань Ванцзи нахмурился. К счастью, среди сидящих за тем столом заклинателей также оказались достаточно приличные люди, которым стало неприятно слушать, и потому один из них произнёс:

— Говорите потише… Всё-таки это нельзя назвать хвалебными речами.

Гогочущая толпа сплетников отозвалась недовольным восклицанием:

— Чего страшиться? Всё равно здесь никто нас не знает.

— И то верно! Да и если кто услышит, что он нам сделает? Ему что, больше нечем заняться, кроме того, чтобы запрещать нам говорить, что вздумается?

— Думаешь, теперешний Орден Ланьлин Цзинь — это всё тот же, прежний, Орден Ланьлин Цзинь? Разве сейчас им под силу заткнуть людям рты? Разве они могут позволить себе былое самодурство? Если не нравится слушать, пусть терпят!

Кто-то решил сменить тему разговора:

— Ну ладно, хватит. Зачем обсуждать одно и то же без конца? Ешьте, не болтайте. Какого бы шума Цзинь Гуанъяо ни наделал в прошлом, теперь ему только и осталось, что бесконечно биться с Не Минцзюэ, ведь они запечатаны в одном гробу.

— Боюсь, что и этого ему не осталось. Как говорится, «при виде недруга глаза загораются гневом», а значит Не Минцзюэ давно разорвал его на мелкие кусочки, и костей целых не оставил.

— А как же! Я побывал на церемонии запечатывания гроба, так вот, от саркофага исходила столь жуткая тёмная энергия, что на целый ли вокруг и клочка травы не росло! Я даже усомнился, что этот гроб сможет запечатать их на сотню лет!

— Сможет или нет — тебе-то какая печаль? Пусть у нескольких главных Орденов теперь болит голова. Всё равно Ордену Ланьлин Цзинь пришёл конец, его владычество окончательно ушло в прошлое.

— К слову, на церемонии запечатывания Цзэу-цзюнь стоял с лицом чернее тучи!

— Разве могло быть иначе? В том гробу погребли обоих его названых братьев, а молодые адепты собственного клана целыми днями где-то разгуливают с лютым мертвецом, который даже на ночной охоте помогает им загонять тварей! Не удивительно, что Глава Ордена Лань почти всё время проводит в уединённой медитации. Если Лань Ванцзи в скором времени не вернётся, боюсь, ругань Лань Цижэня услышит вся Поднебесная…

Лань Ванцзи:

— …

Вэй Усянь прыснул со смеху.

Споры за столом продолжались:

— Кстати сказать, церемония запечатывания заставила меня другими глазами посмотреть на Не Хуайсана: кто бы мог подумать, что он всё так организует! Вышло отлично! В самом начале, когда он добровольно вызвался на эту роль, я уж было решил, что церемония наверняка будет испорчена. Чего еще ожидать от Незнайки?

— Я тоже так думал! Но кто тогда мог предвидеть, что он проведёт церемонию не хуже Лань Цижэня?

Слушая их удивленные восклицания, Вэй Усянь подумал: «Это ещё что! Вполне возможно, что в последующие несколько десятков лет нынешний Глава Ордена Цинхэ Не постепенно проявит истинные способности и тем самым повергнет вас в ещё большее потрясение».

Подали блюда и вино. Вэй Усянь наполнил свою пиалу и медленно выпил.

Внезапно до него донёсся голос молодого парня:

— Так что же, Тигриная Печать Преисподней осталась запечатанной в том гробу или нет?

В винной лавке внезапно воцарилась тишина. Спустя пару секунд кто-то ответил:

— Кто ж знает, возможно, осталась. Где ещё Цзинь Гуанъяо мог её хранить, если не при себе?

— С этим всё же можно поспорить. Разве не говорилось, что Тигриная Печать Преисподней теперь — простой кусок бесполезного железа? От неё никакого прока нет.

Юноша, что задал вопрос, сидел за отдельным столом, обнимая меч. Он спросил ещё:

— А тот гроб, он достаточно крепкий? Что если кто-то захочет убедиться, что внутри нет Тигриной Печати Преисподней, что тогда?

Кто-то тут же громко воскликнул:

— Да кто посмеет!

— Место захоронения охраняют представители Орденов Цинхэ Не, Гусу Лань и Юньмэн Цзян, разве кому-то достанет отваги пойти на подобный шаг?

Остальные единогласно поддержали. Юноша больше не произнёс ни слова, лишь поднял пиалу с чаем и отпил глоток, будто выбросил из головы идею о Тигриной Печати. Однако его взгляд при этом ни капли не переменился.

Подобный взгляд Вэй Усяню уже приходилось встречать раньше. И кроме того, он прекрасно понимал, что увидит его ещё не раз.

Когда они покинули винную лавку, Вэй Усянь как обычно уселся на спину Яблочка, а Лань Ванцзи взялся за верёвку и повел его за собой.

Беззаботно покачиваясь на спине ослика, Вэй Усянь снял с пояса флейту и поднёс к губам. Чистая звонкая трель птицей взвилась к небесам. Лань Ванцзи остановился и молчаливо прислушался.

Это была та же мелодия, которую он пел для Вэй Усяня во время заточения в Пещере Черепахи-Губительницы.

А также мелодия, которая после перерождения Вэй Усяня по чистой случайности пришла ему в голову на горе Дафань, благодаря которой его и узнал Лань Ванцзи.

Закончив играть, Вэй Усянь подмигнул Лань Ванцзи и спросил:

— Ну как, хорошо ли я сыграл?

Лань Ванцзи мягко кивнул.

— Редкий случай.

Вэй Усянь понял, что фраза «редкий случай» относится к его памяти, которая на этот раз не подвела. Он безудержно рассмеялся.

— Ну перестань уже сердиться на меня за это! Я ведь признал вину, чего ты ещё хочешь? Я же говорил, что у меня плохая память, за это нужно сказать «спасибо» моей матушке.

— Почему?

Вэй Усянь подпёр щёку ладонью, опираясь на голову Яблочка. Чэньцин закружилась в его руках будто ветряная мельница.

— Матушка говорила: «Тебе следует помнить то добро, которое делают для тебя другие люди, а не то добро, что ты делаешь для них. Выброси всё ненужное из сердца, и тогда тебе станет легко и привольно жить на свете».

И это тоже было то немногое, что Вэй Усянь запомнил из жизни с матерью и отцом.

Его мысли на пару мгновений улетели куда-то вдаль, затем Вэй Усянь снова вернул их в настоящий момент и, увидев, что Лань Ванцзи внимательно смотрит на него, произнёс:

— А ещё матушка говорила…

Он никак не заканчивал фразу, и тогда Лань Ванцзи спросил:

— Что она говорила?

Вэй Усянь с очень серьёзным лицом поманил его пальцем, и Лань Ванцзи подошёл ближе. Вэй Усянь наклонился и прошептал ему на ухо:

— …Что ты теперь только мой.

Лань Ванцзи слегка повёл бровью, его губы шевельнулись, но Вэй Усянь опередил:

— Бесстыдник, убожество, распущенный, легкомысленный — опять хочешь сказать что-то из подобной чепухи, так? Готово, я всё сказал за тебя. Ты повторяешь это раз за разом, и совсем не изменился за эти годы. Давай так — я теперь тоже только твой, всё справедливо, идёт?