Игорь сначала слушал с интересом, как и все остальные, но когда дошли до его проекта, понял, что это просто короткая выдержка из системы управления проектом. Он вскинул голову, удивлённо глядя на своего коллегу, но Эндрю совершенно не казался смущённым. Складывалось впечатление, что он прекрасно знал о том, что совершал сейчас провокационные действия, но не собирался прерываться ни на одну секунду.

Разумовская слушала с подчёркнуто вежливым видом. Игорь представить себе не мог, чем надо было думать, чтобы дать хорошему управленцу настолько бездумную, бессмысленную задачу, но под конец даже стал получать удовольствие от того, с каким видом и с каким посылом Эндрю озвучивал пункт за пунктом.

Взгляд Регины прикипел к часам. Игорь же поймал себя на том, что тоже невольно провожает взглядом стрелку на новый круг и ждёт, пока она пройдёт его, минует пометку "двенадцать" и начнёт новое бесполезное шествие.

Эндрю умолк ровно в девять. С равнодушным видом, без капли довольства он поставил папку прямо перед Разумовской и совершенно без эмоций сел на своё место обратно, откинулся на спинку обыкновенного стула — Регина всеми силами подчёркивала, что он не является каким-то особенным сотрудником, — и взглянул на часы.

Этот раунд она проиграла, не сумев даже сделать ответный удар.

72

20 февраля 2018 года

Вторник

Кашель, кажется, был настроен радикально и намеревался выбить Игоря из колеи. Лёгкое вчерашнее покашливание сегодня усилилось, и пришлось свернуть в аптеку — в доме никаких подходящих лекарств не было. Простуды Ольшанский никогда не считал достойным поводом для обращения в больницу, он был уверен, что вполне достаточно просто воспользоваться теми лекарствами, которые ему всегда помогали, тем более, если надо, всегда можно было обратиться к папе…

Игорь усмехнулся, глядя на вывеску аптеки. Отцовская больница была совсем рядом, в ста метрах от аптеки, у которой остановился Игорь, и в контексте всех предыдущих разговорах об их не самой лучшей ситуации в семье Ольшанский всё-таки свернул к распластавшемуся по кварталу комплексу из сплошь серых, мрачных зданий.

Парковка пустовала, хотя пациентов ни зимой, ни летом здесь мало не бывало. Игорь остановился, вышел из машины и почувствовал себя дураком, который боится набрать нужный номер и позвонить родному отцу. Мобильный то и дело стремился выскочить с ладони, холод мешал, ещё какая-то ерунда…

А может, Николая Андреевича даже нет на работе? Или он на операции и не может говорить?

— Дурак, — отругал сам себя Ольшанский, всё-таки нажав кнопку вызова. — Не сможет говорить — не возьмёт трубку…

На третьем гудке, впрочем, отец отреагировал.

— Алло, — его голос показался Игорю почти незнакомым. Сколько они не разговаривали, месяц? Или даже больше. — Игорь, это ты? Что-то случилось?

— Я. Нет, всё в порядке, — покачал головой Ольшанский, хотя отец, разумеется, не мог его увидеть. — Ты сейчас на работе? Проезжал мимо твоей больницы, вот, подумал, может, стоит заехать?

— Как раз закончилась смена, — бодро отозвался отец. — А где ты находишься?

— На парковке под главным корпусом, — Игорь поднял голову, глядя на громадину больницы. — Выходи, я тебя здесь подожду.

Папа не заставил себя долго ждать, вышел уже через пять минут — в обычной одежде, явно не собираясь возвращаться обратно в больницу сегодня, но с кругами под глазами, оставшимися или после тяжёлой операции, или после ночного дежурства. Впрочем, причины могли быть совмещены…

— Здравствуй, — он подошёл к сыну своим привычным стремительным шагом. — Рад тебя видеть, — протянул ладонь для рукопожатия.

Игорь ответил на этот несколько официальный, никогда не водившийся у них в семье жест. Интересно, как давно они с отцом чувствовали друг друга чужими?

— Привет, — отозвался он. — Как дела?

— Всё хорошо, — Николай Андреевич растерянно оглянулся. — А ты как? Как жена?

— Нормально, — покачал головой Игорь, подумав, что даже нужные слова для общения с родным отцом найти толком не может. — Бабушка теперь с нами живёт.

— Да? — удивился отец. — Неожиданно. Как она себя чувствует?

— Неплохо, — Ольшанский запнулся. — Сердце разболелось, заставил её переехать к нам. Если что-нибудь понадобится, пока на ту дачу доедешь…

Он умолк. Николай Андреевич тоже не произнёс ни слова, очевидно, не знал, что и сказать. Ему, разумеется, неприятно было осознавать, что столько времени даже не навещал родную мать, но и ответить оказалось нечего.

Игорь тоже никак не мог решиться задать волнующий его вопрос. Тот мог сколько угодно грызть сознание изнутри, но озвучить приглашение — нет, где там.

— Слушай, — первым решился папа, поняв, что ответная реплика за ним, — может быть, вы с Сашей к нам заедете? В гости? В воскресенье, например, я совершенно свободен, и у вас выходной должен быть. Посидим, поговорим.

Однажды это предложение уже звучало. И в прошлый раз всё закончилось совсем не так, как хотелось. Семья, и так с трудом державшаяся кучи, развалилась на куски окончательно и бесповоротно.

— Хорошо, — тем не менее, согласился он. — Только я привезу Янку и бабушку тоже. Давно уже пора сесть за один стол и поговорить, как нормальная родня, а не грызться в телефонном режиме.

— Яна не захочет, — покачал головой папа. — Но если у тебя получится её уговорить…

— У меня получится, — безапелляционно заявил Игорь. — Так что? Согласен?

— Согласен, — подтвердил отец. — Спасибо, что вообще заехал. А то я, как тот страус, голову в песок…

Он похлопал сына по плечу, и Игорь только удивлённо проследил за отцовской ладонью, словно не мог понять, что происходит.

А потом искренне улыбнулся.

71

21 февраля 2018 года

Среда

— Достала она меня со своими отчётами! — возмутился Эндрю после десятой попытки вникнуть в выработанную на фирме систему. — Только пиши, пиши, пиши… Зачем вы все вообще это делаете?

— Я этого не делаю, — возразил Игорь. — Я генерирую это в соответствующей среде. Она не сказала тебе?

— Она не дала мне ключи доступа, — вздохнул Эндрю. — Это похуже будет… Ладно, идём дальше…

Его прервал стук в дверь.

Эндрю удивлённо вскинул голову. В этот кабинет — точнее, в каморку, в которой он вынужден был кантоваться, — почти никто никогда не заходил, а если и заглядывали, то не разменивались на такие глупости как стук в дверь. Игорь и сам просто открывал дверь, знал, что это позволялось, и никто злиться за беспардонность не будет.

— Открыто, — с трудом сдерживая звеневшее в голосе удивление, протянул экс-голландец. — Добрый день, — он поднялся, приветствуя вошедшего в комнату мужчину, а потом повернулся к Игорю, взглядом пытаясь выведать информацию о том, кто это.

Игорь гостя узнал. Это был тот самый "заказчик" — отец и Всеволода, и дочерей Регины, камень преткновения, о который разбилась идиллия их прекрасной прежде фирмы. Выглядел он взволнованным, но не слишком. Излишества в этом человеке проявлялись в другом: посмотрев на него со стороны, можно было подумать, что этот мужчина уделяет себе слишком много внимания. Нет, он не грешил пёстрыми нарядами звёзд шоу-бизнеса, не выкрашивал волосы во все цвета радуги одновременно, но зато укладывал их волосок к волоску, и вся одежда была отглажена с излишней тщательностью.

Ольшанский представил себе, как Регина гладит мужу костюмы, и с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Она, наверное, не день и не два сражалась, чтобы избавиться от этой неприятной обязанности — по крайней мере, в характере Разумовской было отказаться от всех домашних дел и притворяться не участвующей в таких глупостях, как уборка, стирка и, упаси Боже, готовка.

— Здравствуйте, — поприветствовал их мужчина и повернулся к Эндрю. — Мне сказали, что вы — заместитель Регины, — он протянул руку для рукопожатия. — Я — её супруг. Хотел бы обсудить… Некоторые вопросы.