Сестра и брат горячо встретили меня у комнаты, обнимались, расспрашивали, что и как на учёбе, но я была так разбита, что не могла уделить им должного внимания. Попросила прощения, объяснив своё недомогание трудным перелётом, обещала рассказать всё позже и осталась в комнате одна.

Только тогда я позволила себе выплеснуть эмоции. Накрылась плотной пеленой тишины и плакала долго и громко, пока не закончились слёзы, а в груди не образовалась такая дыра, что можно увидеть рвущееся наружу сердце.

Я не знаю, как заставить себя идти дальше. Раньше мне помогала справиться с хандрой Эри, а теперь…

Первые сутки я отлёживалась в своей комнате и делала вид, что сплю. С рассветом уплывала в зыбкий сон, чтобы поздно днём очнуться помятой и измученной. Я отказывалась есть, ссылаясь на тошноту после телепорта, и не хотела никого видеть.

Эми всё‑таки пришла на второе утро и присела на край кровати. Разгладила длинный балахон на коленях, в котором всегда ходила, и подняла взгляд.

– Мэй, я знаю, что Эрика для тебя много значила. Мы все сокрушаемся из‑за этого горя, но… мы твоя семья, ты должна себя беречь. Свирепые несколько раз нападали, альфа еле удерживает границы и покой в клане. А ещё и Полог…

Я повернулась к бабушке и долго, не моргая, смотрела ей в глаза, а потом бросилась на шею и разревелась.

– Ну, тише, тише… мир ещё не пошёл во тьму, чего слёзы ронять? Все мы когда‑нибудь уйдём.

– Но не так же, бабушка… – Я стёрла потоки слёз с лица, и взгляд зацепился за брошь, что лежала на тумбочке. Эми проследила за моим взглядом и мягко заулыбалась.

– Хорошая работа. Тот, кто это создал, очень любил тебя. – Её рука пригладила мои волосы, а я вдруг поняла, что столько глупостей наговорила Нариэну, когда уходила, что оставила его одного, почти обвинив в смерти Эрики. А ведь он первый почувствовал неладное, вытащил меня из толпы, спас от инквизиторов, закрывал собой от Эвера, даже крылья хотел раскрыть, чтобы я успокоилась и прекратила истерику.

– Эми… – взвыла я беспомощно, – я такая глупая, такая жестокая… Я его даже не обняла на прощание. – Наверное, в моих глазах читалось отчаяние, поскольку Эми подалась ближе, крепко сжала сухими ладонями моё лицо и прошептала:

– Ещё обнимешь, деточка. – Обняла меня, а затем резко отстранилась и, вытерев слёзы с моих щёк, убрала волосы на плечо. – Ты так выросла, Мэй. Такая взрослая стала. А сейчас расскажи всё. Особенно то, как ты, – бабушка запнулась, – невинность потеряла.

И меня прорвало. Почувствовала настоящее облегчение, когда сказала последние слова.

Бабушка всё это время сидела на кровати и внимательно слушала, но после моего «всё», встала и отступила к столику.

– Папа рвёт и мечет, Мэй, – сказала она, качая головой. – Да только что теперь? Нужно было раньше думать. С этой меткой сразу было что‑то не то… я Беону говорила, а он слушать не хотел. Да и посвящение… Нужно было сделать это после совершеннолетия.

– Отец чуть не убил меня своим желанием оттянуть ритуал. Я не собираюсь его теперь слушать, не маленькая. Мне нужно посвящение, после чего вернусь в академию и выполню долг перед миром – уйду на войну. Меня всё равно теперь призовут.

Эми молча кивнула.

Мне нужен был воздух. Я с шумом вдохнула и закрыла лицо ладонями. Думала, что станет легче вдали от каменных стен академии, что напоминали о подружке, но здесь, дома, всё стало только хуже и невыносимо не хватало объятий Нариэна. Они согревали, успокаивали. Мне рядом с ним было легче, но я не ценила, не прислушивалась. Оставила его, отвернулась, когда ему тоже нужна была поддержка и помощь.

– Так тяжело без Эри, бабушка, но ради неё я должна пойти до конца. Она верила в ли‑тэ… и я буду верить, потому что, – сжала горло рукой, – люблю его. Больше жизни. Знаю, что невозможно, что истинная пара мне этого не простит, что боги накажут, но я не могу без него и минуты. Ни дышать, ни двигаться, ни быть собой.

– Тогда нужно поговорить с отцом и поскорее провести ритуал, – оглянулась через плечо Эми. – Пойду готовиться, а ты наберись смелости и попроси отца благословить на объединение с сущностью.

Я уронила голову на грудь, соглашаясь.

Платья на родине очень сильно отличались от кританских. Здесь не было эсма и тонких тканей. Наши предпочитали хлопок шёлку. Отражение в зеркале было неузнаваемым, не столько из‑за наряда, а из‑за болезненной бледности и жуткой худобы. Наряд, что мне шили для холодного сезона, болтался и висел, как мешок.

Эми приготовила напиток, чтобы повысить жизненный тонус, но я смогла выпить только половину, остальное просто не лезло и вызывало тошноту.

Когда я вышла в гостиную, где собралась вся семья, папа уже всё знал. Поняла по сверкающим злостью глазам и сведённым густым бровям. Я хотела подступить к нему, но путь перерезал вихрь Лиан, едва не сбив меня с ног.

– Мэсси, я так скуць‑чал! – И, прижавшись, брат так сильно стиснул меня ручонками, что я чуть не рухнула назад.

– Лианэлл! – гаркнул отец и стукнул кулаком по столу, привлекая внимание остальных.

Мама сжалась, будто её ударили по лицу, сестра отвернулась и прошептала что‑то под нос, а бабушка вскинула голову и нахмурилась. Отец замялся и, обведя всех гневным взглядом, снова обратился к Лиану:

– Отцепись от Мэй, она больна. Иди поиграй во дворе, если не голоден.

– Всё в порядке. – Я потрепала малыша по тёмной макушке, ущипнула за щёку и присела, чтобы заглянуть в его ясные глазки. – Я тоже скучала.

– Смотри! – Братик радостно подпрыгнул. Он вытянулся в рослого крепыша, стал ещё симпатичнее, чем был. Когда вырастет, будет настоящим сорванцом и бедой девчонок. Лиан выставил перед собой кулачок, раскрыл его и показал сделанный мной мячик. Тот всё ещё сохранял прежнее сияние и даже не потрескался, хотя должен был рассыпаться, ведь мои силы за всё время отсутствия не были стабильными. Артефакты такого типа очень хрупки и ломаются, стоит магу оступиться.

– Сохранил?

– Я его очень берёг. – Мальчишка приподнял подбородок и почти по‑взрослому выдал: – И я теперь говорю правильно! Как ты учила.

– Да ты совсем взрослый стал. – Я обняла его за плечики и всё‑таки отпустила, поднялась во весь рост, справляясь с головокружением. – Беги. Играй.

– Я тебя очень ждал. – Брат потянулся на носочках, поцеловал меня в щёку и радостно умчался. За ним тенью скользнул Кареш, которого, видимо, приставили в личные охранники младшему наследнику Согу.

Обед прошёл более‑менее спокойно и добродушно, хотя напряжение не сходило, будто назревало в воздухе, угрожая скандалом и склоками.

Сиэль, вытянувшись, так что казалось, будто в спине у неё палка вместо позвоночника, ковырялась в тарелке и не участвовала в беседе, а когда отец попросил выйти всех кроме меня, поднялась первой и бросила в мою сторону странный, очень горький взгляд.

– Папа, – начала я первой, после затяжной минуты молчания, когда дверь в гостиную закрылась, и мы остались одни.

– Мэйлисса. – Он поднялся и попросил меня замолчать движением руки. – Посвящение пройдёт завтра, после чего Эми проведёт ритуал разрыва. Она сказала, что это возможно.

– Папа, – попыталась вставить я слово.

– Ты выйдешь за Эсмиона. Сиэль не готова, слишком юна, а тебя теперь, – он неприятно поморщился, – никто другой не возьмёт.

– Порченая, да?

Я встала из‑за стола, наклонилась и приложила к столешнице ладони, чтобы не упасть.

– Да. Невинность для оборотня важна. Ты знала это и…

Папа раскраснелся, но продолжал сидеть и буравить меня светлыми глазами.

– И отдала её истинному! Неужели для тебя это пустой звук?

– И где же он? – Отец откинулся на высокую спинку и сплёл перед грудью сильные руки.

Я поджала губы и захрустела зубами.

– Я разорву связь, но за Эсмиона не выйду и Сиэль ему не отдам. – Наклонившись, стиснула пальцами столешницу. От моей ярости она захрустела и пошла трещинами. – Ты не пойдёшь против дочерей, не переступишь через нас. Я не верю в это.