— Вы врите да не завирайтесь! — оборвала ее Нюша.

— В чем дело, гражданочка? — привстал из-за стола Репинский.

— Вы уж, товарищ директор, не слушайте ее, Нюшку-то мою, — с трудом заговорила Аграфена. — Она вот девок на курсы записывать привела... на трактористок. А только нет нашего согласия на это...

— Не желаем, чтобы девки прокоптились насквозь да керосином провоняли, — подхватила Матрена. — Кому они будут нужны такие?.. Всех женихов распугают...

— Позвольте, о чем разговор? — недоумевая, развел руками Репинский.

— О девках мы просить пришли, о дочерях, — пояснила Аграфена. — Не принимайте вы их на курсы. Не девичье это дело — за машину садиться...

— Да им так и сказано: девчат на курсы не принимаем... — пояснил Лощилин, догадавшись наконец, чего добиваются женщины. — Ведь так, Анатолий Лаврентьевич?

— Да, да... Не положено... — кивнул Репинский. — И пусть ваши дочери с таким вопросом больше меня не беспокоят.

— Вот спасибо, товарищ начальник, — поблагодарила Дарья. — С разумением рассудили, по совести. — И она махнула девчатам рукой: — Идите-ка вы по домам, чего тут мешаться.

Нюшка бросила на мать неприязненный взгляд и первая выскочила из кабинета директора. За ней, опередив женщин, вышли подруги.

Деревней они шагали торопливо, ссутулившись, стараясь не глядеть по сторонам — им казалось, что каждый встречный уже знает, как неудачно сходили они в МТС.

Распахнув полы материнской шубы и не замечая дороги, Нюша шла впереди девчат. Влажный ветер бил ей в лицо, остужал пылающие щеки. И как все это могло случиться? Сколько сил положила она, чтобы уговорить девчат пойти на курсы, а вот директор с механиком словно облили их ледяной водой. Да еще придумали какую-то инструкцию и это противное слово «не положено».

— Ну вот, — вздохнула Зойка. — Говорила я... не примут нас. Так оно и вышло.

— Да-а, — протянула Феня. — Получили от ворот поворот.

— Девки мы и есть девки! — продолжала Зойка. — Парням всюду дверь настежь, а нам и щелочки не осталось. Так и будем век вековать: кухарки да няньки... полы мой да с серпом спину гни. — И она вдруг дурашливо запела: — «А я баба глупая да неразумная...»

— Перестань! Чего ты голосишь! — прикрикнула на нее Нюшка и, помолчав, задумчиво сказала: — А давайте так учиться... без курсов... сами.

— Еще чего выдумаешь! — отмахнулась Феня.

— Серьезно говорю. Я книжки достану, плакаты. А если надо, и инструктор найдется.

— Это уж не Антошка ли Осьмухин? — фыркнула Зойка. — То-то он около тебя увивается... павлином ходит.

— А хотя бы и так... Чем он не инструктор? Лучший тракторист в эмтээс. Всегда помочь может... — Нюша оглядела подруг. — Ну, кто вместе со мной хочет заниматься?

Девчата молчали.

Как-то вечером Нюша пришла на конюшню, чтобы сменить мать:

— Иди, я тут одна управлюсь, а дома ребят кормить надо.

— И то пойду, — согласилась Аграфена. — А ты что ж, опять на ночь здесь останешься?

— Надо, мама... Время ж такое.

— Ох, эти лошади, — вздохнула Аграфена. — Совсем они нас скрутили. Корми их, пои, да еще ночью за ними доглядывай.

— А мне здесь совсем не плохо, — принялась уверять Нюша. — Я и соснуть могу, и книжку почитать... — И она показала матери крохотную клетушку при входе в конюшню, где на топчане лежал набитый сеном мешок, а на ящике, накрытом газетой, книжки и фонарь. На стене висел плакат со схематическим разрезом трактора.

— Хоромы, лучше не надо, — усмехнулась мать и покосилась на плакат. — Опять ты со своим трактором... Зачем это? Ведь отказали ж тебе...

— Раз отказали, два откажут, а на третий... видно будет, — буркнула Нюша и, помолчав, в сердцах добавила: — А все равно нет такого закона, чтоб девчат к машине не пускать. Нет вот и нет!

Аграфена сокрушенно покачала головой — и куда только несет дочку, какая сила поднимает ее!

После истории в МТС Нюша не на шутку разобиделась на мать и несколько дней не разговаривала с ней. Но потом они объяснились, и Аграфена призналась, что пойти к директору МТС ее вынудили Матрена и Дарья.

— Ну, просилась бы на курсы одна, — говорила мать, — это еще понять можно: ты же скаженная, отпетая. Все у тебя не так, как у людей... Но зачем же девчат за собой тянуть, головы им кружить. Вот матери и взбеленились...

— Да пойми же, — старалась объяснить Нюша, — какую силищу-то в деревню двинули... техника, машины. А кто теперь к этой технике не липнет: и чужаки всякие, и лишенцы, и сынки раскулаченных. Летят, как мошкара на свет. Кому же, как не нам, на курсы идти?.. Вот и Степка о том же пишет — не отступайте, девчата...

— Это вроде и так, — соглашалась Аграфена, а про себя думала, что теперь, после столкновения с директором МТС, Нюшка успокоится и забудет о курсах.

Но дочь, к ее удивлению, раздобыла книги, плакаты, наставления по тракторному делу и засела вместе с девчатами за самостоятельную учебу.

Наказав Нюшке крепче запереть изнутри ворота, Аграфена отправилась домой.

Нюша задала лошадям корму, напоила их и, выйдя наружу, присела у ворот конюшни на скамеечке.

Стояла тихая апрельская ночь. Густой молочный туман висел над землей, съедал последние снега. С крыши свисали длинные острые сосульки. За углом конюшни, в овраге еле слышно булькал ручей.

Но обманчивая была эта тишина.

Совсем недавно в соседнем селе Заречье вот в такую же тихую, мирную ночь жарко запылал амбар с семенным зерном, а когда тушить пожар приехали пожарные машины, оказалось, что все рукава были перерезаны. Амбар сгорел дотла, и долго потом над округой стоял запах горелого зерна.

А в Торбееве чья-то злая рука отравила мышьяком дойных коров на ферме, и даже в Кольцовке было слышно, как голосили торбеевские женщины, отвозя трупы коров на скотное кладбище.

В Кольцовке поэтому решили не зевать. Василий Силыч повсюду выставил надежных сторожей, привлек к охране амбаров и ферм комсомольцев.

Нюше Ветлугиной он наказал не спускать глаз с конюшни и ни на минуту не оставлять ее без присмотра.

— За тягло вы мне с матерью головой отвечаете, — наставлял ее председатель. — И всяких там шатунов пришлых да подозрительных к конюшне на ружейный выстрел не допущай.

— Это я могу, — согласилась Нюша. — Только вы мне ружье дайте.

— Насчет ружья — это я для складу сказал. Откуда оно у меня? Ты больше на свой нюх да глаз надейся.

Но ружье Нюшка все же раздобыла. Подластилась к деду Анисиму, наговорила ему с три короба всяких страхов — будто на конюшню каждую ночь рвутся незнакомые люди в черных башлыках, — и старик, подобрев, вытащил из чулана старую-престарую берданку. Долго поучал, как надо с ней обращаться, как заряжать, целиться, а потом признался, что берданка вот уже с десяток лет как не стреляет.

— Все равно, дедушка, спасибо, — поблагодарила Нюша, забирая ружье. — Для острастки пригодится.

И с тех пор она почти каждую ночь дежурила на конюшне. Сначала было страшновато, и Нюша до утра не могла сомкнуть глаз — то ей казалось, что кто-то лезет в окно, то пытается открыть ворота или подкапывается под стену. Тогда она стала громко разговаривать с лошадьми, покрикивать на них, называла по именам — пусть тот, кто притаился по-воровски, знает, что Нюшка не спит, бодрствует и ко всему готова.

Но чаще всего Нюша коротала время за учебником по тракторному делу. Вот и сейчас перевалило уже за полночь, а она все еще сидела над раскрытой книжкой, пока не добралась до топливной системы трактора. Прочитав два-три абзаца, Нюша, по старой школьной привычке, закрывала глаза и пыталась мысленно повторить прочитанное.

Но с каждой минутой голова становилась все тяжелее, клонилась вниз, а веки начинали слипаться, словно их намазали смолой. Когда же лоб касался прохладных страниц учебника, Нюша ошалело вскакивала, продирала глаза и, встряхнув головой, словно после купания, снова погружалась в чтение.