Я не думал, что Александра, оказавшаяся в моём доме почти случайно, способна так сильно повлиять на мою жизнь, но всё, что было со мной до её появления, теперь казалось каким-то тусклым, выцветшим и слишком далеким, чтобы иметь значение. С её приходом всё изменилось. Да я и сам изменился. Стал чаще улыбаться, начал снова думать о будущем — не как о тяжёлой необходимости, а как о чём-то, что можно и нужно выстраивать своими руками.

И да, я обязательно скажу ей. Расскажу обо всём, как только приведу в порядок свои дела, разберусь с долгами и избавлюсь от этого постоянного давления. Половина срока, отведённого мне Градским, уже прошла, а я пока лишь начал расплачиваться — едва покрыл аванс от маркизы, и этого, конечно, было катастрофически мало. Мне нужно ускориться, сделать всё возможное, чтобы успеть. Только после этого я смогу позволить себе то, что хочу — быть рядом с этой девушкой, не чувствуя вины и неуверенности.

Сейчас же я просто стоял и смотрел на неё, пытаясь сохранить это мгновение, в котором было так много жизни, простого уюта и той самой тёплой надежды, ради которой действительно стоит бороться. Александра подняла глаза, и, встретившись со мной взглядом, улыбнулась. А я вдруг понял: больше всего на свете я хочу, чтобы она осталась здесь. Со мной. Навсегда.

Тем временем новая хозяйка Нижнего Долеса вместе с Орлином проводили наших новых помощниц в старую людскую — ту самую, где когда-то жили наёмные слуги, нанятые ещё моим отцом. Это было давно, в те времена, когда у нашей семьи хватало средств и влияния, когда род Виери звучал гордо и уверенно, а не прятался в полузаброшенном поместье, полном ветра, теней и напоминаний о былой славе. Большинство долгов старого герцога мне удалось покрыть благодаря удачным военным кампаниям, проведённым по поручению короны — войны всегда приносили золото тем, кто рисковал жизнью и не задавал лишних вопросов. Но теперь... теперь я был всего лишь отставным генералом, неинтересным никому, кроме, разве что, банкиров, которым предстояло вернуть свои проценты. И новые долги — уже мои — не исчезнут сами собой. Придётся платить. Но я больше не хотел сражаться только за прошлое.

Я хотел будущего. Настоящего, тёплого и... семейного. Мысли о том, что мне по-настоящему хочется создать свою семью, уже не казались такими далекими и невозможными. Я усмехнулся про себя, удивляясь, насколько незаметно и глубоко во мне укоренилось это желание.

Отправившись к себе, я начал неспешно собираться к завтрашнему походу. Перебрал свои зелья, аккуратно уложил флаконы, отбраковал несколько слишком старых, заметив, как опасно поредел запас. Его бы неплохо пополнить, особенно учитывая возможные риски в ущелье, но для этого, как и всегда, нужны деньги. Деньги, которых у меня сейчас почти не было. Коробы для сбора трав были тщательно очищены, проверены и тоже отправились в дорожную сумку. Всё шло по привычному порядку, пока в тишине не раздался лёгкий, почти робкий стук в дверь.

Я открыл и замер. На пороге стояла Александра — и на ней было то самое изумрудное платье, которое я когда-то вручил ей в качестве подарка. Она выглядела... нет, она была великолепна. И дело было не в платье — это была она сама: уверенная, мягкая, немного смущённая и в то же время удивительно красивая. Чуть подрумянившиеся щёки, аккуратно уложенные волосы, взгляд, полный чего-то непонятного и очень личного.

— Я могу войти? — спросила она неуверенно, но голос прозвучал ясно. Кажется, я слишком увлёкся разглядыванием своей гостьи, заставив девушку так и остаться на пороге.

— Да-да, конечно, — поспешно отступил в сторону, невольно сглотнув, потому что сейчас в груди что-то слишком ярко, слишком громко напоминало о себе.

Она прошла внутрь, но не направилась ни к креслу, ни к дивану у стены, а просто остановилась рядом со мной совсем близко и взглянула прямо в глаза. Без слов, без лишних движений. Только взгляд. И в нём было всё.

После этого моя гостья медленно подняла руки и начала расплетать косу. Ни слова, ни суеты — только плавные, неспешные движения пальцев, будто она делала это не в чьём-то присутствии, а одна, в тишине своей комнаты, среди привычных теней и теплоты вечернего света. Я смотрел, не моргая, завороженный тем, как пряди одна за другой соскальзывают с её пальцев, струятся по плечам и спине мягким золотистым шелком, скрывая и одновременно подчёркивая белизну кожи. Мне казалось, будто каждый локон несёт в себе её запах, её дыхание, её нежность.

Потом Александра скользнула рукой к завязкам на платье, потянула за них, и я услышал, как негромко шелестит ткань, расшнуровываясь под её лёгкими движениями. Пальцы двигались уверенно, но не спеша, и всё это вместе — волосы, кожа, трепетная ткань, сползающая с её плеч, — лишало меня способности думать или даже дышать. Я не отрывал взгляда, будто и не имел на это права, и всё же не мог поступить иначе.

Когда зелёное платье соскользнуло с одного плеча, обнажив тонкую линию ключицы и изящный изгиб лопатки, я словно застыл, не в силах даже пошевелиться. Сердце колотилось так сильно, что я боялся — она услышит его. Я стоял, словно прирос к полу, и только хрипловатый девичий голос вывел меня из ступора:

— Вы мне поможете?

Она не обернулась и не посмотрела, а просто произнесла эти слова, и я вдруг понял, что это не игра и не проверка. Она действительно просила... меня. Я едва заметно кивнул, не зная, увидела ли девушка этот жест, но всё равно сделал шаг вперёд, медленно поднимая руки. Пальцы дрожали, когда я коснулся завязок на её спине — дрожали так, как не дрожали ни в одной битве, ни в одном из самых опасных походов. Я аккуратно распутывал шнуровку, чувствуя, как с каждым узелком становится жарче, будто с тела девушки спадала не только одежда, но и что-то большее — граница между нами, невидимая и неосознанная.

Когда платье, наконец, осело к её ногам, раскрывая взору тонкую спину и аккуратное бельё, купленное в том самом магазинчике Вилантии, я остался стоять за её спиной, боясь даже выдохнуть слишком резко. Моя гостья не обернулась, просто стояла, словно зная, что я смотрю. И я смотрел. Не с вожделением или нетерпением, а с таким затаённым трепетом, словно передо мной было сокровище, которое доверили только на мгновение — и я не хотел его ни оскорбить взглядом, ни разрушить неловкостью.

Тем временем девушка развернулась ко мне, и в её взгляде больше не было колебаний. Только тихая уверенность и затаённое волнение, такое трепетное и упрямо-смелое. Она подняла руку и осторожно коснулась моего воротника, затем — первой пуговицы, пальцы её были тёплыми и невесомыми, как прикосновение лепестков. Казалось, Александра прикасалась не к ткани, а к самому сердцу, и то отозвалось сбивчивым, нетерпеливым стуком где-то под рёбрами.

Что-то во мне оборвалось в то мгновение. Я больше не мог смотреть на неё отстранённо, не мог быть сторонним наблюдателем в этом странном, почти волшебном танце, в котором каждый её жест звал меня ближе. Я подхватил девушку на руки, и она, мягко выдохнув, прижалась ко мне, будто так и должно было быть всегда. Несколько шагов — и я бережно уложил её на кровать, стараясь не спугнуть эту хрупкую, невысказанную нежность между нами.

Склоняясь над Сашей, я задержал дыхание. Её волосы раскинулись по подушке золотистой волной, а кожа светилась в полумраке комнаты — такая живая, теплая и настоящая. Я мог бы смотреть на неё бесконечно. В ней было всё: и мой дом, и спасение, и обещание будущего, в которое я впервые поверил.

— Пожалуйста, быстрее... — голос девушки прозвучал неуверенно, но искренне, будто зов прямо в душу. Она дотронулась до ремня на моих брюках, и в этом простом движении было столько доверия, что у меня перехватило дыхание.

Я не ответил словами. Просто склонился к Саше, поймав её губы в поцелуе — голодном, требовательном и дрожащем от сдерживаемых эмоций. Поцелуе, в котором было всё: и моё "да", и её "ты мне нужен", и то, как мы оба больше не могли и не хотели притворяться чужими.