— Когда-то да что-то! А жили бы вы, скажем, в колхозе, собрались бы сейчас все артельщики: «Раз-два взяли, сама пойдет!» — вот вам и новый дом. Живи, Хомутовы, не надрывайся.

Степа принялся рассказывать о дубняковской артели, куда Матвей и Егор Рукавишниковы недавно ездили с группой крестьян, и о том, что скоро в Кольцовке «начнется ледоход» — мужики будут вступать в колхоз.

— Не-ет! Мой батька в колхоз не пойдет, — покачал головой Афоня. — Зачем нам? Он говорит, у кого голова на плечах да кто не лентяй, тому сейчас и без артели жить можно. Мы-то уж на ноги встанем как пить дать!

В полдень, проезжая с возом снопов мимо рукавишниковского овина, Степа услышал лязг железа. Сказав Тане, что он отлучится всего лишь на минутку и тотчас догонит ее, Степа заглянул в полутемный старый овин. Гумно было уже приготовлено к молотьбе — очищено от травы и мусора, притоптано и утрамбовано.

В углу овина, около молотилки, возились Егор Рукавишников, Матвей Петрович и Шурка. Они уже сняли с вала побитые шестеренки, барабан со ржавыми, погнутыми зубьями и сейчас рассматривали искривленный железный вал, соединяющий молотилку с конным приводом.

— Запустили вы машину, запустили! — попенял Матвей Петрович, осматривая поврежденные части молотилки и постукивая по ним молотком.

— Починить — руки не доходят... Да и умельца нет, — сконфуженно объяснил Егор. — Не кланяться же Еремину или Шмелеву...

И он кивнул в сторону ереминского овина, откуда доносилось завывание работающей молотилки.

— Кланяться, конечно, не надо, но такое добро бросать тоже не годится, — заметил Матвей Петрович. — Все же машина не чета цепу. Работает чисто, споро. Можно за одну неделю всей бедноте хлеб обмолотить. И не надо будет людям к Еремину да Шмелеву на поклон идти. Да к тому же и к артельной жизни народ попривыкнет.

— Так-то оно так, — согласился Егор. — Да вот как к машине подступиться теперь?

— Надо барабан в кузницу отвезти, попробовать новые зубья поставить, — посоветовал Матвей Петрович и спросил, согласится ли кузнец помочь ремонтировать молотилку.

— Он-то с охотой. Только ему все показать да растолковать нужно...

— Это уж как-нибудь сообразим, — успокоил Матвей Петрович и послал Шурку за подводой.

Шурка позвал с собой Степу. По дороге Степа спросил приятеля, откуда у них собственная молотилка.

— Это не наша, общая.

И Шурка рассказал. Несколько лет назад группа маломощных кольцовских крестьян приобрела эту молотилку в рассрочку через машинное товарищество. Молотилка проработала одно лето, потом полетели зубья на барабане, разладился привод, и мужики, махнув на машину рукой, вновь перешли на молотьбу цепом.

Дядя Матвей, узнав про машину, вызвался ее отремонтировать.

— А он кто — слесарь-ремонтник, механик? — спросил Степа.

— Да как тебе сказать... — лукаво прищурился Шурка. — Он на Кубани в таком колхозе работал, где всякие машины были. Вот дядя Матвей и подучился. Он даже трактор умеет водить.

— Трактор?

— Ага! В чемодане-то у него все больше книжки по тракторному делу да инструмент. Сам видел!

Степа задумался. В эти годы кругом много говорили о тракторах. О них писали в газетах, в книгах, вспоминали на собраниях, рисовали тракторы на плакатах, но Степа еще ни разу толком не видел этой машины, которая и пашет землю, и боронит ее, и может заменить сеяльщика. Тем более было интересно поближе познакомиться с человеком, который уже умеет управлять трактором.

Шурка со Степой пригнали к овину подводу, погрузили части молотилки и вместе с Матвеем Петровичем отправились в кузницу.

Через неделю машину удалось отремонтировать.

За эти дни Матвей Петрович тесно сблизился с кольцовскими мальчишками. Он несколько раз ходил с ними на рыбалку, потом по грибы и показал такие дивные и заповедные места, о каких мальчишки и не подозревали.

Однажды Матвей Петрович заявился к мальчишкам в ночное. Вынырнул незаметно из темноты, оглядел потухающий маленький костерок, дремлющих ребят и вдруг гулко гукнул филином. Все всполошились.

— Скучный вы народ!. — засмеялся учитель. — Разве ж это ночное? Ни костра настоящего, ни картошки... А ну, поднимайся!

Мальчишки оживились, притащили из леса сухого валежника, и вскоре у них запылал жаркий костер. Появилась картошка — Матвей Петрович искусно испек ее в горячей золе.

Потом завязалась беседа.

В другой раз Матвей Петрович вызвался играть с мальчишками в лапту. Он разулся, скинул рубаху, с хеканьем бил лаптой по резиновому мячу, как оглашенный бегал с ребятами по зеленой лужайке за околицей.

— А он все тот же, Мотька Рукавишников, — осуждающе покачивая головами, говорили мужики. — Кружил, кружил по белу свету, а в голове опять сквозняк да ветер.

Недели через две Матвей Петрович неожиданно исчез из Кольцовки, и ребята искренне заскучали по нем.

Степе казалось, что лучшего учителя им теперь не найти. С Матвеем Петровичем можно было поговорить обо всем на свете, вспомнить об отце, поделиться своими сокровенными думами.

И Степа очень хотел, чтобы Матвей Петрович поскорее вернулся к ним в Кольцовку.

Однажды при ребятах он сказал об этом вслух.

— Разевай карман шире! — засмеялся Филька. — Разве учителя такие бывают?

И он принялся расхваливать Федора Ивановича Савина. Вот это учитель! Пройдет по селу — все мужики ломают шапки, бабы кланяются, на уроках у него мертвая тишина, мальчишки на улице стараются не попадаться ему на глаза. А Рукавишников — это же смех один: играет с ребятами в лапту, поет песни, а во время жнитва он даже ругался с мужиками в поле и чуть ли не полез в драку.

— Не было никакой драки! — заспорил Степа. — Он за тетю Груню заступился...

— Все равно он Мотька Шалопутный, — твердил Филька.

— Ты говори, да не заговаривайся! У человека полное имя есть. И постарше он тебя.

— Ах, ах, извиняйте! Больше не буду! — осклабился Филька и, помедлив, добавил: — А только к нам в школу его не допустят как пить дать.

— А вот будет он учителем! Будет! — взорвался Степа. — И ты не каркай...

— Поспорим? — предложил Филька.

— На что угодно, хоть голову мне потом снимай! Филька заявил, что голова колониста ему ни к чему, ее не продашь, не заложишь, а вот на покрышку футбольного мяча он готов поспорить.

Степа согласился.

В качестве свидетелей были приглашены несколько ребят, Степа с Филькой ударили по рукам и разошлись.

А Матвей Петрович все еще не приезжал.

Степа почти каждый день забегал к Рукавишниковым и спрашивал Шурку, что стало с его дядей и куда тот запропастился.

— В район уехал... насчет работы.

— А почему так долго не возвращается?

Шурка пожимал плечами — откуда ему знать о таких делах? Может, дядю совсем не пустят работать в Кольцовку. Насолил он многим, а приедет — еще больше насолит.

Прошла еще неделя.

Однажды утром к Ковшовым забежала Нюшка Ветлугина и, вызвав Степу и Таню на улицу, сообщила, что Матвей Петрович вернулся из города. Что у него и как, Нюшка пока ничего не знает, но она видела, как Матвей Петрович сошел с попутной подводы с большим тюком книг и направился домой. А сейчас они вместе с Шуркой пошли в школу.

— Учитель веселый такой... И Шурке все чего-то рассказывает, — добавила Нюшка и, высунув кончик языка, обратилась к Фильке, который стоял на крыльце и прислушивался к разговору: — Проспорил покрышку-то, давай ее сюда!

— Это еще по воде вилами писано! — Филька насмешливо оглядел Нюшку и Таню. — А вам-то какая печаль насчет учителя? В школу вам не ходить, с учителями не знаться.

— Подумаешь, грамотей на всю деревню! — с обидой буркнула Нюшка.

Таня вспыхнула и молча опустила голову.

Степа перехватил грустный взгляд сестренки — ему тоже стало не по себе. Вот он старший, а до сих пор не подумал, почему Таня перестала учиться. Да и Нюшка тоже...