Ширяев со своей семьей и хозяйством вошел в артель, заделался примерным колхозником, затаился, затих, но в душе продолжал верить, что былая жизнь вновь еще вернется.

— У меня через этот колхоз вся жизнь покореженная, — признался Павел Трофимович. — Тяжко мне... с души воротит. Чужое все здесь, постылое. Да еще всякая голь перекатная мною помыкает. Так бы все и пустил в тартарары... — Он замолчал, потом с мрачным видом обернулся к Лощилину: — Сказывайте, с чем приехали-то?

— Вот это деловой вопрос... Слушайте тогда. — Лощилин сделал знак Ширяеву, чтобы тот сел к столу и, покосившись на дверь и окно, вполголоса заговорил: — Стране нужен хлеб. Коммунисты возлагают все надежды на колхозы и совхозы, на механизацию сельского хозяйства, на тракторный парк. По всей стране создаются машинно-тракторные станции. Вот и в Кольцовке появились машины. Скоро весна, сев. Эта весна должна быть особенной, можно сказать, решающей. Сейчас надо действовать так, чтобы молодая кольцовская эмтээс работала из рук вон плохо, чтобы земля после машинной обработки заросла бурьяном и лебедой, чтобы люди возненавидели тракторы, увидели в них причину всех артельных бед и неудач. Тогда уж никакая сила не удержит их в колхозе.

— Да-а, это сильно задумано, — удовлетворенно протянул Ширяев. — Есть ради чего постараться. Неужто Силаев все обмозговал?

— Что там Силаев, — снисходительно усмехнулся Лощилин. — Поднимай выше. Теперь наши люди в каждом колхозе орудуют, в каждом районе, по всей стране. Вот и нам надо надежными людьми обрастать. — И он спросил, много ли в Кольцовке наберется колхозников, на которых можно во всем положиться.

— Есть, конечно, народишко, — подумав, ответил Ширяев, припоминая Горелова, Осьмухиных мужа с женой, счетовода Овсюкова и еще несколько человек.

— Вот и надо их к делу ставить, к прави́лу выдвигать.

— Как это — к прави́лу?

— А так... Проталкивать в бригадиры, в кладовщики, в трактористы. Чтоб зерном распоряжались, горючим, машинами, чтобы тон задавали в артели. Такие люди нам очень пригодятся...

— Трудненько это, Николай Сергеевич, — заметил Ширяев. — Вот тракторы, к примеру. Кто к ним ринется в первую очередь? Молодежь, комсомол. Лавиной попрут, ничем не остановить.

— Ничего... попридержим. Это в наших силах. Кстати сказать, я таких трактористов в эмтээс подобрал — все, что надо, сделают, только поверни их умеючи. Теперь понимаете, зачем я в Кольцовку приехал? Весна нам предстоит горячая... — закончил Лощилин, выливая себе в стакан остатки самогонки.

— Как не понять, — отозвался Ширяев и покачал головой. — Вы бы, Николай Сергеевич, не злоупотребляли этим самым...

— За меня будьте спокойны. Головы не потеряю... А когда нужно, и рука не дрогнет. — Лощилин опорожнил стакан и, с силой сжав шершавые промасленные пальцы в кулаки, придвинулся к Ширяеву. — Действовать будем заодно. Связь с Силаевым поддерживать только через меня. Все указания выполнять беспрекословно.

Павел Трофимович опасливо посмотрел на жилистого, большерукого механика. Такой, наверное, ни перед чем не остановится.

— Сами-то откуда будете? — осторожно спросил Ширяев. — с городу или из деревни? Чем же вас-то допекли наши правители?

— Свою автобиографию я вам докладывать не буду... ни к чему это, — помрачнев, ответил Лощилин. — Но главное скажу... Допекли меня почище вашего. Всю жизнь порушили... В грязь втоптали. И здесь так печет, — он скомкал на груди рубаху, — вам того и не снилось.

Лощилин резко поднялся и зашагал по тесной комнате. Потом остановился у темного окна и, приподняв занавеску, осведомился, куда выходит окно — на улицу или в переулок.

Ширяев ответил, что в глухой переулок, где летом растет одна крапива и никто не ходит.

— А зачем вам это?

— Так, на всякий случай, — отозвался Лощилин и, опустив занавеску, сказал, что он хочет спать.

На другой же день тракторы из МТС приступили к работе. Они возили бревна из рощи, песок из карьера, кирпич с соседнего завода.

В обычные деревенские звуки и шумы теперь настойчиво и часто врывался то рев мотора, то его мерное татаканье, то оглушительная стрельба из выхлопной трубы.

За тракторами неотступно следовали люди. Ребятишки убегали с уроков, и учителя, наказав беглецов, записывали потом в классном журнале: «Бегал смотреть трактор». Мужики вместо перекура и болтовни на бревнах собирались обычно у МТС и, окружив машины, подолгу занимали трактористов дотошными вопросами.

Даже женщины, улучив свободную минутку, оставляли домашнее хозяйство и выбегали на улицу. Они ахали, удивлялись, а дома в это время выкипали в печках щи, надрывались от плача малые дети и ругались мужья.

Трактористы из МТС стали первыми людьми в деревне. Их охотно принимали на квартиры, кормили на особинку, переманивали друг от друга. На них заглядывались девчата, наперебой зазывали на вечерки, мальчишки безотказно бегали для трактористов в лавку сельпо за папиросами.

Но, пожалуй, более других приход трактористов взбудоражил Нюшку Ветлугину. В ушах у нее стоял неумолчный гул моторов, словно она целый день простояла у барабана молотилки.

Ночью, когда Нюша лежала на печке рядом с братишкой, ей отчетливо виделась колонна зеленых машин, въезжающих в Кольцовку, виделись колеса со светлыми шипами, полукружья крыльев, радиаторы, похожие на пчелиные соты. Так бывало с Нюшкой в грибную пору. Находится она за день по лесу, а ночью, лежа в постели, никак не может заснуть, и перед глазами все время встают то темно-красные подосиновики, то огненные лисички, то цветные, как обмылышки мыла, сыроежки, а чаще всего белые толстокоренные грибы самых разных размеров: от крошечных, как желуди, малюток, только еще пропарывающих землю, до высоких «стариков» в набекрень сидящих огромных шляпах с желтой подпушкой. И все это представляется ясно, до мелочей, как наяву, при солнце: улитка присосалась к ножке гриба, острая травинка врезалась в шляпку или прилип пожухлый листок.

— Нюш, а Нюш! — шептал Ленька — он тоже почему-то не спал. — А ты знаешь, не все тракторы пришли. Скоро еще партию пригонят.

— Знаю, знаю... Ты спи, Ленька!

— Я сплю, — соглашался братишка, а через минуту снова подавал голос. — А мы летом прицепщиками на тракторах, будем работать...

— Кто это «мы»?

— Ну, ребята с нашего конца.

Нюшка молчала, делая вид, что спит, хотя сна не было ни в одном глазу.

Ее терзала досада. В деревне только и разговоров, что о прибывших тракторах, парни записываются на курсы при МТС и даже мальчишки лезут в прицепщики, а она по-прежнему командует «одиночными лошадиными силами на четырех ногах», как говорит Семка Уклейкин. И никто не хочет вспомнить, что Нюшка кое-что понимает в машине и даже когда-то водила школьный трактор.

Почти каждый день она оставляла конюшню и бежала к МТС, где обычно около тракторов толпились парни.

Вот и сегодня, сказав матери, что отлучится всего лишь на минутку, Нюша направилась в деревню.

Посреди улицы медленно двигался трактор, волоча за собой связанные цепями длинные, еще не ошкуренные бревна. Машину вел Антон Осьмухин. В этот раз он постарался и прицепил столько бревен, что их впору было увезти десятку лошадей.

За трактором шли колхозники. Впереди всех шагал дед Анисим с непокрытой головой и, весь подавшись вперед, напряженно вслушивался в сиплый вой мотора.

Нюша заметила в толпе подруг и, подойдя к ним, спросила, ради чего собралось так много людей.

Таня объяснила, что мужики затеяли с Антоном спор о мощности трактора. Антон сказал, что трактор увезет половину штабеля бревен, что были свалены около моста, а мужики уверяли, что машина надорвется. В спор втянулся даже сам Василий Силыч, а Игнат Хорьков поставил в заклад весь свой урожай табака с приусадебного участка.

Натужно пыхтя, трактор с бревнами наконец одолел взгорок, вошел в деревню и остановился перед домом Осьмухиных.