После почти десяти лет плаваний на португальских кораблях Колумб, у которого через семью жены были связи при дворе, предложил королю Жуану II свой проект экспедиции на запад в поисках Индии. Король, посовещавшись со своими советниками, отказался финансировать экспедицию, но сказал, что может впоследствии пересмотреть это решение. Возможно, он отказал Колумбу в поддержке, поскольку его советники сочли теорию Колумба ошибочной, или потому что Колумб запросил слишком большое вознаграждение,[1141] а может быть, Жуану не хотелось распылять средства между несколькими проектами как раз в то время, когда на африканском континенте происходило одно открытие за другим. Как бы то ни было, в 1485 году Колумб перебрался из Лиссабона в Кастилию, где надеялся заинтересовать своим проектом Изабеллу и Фердинанда. Хотя в конце концов ему это удалось, результат его стараний вовсе не был предрешен. Комиссия проверила его вычисления и нашла их излишне оптимистичными, но католические монархи обещали рассмотреть его предложение, когда будет повержена Гранада — последнее мусульманское государство на Пиренейском полуострове. Они подкрепили свое обещание небольшой выплатой в несколько тысяч мараведи. (Капитаны и штурманы обычно зарабатывали[1142] две тысячи мараведи в месяц, а простые матросы вполовину меньше.)

Несмотря на оказанную милость, Колумб все-таки оставался верен своей первой мечте и в 1488 году вернулся в Лиссабон по приглашению короля Жуана. Момент для этого был исключительно неудачный, поскольку его приезд совпал с возращением экспедиции Диаша, открывшей мыс Доброй Надежды, откуда уже видна была дорога в Индию. При таких обстоятельствах Жуан полностью утратил интерес к предприятию Колумба, и генуэзец вынужден был вернуться в Испанию. Фердинанд и Изабелла долго не говорили ни да ни нет. После окончательного отказа в 1492 году Колумб по рекомендации знающих людей решил попытать счастья во Франции. (Его брат Бартоломео уже предложил эту идею английскому королю Генриху VII и французскому двору.) Он только успел отправиться в путь, как его призвали обратно благодаря ходатайству Луиса де Сантанхеля,[1143] который занимался финансами короля Фердинанда. Сантанхель рассудил, что какого бы вознаграждения Колумб ни просил за свои открытия, издержки короны будут невелики, а прибыли, в случае успеха, могут оказаться весьма существенными; в случае же, если он совершит эти ценные открытия для кого-то еще, возместить потерю не удастся. Коли Колумбу удастся задуманное, он, согласно договоренности, получал титул главного адмирала, должность вице-короля и генерал-губернатора всех новооткрытых земель, дававшую ему право назначать своих губернаторов и десятую долю доходов от торговли с этими территориями. Хотя в этих требованиях можно увидеть тщеславие выходца из низов, однако Колумба, при всех его недостатках, нельзя обвинить в неисполнении обещаний. Он, без всякого сомнения, заслужил дворянский титул и сопутствующие привилегии. Более того, надо признать, залогом его успеха во многом стало умение добиваться поддержки властей. Деньги, почести и привилегии доставались не каждому, и, как показывает пример Христофора Колумба и многих других, в истории открытий настойчивость, лесть и самоуверенность часто играли такую же (если не бо́льшую) роль, как и правота.

Общий объем финансирования экспедиции Колумба оценивался в два миллиона мараведи, и осуществлялось оно из различных источников. Финансовые таланты Сантахеля позволили свести долю короны в общих затратах до немногим более половины, четверть средств внес сам Колумб, вероятно, заняв их у Джаното Берарди, флорентийского торговца, который переехал в Севилью в 1485 году. Джаното Берарди был «центральной фигурой[1144] в группировке, которая продвигала освоение Атлантики в качестве важнейшей цели испанской политики и благодаря которой Колумб был представлен при дворе». В счет недополученных короной налогов город Палос-де-ла-Фронтера оплатил строительство кораблей «Нинья» и «Пинта»[1145] (капитанами которых стали братья Висенте Яньес Пинсон и Мартин Алонсо Пинсон соответственно) и жалованье их экипажам. В качестве своего флагманского корабля Колумб нанял «Санта-Марию», построенную в Галиции каракку типа нао. Это было не очень большое для того времени судно: всего двадцать семь метров в длину и восемь метров в ширину. Оно имело одну палубу и несло запас провианта на год. Удобств на корабле почти не было, матросы ютились в тесных помещениях, спальные места были не оборудованы. (Подвесные койки на европейских судах появились после того, как экипаж Колумба приспособил для сна гамаки, заимствованные у аборигенов Карибских островов.) Обе каравеллы были даже меньше: «Нинья» — не более двадцати одного метра в длину и шести в ширину, «Пинта» — двадцать три метра в длину на семь в ширину.

Отплыв из Палоса 3 августа 1492 года, корабли добрались до Канарских островов девять дней спустя. Там был отремонтирован руль «Пинты» и изменена оснастка «Ниньи»: из латинской каравеллы ее переделали в каравеллу-редонду с прямыми парусами на фок-и грот-мачтах и латинской бизанью. Это позволило ей гораздо лучше улавливать северо-восточные пассаты, и она стала самым быстрым кораблем из трех. («Пинта» изначально была оснащена как каравелла-редонда.) Шестого сентября суда вновь вышли в море. Через десять дней они добрались до покрытого водорослями Саргассова моря, а еще через три дня они вышли из зоны действия пассатов и оказались в зоне слабых ветров разных направлений. Условия значительно улучшились между 2 и 6 октября, когда корабли прошли приблизительно 710 миль, включая тот день, когда удалось пройти 182 мили за сутки. К тому времени мореплаватели были так близко к земле, что могли проследить за полетом птиц, направляющихся на юго-запад, но, несмотря на эти многообещающие признаки, к 10 октября команда была на грани бунта, и Колумб был вынужден согласиться повернуть назад, если они не увидят землю в ближайшие несколько дней.

К вечеру следующего дня они оказались в Багамском архипелаге и 12 октября, пройдя около трех тысяч морских миль за тридцать три дня, высадились на остров Гуанахани,[1146] населенный народностью таино. Колумб провозгласил остров собственностью испанской короны и назвал его Сан-Сальвадором. За те две недели, что мореходы проплывали через Багамы, они взяли на борт семь аборигенов, которых отвезли в Испанию с целью научить их кастильскому языку и христианскому учению, дабы они, по возвращении, помогали обратить своих соплеменников в новую веру. Таино также показали ему путь к месту под названием Куба, «которое, как я полагаю,[1147] есть не что иное, как Сипанго, согласно тому, что эти люди говорят о его размерах и богатствах». Однако Сипанго и Китай по-прежнему маячили туманными миражами на горизонте. Яростное нетерпение Колумба почти очевидно из записи в его дневнике (обращенной к королю или королеве) от 19 октября.

Я не прилагаю больших усилий [1148], стараясь изучить тут все подробно, поскольку желаю открыть и увидеть елико возможно больше земель прежде, чем вернусь к вашему величеству в апреле, коли будет на то Божья милость. Правда, если я найду места, где золото или пряности встречаются в больших количествах, я задержусь там до тех пор, пока не наберу и того, и другого, сколько смогу. И потому-то я делаю все возможное, дабы попасть туда, где мне удастся найти золото и пряности.

Моряки в течение шести недель обследовали северо-восточное побережье Кубы, а в начале ноября Колумб отправил посольство в удаленную от моря деревушку Ольгин в надежде, что она окажется крупной азиатской столицей. К его величайшему разочарованию, переводчик, знавший древнееврейский, арамейский и арабский, не сумел объясниться с местным населением. Несмотря на заявления местных жителей, что вокруг Кубы можно объехать на каноэ за двадцать дней, Колумб упрямо считал, что это какой-то полуостров в Азии. В конце ноября Мартин Алонсо Пинсон самовольно оставил Колумба и устремился на поиски других земель; 5 декабря «Санта-Мария» и «Нинья» направились на восток, к мысу Сент-Николас — северо-восточной оконечности Эспаньолы, которая теперь называется Гаити, и неделей позже Колумб объявил эту землю собственностью Фердинанда и Изабеллы. Множество признаков золота и дружелюбие местного вождя вселяли надежду, но в канун Рождества, почти сразу после полуночи, произошло несчастье — «Санта-Мария» напоролась на риф. Никто не погиб, но корабль был полностью разрушен. «Нинья» не могла взять в обратный рейс шестьдесят с лишним человек (Пинсон с «Пинтой» все еще не вернулся), поэтому тридцать девять участников экспедиции вызвались остаться на берегу в форте, сооруженном из останков флагманского судна и названном Ла-Навидад. «Нинья» отплыла 4 января и через два дня случайно встретилась с «Пинтой» у острова Кабра.