— Ну, так ведь не я один, правда?

Вера оглянулась на него. Она стояла — мрачный силуэт на фоне окна, — ровно-ровно, но всё равно с неуверенностью в каждом движении, и в ней можно было заметить какую-то суетливость. Сейчас, в отличие от тех приходов на работу, она уже немного сомневалась в том, что хотела сделать.

— Нам нужно поговорить. Теперь уже наедине, если ты так этого хочешь, — она словно делала ему какую-то милость. — Подобные разговоры не стоит выносить на публику.

— Однако, ты уже попыталась это сделать. Всему виной безуспешность затеи?

Вера смотрела на него, долго, и молчала. Она то ли подбирала правильные слова, то ли просчитывала линии манипуляций, а после, оглянувшись на окно, выдавила из себя, будто бы через силу:

— У меня была задержка.

Он промолчал. Она посмотрела на него, словно пыталась проверить, услышал ли Игорь слова и правильно ли понял, и дополнила:

— Я беременна, — она сглотнула и добавила: — Срок — месяц примерно.

Игорь не сдвинулся с места.

— И чего ты от меня ждёшь? — спросил он.

— Скотина! — Вера отшатнулась к подоконнику и ударила кулаком по стеклу, хотя вряд ли могла причинить вред чему-то в этой квартире. — Ты, Ольшанский, самая большая на свете скотина! Ты хотя бы закричишь на меня?

Последние слова она почти прошептала, хотя, наверное, очень сильно хотела это прокричать. Он всё ещё стоял у стола и смотрел на неё так, будто Вера призналась в обыкновенном насморке. Она шмыгнула носом, будто бы пыталась заплакать, но выглядело это тоже неестественно.

— Ты хоть понимаешь, придурок, что я тебе говорю? — она отшатнулась от подоконника, хотя выглядело это тоже неестественно, и толкнула его раскрытой ладонью в грудь. — Ты понимаешь, что я тебе только что сказала?! Да ты должен меня хотя бы…

— За что? — изогнул бровь Игорь. — За то, что ты беременна? Так, кажется, ты не меня должна об этом уведомлять. Или там тебя уже прогнали? Разумеется, я понимаю. Я хорошо умею считать, Вера.

Она замахнулась, чтобы ударить его, но Игорь вовремя перехватил её ладонь.

— Это ты, — прошипела она, — должен сейчас мне врезать. А ты стоишь тут, как камень, — она опять ударила раскрытой ладонью его по плечу, но Игорь словно не заметил этого. — Ты же, чёрт тебя подери, технарь, ты уже сто раз рассчитал все сроки! Ну, скажи мне, что я дрянь, что я пытаюсь повесить на тебя чужого ребёнка. Я тебе изменяла, ты слышишь? — Вера дёрнулась, но он вовремя схватил её за плечи, не позволяя упасть. — Слышишь или нет?

Она пыталась плакать искренне. Истерика, живая, может быть, и была правдивой, если б он ещё мог на неё отреагировать.

— Извини, — пожал плечами Игорь. — Мне совершенно не хочется кричать. Наверное, это должно сильно тебя расстроить.

Он отпустил её, и Вера уцепилась в его футболку, ткнулась носом в ткань, тихо всхлипывая. Если б ему было не всё равно, наверное, он должен был её оттолкнуть — или утешить, наверное. Но Игорь не мог заставить себя сделать ни первое, ни второе. Вера была глупой и знала об этом, может быть, подсознательно чувствовала, что ничего не получится.

— Ты даже не кажешься удивлённым, — прошептала она, совсем глухо, словно пыталась поглотить собственные слова, но не могла.

— Было ж видно, что тебе что-то нужно, — вздохнул Игорь. — Но, раз ты уже об этом всём рассказала, не пора ли признаться, что мы расстались окончательно?

— А если я скажу, что никогда тебя не любила? Что ты мне даже не нравился? — она подняла голову, посмотрев ему в глаза, и Игорь подумал, что впервые видел Веру сколько-нибудь настоящей. С презрительно искривлёнными губами, со следами слёз на щеках. — Ты ещё, слепой, так смотрел на меня в самом начале. Тебе что, не обидно?

— Мне? — Игорь вздохнул. — Нет, мне не обидно. Если чувства перегорают, то нет никакого смысла за ними реветь и кричать. Тебе, кажется, волноваться вредно.

— А если я аборт сделаю? — она прищурилась и отступила от него наконец-то. — Ты что, примешь меня, как подержанную собаку?

— Вера, — он склонил голову набок, едва заметно улыбнулся и вздохнул. — Если я тебе даже никогда не нравился, зачем ты хочешь вернуться?

Она была удивлена этому вопросу. Посмотрела на него, словно пыталась спросить что-нибудь в ответ, но не могла подобрать соответствующие слова. Игорю показалось, что Веру тянуло смеяться: может быть, она наконец-то пришла к выводу, что просчиталась в какой-то момент.

— Мы с тобой взаимно друг друга никогда не любили, — наконец-то ответила она. — Но с тобой удобно. А ты-то почему меня не послал? Нет, мне просто интересно, — Вера подошла к окну, кажется, пытаясь воспользоваться им, как зеркалом, и ладонью безжалостно вытерла слёзы. — У тебя пудры нет?

— К сожалению, — Игорь вздохнул, — у меня не было времени и достаточного стимула. Теперь он есть. Но это конец, я надеюсь? Или ты опять придёшь к моей маме?

— Может, и приду, — согласилась она, гипнотизируя своё едва заметное отражение. — Это будет интересно. Она слепая. Даже если я ей правду расскажу, она всегда будет виноватой. Или твоей этой новой какую-то гадость подстроить? Не так уж и плохо, чтобы ты знал. В жизни интересно быть стервой в облике жертвы.

— Если тебе интересно тратить на это своё время, то милости прошу.

Вера повела плечами.

— У меня были до тебя мужчины с достатком, — промолвила она, — и без него тоже. И не со всеми я хорошо расставалась. Но вот так, если честно, Ольшанский, у меня впервые. Так равнодушно ещё никто не… Тебе что, настолько наплевать?

— Ты сама найдёшь выход?

Вера дёрнулась, будто бы собиралась сказать что-нибудь ещё, но вместо этого схватила брошенную в коридоре сумку и вылетела из квартиры. Игорь слышал стук каблуков в подъезде, и задался вдруг вопросом: а чего она хотела добиться от него этим представлением? Может быть, жалости, может быть, что он подумает, будто между ними было что-то стоящее?

Но, впрочем, Игорь предполагал другое. Вера терпеть не могла проигрывать: уходить, когда её прогнали, было как-то… Неправильно, что ли?

28 мая 2017 года

Воскресенье

Смешно, что он всё-таки поехал к Саше чинить её карниз, правда?

Магнус сегодня лежал на столе и покачивал своим длинным хвостом умеренной степени пушистости. Изредка он потягивался и зевал — это сопровождалось характерным щёлканьем челюстей, — а иногда щурил свои большие рыже-карие глаза с узкими полосками зрачков. На Игоря он не бросался, даже когда тот пустил в расход стул, на котором обычно — так сказала Саша, — сидел именно кот за едой, — взобрался на него и принялся прикручивать поверженный карниз.

— Сколько он весит? — спросил Игорь, когда второе крепление встало на место, и осталось только прицепить саму палку — и штору на неё.

— Карниз?

— Карниз немного. Магнус, — он бросил взгляд на лениво ударившего лапой по столу где-то в районе присевшей на него мухи кота, и вновь вернулся к работе. Прищепки — или как эта фигня называлась, — отказывались держать даже тоненькую, как фата невесты, тюль, не говоря уж о тяжёлых шторах.

— А, Магнус… Месяц назад было тринадцать шестьсот, — Саша с опаской посмотрела на кота. — Сейчас больше. Мы ж как на качелях, толстеем и худеем. То есть, Магнус толстеет, а я худею.

— Ты и так стройная, — оглядываясь на неё, улыбнулся Игорь. — Зачем тебе ещё больше худеть?

Саша действительно, казалось, потеряла вес с поры их первой встречи, хотя и немного. Она только смахнула мешающую прядь с лица в ответ на его вопрос и явно задумалась.

— Да я не специально, мне как-то всё равно. Наоборот бы… — она оглянулась на холодильник. — Просто от нервов.

— Это из-за работы?

— Ты беспокоишься, — это было скорее констатацией факта, чем вопросом, и Игорь отреагировал на него соответствующе. Он наконец-то прицепил штору, сошёл со стула и позволил себе разогнуться — потому что на стульчике пришлось втягивать голову в плечи и стоять на полусогнутых ногах, потолки оставались всё такими же низкими, как и в первый раз, когда он заходил к Саше. — Никто раньше не задавал мне этот вопрос. Нет, не из-за работы, я просто не слишком хорошо общаюсь со своими родителями.