Куда же идти дальше? Может, к школе?

Вот и ШКМ. Здесь тоже все спокойно. И даже сторожа не видно на ступеньках крыльца, где он обычно сидит, закутавшись в тулуп, похожий на большой, туго набитый мешок с сеном. Наверно, сторож забрался на кухню и дрыхнет около теплой плиты.

Как видно, напрасны твои подозрения, молодой Ковшов! Ночь есть ночь, и люди сейчас спят, набираются сил к завтрашнему дню. Пора и тебе вернуться домой и досмотреть последние сны.

Так Степа, пожалуй, и поступит.

Он завернул за угол школы, сделал несколько шагов и вдруг услышал впереди себя легкое пофыркивание и позвякивание уздечки. Степа вгляделся. В узком проезде, отделяющем школу от огорода, смутно проступали лошадиная морда, дуга, оглобли... Лошадь запряжена в сани. Степа одним прыжком очутился около саней, вытянул руки. Сверху жесткий, залубеневший от сырости брезент, под ним — мешки. Тугие, полные мешки с зерном!

У мальчика перехватило дыхание.

За первой подводой вторая, третья, четвертая... И в каждых санях мешки. И откуда столько хлеба? Может быть, это тот самый хлеб, который Степа так давно разыскивает? Но что с ним делают — прячут или увозят? Впереди мелькнул тусклый свет фонаря. Кто это может быть?

Прижимаясь к стене, Степа продвигается дальше... Еще минута — и ему все станет ясно.

Будто из-под земли поднимаются одна за другой фигуры людей, скрюченные под тяжестью мешков. Они сбрасывают мешки в сани. Так вот откуда хлеб! Из школьного, забытого всеми подвала. А ведь на нем всегда висел ржавый замок, и дверь наполовину была завалена мусором.

До Степы доносится приглушенный голос:

— Живей, живей! Не задерживайтесь!

Мальчик подается назад, сердце у него проваливается куда-то вниз — он узнает голос Савина. Да-да, Савина, директора школы, и никого больше!

— Много еще? — нетерпеливо и отрывисто спрашивает тот же голос, и теперь Степе кажется, что он звучит у него над самым ухом.

— Зачищаем... Можно ехать, — деловито отвечает другой голос.

Это говорит Ворон, но Степу уже ничего не удивляет.

«Теперь бежать, бежать!» — мелькает у него в мозгу.

Но сразу бежать нельзя. Пригнувшись, Степа крадется обратно к углу школы.

Только бы проскользнуть мимо подвод, завернуть за угол, а там его ничто не остановит.

И вот уже спасительный угол совсем близко, как вдруг на Степу набросился кто-то гибкий, сильный, свалил с ног и прижал к земле.

— Попался, ищейка!.. Теперь не уйдешь!

«Это же Фома-Ерема!» — догадывается Степа. Вот и встретились на узкой дорожке. Хорошо, что Фома-Ерема один.

Степа делает вид, что и не думает сопротивляться, и, когда Фома-Ерема немного расслабляет руки, он резко вывертывается и оказывается наверху.

Но уже поздно. Подбежали Илья Ефимович и сторож дядя Петя. Они схватывают Степу за плечи и, встряхнув, ставят на ноги.

— Пустите! — кричит Степа, — пытаясь вырваться из железных рук Ворона. — Караул! Хлеб увозят! Кара-у...

— Замолчи! Ты! — свистящим шепотом приказывает Илья Ефимович и, сорвав со своей головы шапку, затыкает Степе рот.

Из темноты выступает рослый парень и заглядывает мальчику в лицо. Степа узнает в нем старшего брата Фомы-Еремы — Оську.

— А-а, колонист! — ухмыляется тот. — Выследил все-таки... И Степа слышит, как Оська спрашивает Илью Ковшова, что же теперь делать с его племянником.

Тяжело дыша, Ворон некоторое время молчит.

— Слушай, Степка! — наконец хрипло заговорил он. — Какая ни на есть, а родня ты мне... По-хорошему прошу... Молчи, что видел... Забудь!.. Тебе же лучше... Ну, долго не думай, говори. — Илья Ефимович отнял шапку и наклонился, чтобы лучше услышать, что ответит племянник.

Тот молчал.

— Ерунда, глупости! — брезгливо сказал Савин, подходя к Илье Ефимовичу. — Все равно эта дрянь всех нас выдаст. — Он отвел в сторону Оську и властно сжал ему локоть. — Поздно с ним церемониться. Свяжи его и забирай с собой. В дороге сообразишь.

— Да говори же!.. Я кого спрашиваю!.. Будешь молчать или нет?.. — Дядя яростно встряхнул Степу за плечо.

Степа усмехнулся. Молчать о том, что он видел? Молчать, когда узел так удачно распутался и все стало ясным? Да за кого Ворон его принимает?

Сейчас Степу терзала только одна мысль — как бы вырваться из рук дяди и добежать до деревни. Выходят же люди из всяких трудных положений, а неужели он ничего не способен придумать?

Может, ударить Ворона головой в живот? Или выскользнуть из пиджака? Ребята в колонии применяли этот прием, когда надо было от кого-нибудь удрать.

Верхняя пуговица на пиджаке была уже расстегнута. Степа осторожно расстегнул еще две нижние.

— Ефимыч! — раздался из темноты голос Оськи. — Давай сюда колониста.

«Чего они там задумали?» — похолодел Степа. Он вдруг резко распахнул полы пиджака, рванулся вперед, словно прыгнул с кручи, и, оставив пиджак в руках Ильи Ефимовича, бросился бежать.

Пожалуй, никогда в жизни Степа не бегал с такой быстротой, как сейчас. Без пиджака, подгоняемый в спину холодным ветром, он легко перескакивал через канавы и рытвины, скользил по обледеневшей за ночь дороге, спотыкался, падал, вновь вскакивал и мчался дальше...

Несколько пар ног с тяжелым топотом гнались за мальчиком следом. Но преследователи быстро выдохлись. Остался один лишь Оська. Но и ему, в тяжелых сапогах и полушубке, не так легко было соперничать со Степой. На бегу Оська пошарил за пазухой и выругался: обреза не было — он оставил его в санях, под мешками.

А мальчишку надо задержать во что бы то ни стало! Оська напряг все свои силы.

Степа между тем влетел в деревню.

Скорей, скорей к Рукавишниковым! Но до них еще далеко. Он бросился к первой избе, забарабанил кулаками в окно.

Никто не отозвался. Степа побежал дальше. Все слышнее сзади тяжелый топот.

— Кара-ул! Хлеб увозят! Караул! — истошно завопил он.

А деревня все еще спит, в окнах ни одного огонька, даже собаки молчат в подворотнях.

Что же делать? Кто услышит тебя, Степа Ковшов?

Посредине улицы у самой дороги темнеет приземистый пожарный сарай. А около него — Степа это хорошо знает — столб с чугунной доской, к веревке привязан железный шкворень.

Степа нашарил шкворень и, как молотом, часто и ожесточенно принялся бить в чугунную доску. Гуди, набат, поднимай людей!

Но быстро захлебнулся тревожный зов чугунной доски. И уже нет шкворня в руках у Степы. Что-то тяжелое, тупое обрушилось ему на голову, и мальчик, теряя сознание, полетел в бездонный омут...

Только через месяц Степа Ковшов оправился после тяжелого ранения, и его выписали из больницы.

Встречать приятеля ребята отправились вместе с Матвеем Петровичем. Они запрягли школьную лошадь и к десяти часам утра поехали в Заречье, где находилась больница.

Но еще задолго до этого туда прибежали Нюшка и Таня.

Они прохаживались по садику, заглядывали в окна палаты и очень досадовали, что Степа не может поскорее выписаться.

Наконец он появился на крыльце больницы. Был он худой, вытянувшийся, коротко остриженный.

Девочки бросились было к крыльцу, но потом приостановились и жалостливо-растерянно посмотрели на Степу.

— Да живой, живой... — кивнул мальчик. — Подходите, не бойтесь. Можно и за руку поздороваться. — И, шагнув к Нюшке и Тане, он крепко пожал им руки.

Девочки сдержанно улыбнулись. Кажется, все страшное прошло: Степа ходит, в руке появилась сила, голова без повязки и глаза смотрят ясно и весело.

А ведь сколько было тревог и опасений, как свежа в памяти та холодная ночь, когда Степу нашли у пожарного сарая с пробитой головой! Хотя Оська Еремин и оглушил его железным шкворнем, но набат все же сделал свое — всполошил и поднял на ноги колхозников. Они захватили Оську, Илью Ковшова и не дали увезти ни одного мешка зерна. Скрылся неизвестно куда только один директор школы Савин.