Самые многообещающие результаты освоения земель, которые сейчас относятся к северо-востоку Соединенных Штатов, принесла экспедиция Генри Хадсона — англичанина, которого ОИК наняла искать Северо-Восточный проход на Восток в 1609 году. Дополнительный пункт договора запрещал Хадсону «искать иного пути или прохода кроме пути через север или северо-восток, выше Новой Земли».[1381] Однако в мае 1609 года, через две недели после входа в Баренцево море — названное в честь Виллема Баренца, голландского исследователя, который побывал там в 1590-х, тоже ища Северо-Восточный проход, — Хадсон повернул назад и двинулся на запад через Атлантику. Пройдя вдоль побережья между Мэном и Чесапиком, он вошел в Нью-Йоркскую гавань и поднялся на 125 миль по реке, носящей теперь его имя (Гудзон), к нынешнему Олбани. По пути обратно в Нидерланды Хадсон высадился в английском Дартмуте, тем самым наведя некоторых на подозрения, что экспедицию финансировали англичане. (Свое следующее и последнее плавание, в поисках Северо-Западного прохода, он совершал на английском корабле. После суровой зимовки в Гудзонском заливе взбунтовавшаяся команда посадила его и еще восемь человек в шлюпку и пустила в открытое море; больше их никто не видел). Под впечатлением от результатов первого плавания Хадсона голландцы основали на Гудзоне фактории — в Олбани (1614) и на Манхэттене (1624), который стал колонией Нового Амстердама.
У англичан, между тем, не остывал интерес к Северной Виргинии, подстегнутый Джоном Смитом, который выпустил «Описание Новой Англии» (1614), чтобы привлечь потенциальных поселенцев. «Из всех четырех частей света, которые мне довелось видеть незаселенными, — писал ветеран европейских войн и средиземноморской торговли, побывавший в турецком рабстве и возглавивший основание Джеймстауна, — будь у меня средства основать колонию, я основал бы ее здесь, и нигде более».[1382] Одна из немногих английских книг, восхвалявших переселение за океан, она стала путеводной звездой для «пилигримов», основавших первое постоянное английское поселение в Плимуте на Массачусетском заливе. Единственный корабль пилигримов, «Мэйфлауэр», принявший на борт 102 человека, совершил на редкость спокойное по тем временам плавание через Атлантику. За десять недель в море умер лишь один пассажир — и один ребенок появился на свет. Однако к суровой зиме сошедшие на берег не были готовы, и до весны дожила лишь половина. Будущее оставшихся было бы незавидным, если бы не помощь индейца Тисквонтума (или Сквонто), судьба которого дает нам возможность взглянуть на крепнущие трансатлантические связи начала XVII века глазами жителя Нового Света.[1383] В 1614 году Тисквонтум был захвачен в плен англичанами-работорговцами, попал в Испанию и откуда бежал в Англию. Несколько лет спустя его взяли в плавание к Ньюфаундленду, и уже оттуда в 1619 году он пробрался обратно на Кейп-Код и обнаружил, что его родное селение целиком погибло от эпидемии. То была северная волна инфекционных заболеваний, косивших коренное население испанской Америки и опустошавших побережье, которое затем с энтузиазмом осваивали английские колонисты. К пилигримам Тисквонтума отправил вождь соседнего племени как владеющего английским языком, и он многому научил поселенцев, но даже после его уроков в Плимутской колонии через десять лет насчитывалось лишь три сотни человек.
Несмотря на лишения и тяготы, в первые североамериканские поселения тянулись иммигранты из Англии, Франции, Нидерландов и Швеции. В 1629 году был основан пуританский Бостон, а до Английской революции 1642–1646 годов, с которой закончилась первая волна переселений, в Новую Англию перебралось 23 000 человек. Но хотя Великим переселением называется именно миграция в Новую Англию, за все столетие там осело меньше иммигрантов, чем на Чесапикском заливе, а Карибы притягивали куда больше людей, чем весь североамериканский континент.[1384] Однако население Новой Англии стабильно увеличивалось благодаря естественному приросту и минимальным потерям.[1385] В 1630-х ни одно из 198 судов, совершавших десятинедельные переходы, не пропало в море. Пуритане видели в этом Божий промысел, однако с большей вероятностью стоило бы благодарить общность целей, строгую организацию и относительно низкую статистику заболеваний, истреблявших большинство переселяющихся за океан как в море, так и на берегу, особенно в тропиках. Новоанглийские колонисты приезжали целыми семьями, их объединяла общая крепкая вера, и работали они теперь на себя, а не на хозяина-эксплуататора в кабальных условиях.
Основатели Массачусетса надеялись создать кальвинистский рай для землевладельцев и их работников, но каменистая почва Новой Англии вынуждала поселенцев переквалифицироваться в рыбаков и торговцев. Разорение, вызванное Английской революцией, «погнало наших людей заготавливать рыбу, обшивку, тес и тому подобное, сеять коноплю и лен… и оглядываться на Вест-Индию в поисках рынков сбыта»,[1386] чтобы поставлять лес и рыбу на карибские сахарные плантации. Бостонцам принадлежала львиная доля межколониальной и трансатлантической торговли. В Англию из Северной Америки везли корабельный лес и шкиперское имущество. И хотя леса в Англии хватало, транспортировать его к побережью выходило запредельно дорого,[1387] а поставки шкиперского имущества с Балтики зависели от превратностей европейской политики. Трактат конца XVI века, «содержащий важные побудительные причины» заселения Северной Америки, подчеркивал: «Немаловажно для безопасности и благополучия Англии, что в тех северных землях держава наша обретет все необходимое для оснастки флота, как то: смолу, канаты, тросы, мачты и тому подобное».[1388] Груз мачт достиг берегов Англии в 1630-х годах, но полную силу торговля набрала только во время первой Англо-голландской войны, когда союзники голландцев датчане закрыли Балтику для английских судов.
Новоанглийские мачты, самые длинные из которых достигали тридцати пяти метров, представляли ценность не меньшую, чем в наше время нефть — вполне уместное сравнение, судя по дневниковой записи флотского администратора Сэмюэла Пипса, сделанной во время второй Англо-голландской войны:
Преотличные вести: семь судов из Новой Англии благополучно пришли в Фалмут с мачтами для короля; неожиданная удача, без которой (не случись другой) будущий год пошел бы прахом. Благодарение Господу за такое неслыханное везение, да будет с нами Его благословение и в дальнейших делах. Засим в постель.[1389]
Новая Англия была не единственным источником шкиперского имущества, однако почти на всем протяжении XVII века серповидный дуб, сосну, смолу и деготь из обеих Каролин неизменно возили именно новоанглийские торговцы.[1390]
После Реставрации возникают новые торговые узлы.[1391] В южнокаролинский Чарльстон, заложенный в 1670 году у слияния рек Эшли и Купер, тянулись как поселенцы из северных колоний, так и шотландско-ирландские пресвитериане, немецкие лютеране и, главным образом в 1680-е годы, французские гугеноты, бежавшие от гонений, начатых Людовиком XIV. Вскоре после того в Каролинах начали укрываться карибские пираты и флибустьеры, объявленные великими державами вне закона на островах.[1392] Чарльстон был важнейшим городом британской Северной Америки к югу от Филадельфии, основанной Уильямом Пенном (отец которого захватывал Ямайку) в 1691 году на клочке суши между реками Делавэр и Скулкилл. Квакер Пенн привечал и тысячу скандинавских и голландских переселенцев, обосновавшихся вокруг устья Делавэра за предшествующие сорок лет, и немецких меннонитов и других иммигрантов. За пять лет население Пенсильвании достигло пяти тысяч человек.[1393] Хотя ее торговый флот уступал размерами бостонскому и нью-йоркскому, Филадельфия успешно (а то и непревзойденно) соперничала с этими городами благодаря атмосфере религиозной терпимости, сельскохозяйственной и промышленной производительности, а также большей близости к центру прибрежных колониальных земель.
