— Лучше бы Степка и не приезжал сюда! — всхлипнула вдруг Таня. — Жил бы и жил в своей колонии...

— Может, и так, — вздохнула Нюшка. — У Фильки и без того подлипал хватает.

Кровь бросилась Степе в лицо.

Так вот что о нем думают! Но ведь это неправда. Да и нужен ему этот Филька, как прошлогодний снег! Сейчас он подойдет к девчонкам и все объяснит.

Нюшка и Таня вышли из-за угла дома. Но тут Степе показалось, что объяснить не так-то уж легко. В самом деле, Шуркину компанию он почти забыл, а с Филькой продолжает хороводиться, обучает его приемам бокса и даже ходил с ним глушить рыбу в омуте.

— Я со Степкой и на сеновал теперь не пойду, с бабушкой буду спать, — донеслись до него слова Тани. Расставшись с подругой, она направилась в дом.

Затаив дыхание Степа прижался к стене. Вскоре на крыльце появился Филька. Степу так и бросило к нему.

— Ты... ты зачем меня страшилищем выставил? — хрипло спросил он. — Зачем ребят пугаешь? Я и бью и ножом пыряю...

— Вот чудак, не понимаешь? — искренне удивился Филька. — А чтобы боялись все. Знаешь, как это здорово, когда боятся! Я тебе нарочно в борьбе-то поддавался. Пусть думают, что ты еще сильнее меня. Теперь нашу компанию уж никто не затронет. Нас так и зовут: «Филька и Кº».

— А я не хочу, чтобы меня боялись! И не лезь ко мне со своей компанией!

— Ничего, у нас с тобой дело пойдет, — благодушно заверил Филька. — Куда ни кинь, а тебе моей компании не миновать. Со мной-то надежнее. — И, схватив Степу за плечо, он зашептал ему на ухо, что на завтра есть одно дельце — надо бы проучить Шурку Рукавишникова, который сочиняет про них разные частушки.

— Отойди от меня на три шага! — Степа резко сбросил Филькину руку и столкнул его с крыльца.

Филька загремел по ступенькам.

— Ну, ну, ты не очень...

— И не подходи больше!

— Значит, все врозь, все пополам? — ухмыльнулся Филька. — Смотри, колонист, просчитаешься!

Но Степа ничего не слышал. Спрыгнув с крыльца, он побежал к сараю.

Проснувшись утром, Степа узнал от бабушки, что Таня с Нюшкой уже с полчаса назад куда-то ушли.

— А меня почему не разбудили?

— Так у вас с Филькой свои дела, — грустно усмехнулась бабушка.

Степа насупился, ушел обратно в сарай и лег на сено — только бы не встречаться с Филькой. И потом, надо что-то придумать. Быть может, пойти к Шурке и обо всем поговорить с ним по душам? Как-никак, а они комсомольцы и должны понять друг друга. Но Шурка тоже хорош — ничего толком не узнал, а уже сочиняет частушки.

Вскоре в сарай заглянула Таня. Она неслышно подкралась к брату и обняла его за шею.

Степа вырвался.

— Ну, не сердись, — виновато заговорила сестра. — Я теперь все знаю. И Нюшка знает. Митя нам рассказал. Он тебя к себе зовет. — И она потащила брата к Гореловым.

— Зачем? — заупрямился Степа. — Нужен — пусть сам приходит.

— Да не может он: лежит весь исколотый. Ему бабка Спиридониха примочки делает. Пойдем скорее...

По дороге Таня успела поделиться с братом своими думами насчет Мити. До чего же не везет парню!

Полез он как-то в погреб. В это время опрокинулась поленница дров, захлопнула дверцу, и Митя оказался в заточении. Его искали два дня и вытащили еле живого, посиневшего от холода и страха..

В другой раз, падая с дерева, Митя зацепился рубахой за сук и, болтая ногами, провисел до тех пор, пока отец не принес лестницу и не снял его. А потом вдобавок выпорол сына ремнем. Так Митьку и зовут в деревне «Битый-сеченый» да «Дубленая кожа».

Но он не унывает. Отлежится, а потом опять бегает и скачет как ни в чем не бывало.

Не унывал Митя и сейчас. С толстыми, неуклюжими от бинтов коленями он лежал на широком сундуке и с удовольствием грыз зеленое яблоко.

На лавке сидели Шурка Рукавишников и Афоня Хомутов. Нюшка подметала пол.

Увидев такую компанию, Степа немного опешил и задержался в дверях.

— Иди, не стой на пороге! — подтолкнула его Таня и кивнула ребятам. — Вот он... привела...

Митя, широко улыбнувшись, приподнялся с подушки и протянул Степе руку:

— Здорово, колонист! Чего не заходишь? Мы тебя тут ждем, ждем...

Степа осторожно пожал ему руку:

— Я-то здоров. А вот ты как? Сильно поцарапался?

— Пустое... семечки, — небрежно отмахнулся Митя и, довольно резко спустив забинтованные ноги на пол, сделал попытку пройтись по избе.

Но с первого же шага он ойкнул, болезненно скривился и, поддерживаемый Шуркой, опять лег на сундук.

— Пройдет... У меня кожа дубленая. Мне один раз гвоздем ступню насквозь пропороло — и все равно зажило. А потом еще...

— Ладно, дубленый, всего не перескажешь, — перебил его Шурка и, подойдя вплотную к Степе, с серьезным видом протянул ему руку: — Ты это здорово Митьку выручил. И Фильке нос ловко утер... Это я тебе от всех наших ребят говорю... А частушку забудь! Не было ее и не было.

— Да будет вам! — отмахнулся Степа.

— Это уж как есть... на факте, — вновь приподнялся Митя. — Я, Степа, для тебя теперь что хошь сделаю! — Он взволнованно оглядел избу, ребят и, не зная, чем доказать свою преданность Степе, остановил свой взгляд на кепке с яблоками: — Афоня, угощай!

Афоня, которому уже давно было не по себе, подошел к Степе и, отвернув в сторону красное лицо, протянул кепку с яблоками:

— Бери вот, белый налив. Из нашего сада. Нам ведь не жалко, только попроси. А вот по ночам в сад лазить да деревья ломать — это глупость одна. Ты-то за яблоками не лазил, я знаю. Ты из-за Митьки попал... — Он замолчал, помялся и с трудом выдавил: — Я тебе наподдал тогда... у калитки. Не сердись уж! Захочешь — и ты мне раза дашь.

— Ладно, замнем это дело, — сказал Степа, беря из кепки яблоко и косясь на Нюшку, которая внимательно прислушивалась к разговорам мальчишек.

Глаза их встретились.

Нюшка вспыхнула, набрала в рот из кружки воды, отчего щеки ее округлились, и, побрызгав на пол, торопливо замахала веником.

Степа понял, что он теперь принят в новую компанию.

Крестьянской работе не было конца. Вслед за навозницей подошел сенокос.

Несколько дней Илья Ефимович готовился к выезду в дальний заливной луг: отбивал косы, чинил грабли, смазывал пахучим дегтем колеса дрог. Это были широкие, вместительные телеги с высокими стойками, приспособленные для возки сена.

В день выезда в луга дядя Илья спросил Степу, умеет ли он косить.

— Приходилось малость, — ответил Степа.

Илья Ефимович достал косу и заставил племянника показать свое умение на огуменнике.

Степа прошел саженей двадцать, но коса, как нарочно, вела себя из рук вон плохо: то скользила поверх травы, то зарывалась носом в землю, то срезала «пяткой» дерн.

— Косьем по шее за такую работу! — фыркнул Филька, наблюдая сбоку за Степой.

Поморщившись, Илья Ефимович согласился, что косарь Степка действительно неважный, но все же решил взять его с собой в дальние луга — в сенокосную страду дорог каждый человек.

— Ох, Степа! — пожалела брата Таня. — Тебя же на лугу засмеют за такую косьбу... Там знаешь как надо...

И она повела Степу к Ветлугиным. Пошептались о чем-то с тетей Груней, и та позвала Степу косить вместе с собой огуменник. Встав за спиной мальчика, тетя Груня прошла с ним один прокос, другой, показала, как надо взмахивать косой, как и когда нажимать на «пятку», как высматривать и обходить бугорки и кротовины.

Щеки у Степы разгорелись, рубаха на лопатках потемнела от пота. Но тетя Груня все еще не отпускала его:

— Маши, маши — завтра легче будет!

В сумерки у пожарного сарая ударили в чугунную доску, и по этому сигналу вся Кольцовка двинулась в луга.

Ковшовы выехали на двух подводах. На первой ехал Илья Ефимович с Филькой и дочерьми, на второй — Степа с Таней и Нюшка с матерью.