Мы накрыли на стол — не богато, но щедро: тушёное мясо с травами, запечённые корнеплоды, свежеиспечённый хлеб. Орлин сдвинул табуреты, достал из буфета кружки и молча поставил одну прямо перед Кристианом. Сели мы без церемоний. Просто — втроём за деревянным столом с паром над тарелками и запахом запечённого лука в воздухе.

— Что-то вы сегодня с душой на кухне поработали, Ваша Светлость, — заметил старик после первого куска мяса. — Не каждый день герцог готовит отбивную.

— Меня подкупила подача, — сдержанно ответил Кристиан, бросив на меня быстрый взгляд.

Я отозвалась короткой улыбкой и, чтобы скрыть смущение, принялась нарезать хлеб.

— Ещё пару таких обедов — и к нам, пожалуй, начнут сбегаться соседи, — проворчал Орлин, вытирая руки о полотенце. — Правда, ближайшие — за три лиги. Но запах, глядишь, долетит.

— Надеюсь, дракон не доберется до нас первым, — усмехнулась я. — А то вчера он уже пытался унести корзину с луком.

Кристиан едва заметно улыбнулся, откинулся на спинку стула, наблюдая за мной.

— Ты преувеличиваешь, — сказал он, — он просто осматривал её. Возможно, проводил инвентаризацию.

— Ага. Зубами, — фыркнула я и встретилась с ним взглядом.

Мужчина смотрел внимательно и почти тепло. Не как герцог, а как человек, которому здесь… хорошо. И от этого взгляда внутри будто что-то сдвинулось. Я опустила глаза в тарелку, стараясь не выдать ни смущения, ни щекочуще приятного волнения, которое расползалось по коже. Орлин шумно хлебнул компота.

— Ну что ж, если никто не помер — значит, обед удался.

Мы рассмеялись. Тихо, негромко, но по-настоящему. Это был обычный обед: простой, без серебряных ложек, без официантов и без благородных титулов. Но в то же время — совершенно особенный. Потому что вдруг стало ясно: здесь не просто готовят и едят. Здесь живут. По-настоящему.

После обеда мы вернулись к работе — солнце уже склонялось к закату, но день ещё не заканчивался, и недостроенный забор у огорода всё так же терпеливо ждал своего часа. Я уже натягивала верёвку на один из колышков, когда заметила, что Кристиан не спешит вернуться в дом, а, напротив, остался стоять рядом и спокойно произнёс:

— Покажите, с чего начать.

Я обернулась с лёгким удивлением — то ли от того, что он не ушёл, как это делал прежде, то ли от самого спокойного, будничного тона, будто помощь герцога в строительстве изгороди была чем-то совершенно обыденным.

— Вы хотите… помочь?

Он кивнул без пафоса, без тени иронии, просто и честно, и в этом простом движении было что-то разоружающее — не требующее пояснений и не нуждающееся в одобрении.

— Ладно, — я протянула ему молоток, и уголки губ сами собой дрогнули в полуулыбке. — Только если что — за синие пальцы я ответственности не несу.

Кристиан усмехнулся — коротко, как будто между делом, — и мы с головой ушли в работу.

Сначала всё шло по плану: доска за доской, колья, верёвка, скрепляющие рейки, перекладины. Мужчина быстро понял, как держать стойки и выравнивать по уровню, и с каждым ударом молотка действовал всё увереннее, будто вспоминал забытые движения, которые когда-то знал. Мы обменивались короткими репликами, взглядами, скупыми жестами — не столько ради дела, сколько ради присутствия, как люди, только начинающие говорить на общем языке, но с каждым шагом осваивающие это умение всё увереннее.

В какой-то момент я нагнулась за упавшей дощечкой и, когда выпрямилась, оказалась с герцогом лицом к лицу. Буквально. Он держал доску, я — противоположный край, и, неожиданно для нас обоих, пространство между нами сократилось до минимума, словно воздух сгустился, не позволяя отступить.

Моё сердце сжалось — резко, глухо, как будто внутри что-то дрогнуло. Он не отступил. Я — тоже. Мы смотрели друг на друга, и в этом взгляде не было ничего лишнего: ни вопроса, ни ожидания, только неподдельное внимание и внутренняя тишина, в которой всё сказанное стало бы лишним.

Я ощущала его дыхание — не сильное, но близкое, чувствовала тепло, исходящее от его плеча, и запах — не аромат благовоний или дорогого одеколона, а запах чистой кожи, солнца, дерева и чего-то такого, что невозможно объяснить, но хочется запомнить.

— Всё хорошо? — спросил мой помощник чуть тише обычного.

— Да… — выдохнула, едва заметно кивнув. — Просто… близко.

Он отступил на шаг почти незаметно и с уважением. Но при этом не отвёл взгляда, словно хотел сказать: я понял, и я здесь .

— Простите, — сказал спокойно. — Я не хочу, чтобы вам было неуютно.

— Дело не в этом, просто я немного волнуюсь, — ответила почти сразу. И сама удивилась, насколько это было правдой.

Мужчина кивнул мне в ответ — коротко, будто утвердив для себя что-то важное, — и мы продолжили работу, словно этот момент и не происходил. Но он остался между нами — не как неловкость, а как касание, которое не случилось, но уже значило слишком многое.

Мы работали до самого заката, и когда последний гвоздь встал на своё место, и перекладина встала ровно, я вытерла лоб тыльной стороной ладони, ощущая, как приятно ноет тело от усталости. Забор вышел не идеальным, но гордым и честным — и я смотрела на него с чувством странного удовлетворения, которого не испытывала давно. Драконёнок, устроившийся у края двора, лениво наблюдал за происходящим и, кажется, одобрил наш труд — он даже не фыркнул, просто опустил голову на лапы и щурился на последние лучи заходящего солнца.

Ужин прошёл тише, чем обед — не только потому что мы устали, а и потому что говорить особо не хотелось. Слова, кажется, уже были сказаны там, между досками и кольями, во взглядах и движениях. Мы ели медленно, наслаждаясь теплом очага и тишиной, которую не хотелось нарушать.

Когда Орлин ушёл к себе, сославшись на гвозди, требующие внимания, мы остались вдвоём.

Я закончила с посудой, повернулась и застала Кристиана у окна. Он стоял, словно вслушиваясь в тишину, не вглядываясь — а просто пребывая в этой вечерней мягкости, как будто она давала ему то, чего не могли дать ни титулы, ни столица, ни проклятые дворцовые стены.

— Спасибо, — сказал он тихо, не оборачиваясь.

— За что?

— За то, что вы есть. За сегодняшний день. За то, что позволили мне быть собой.

Я подошла ближе, прислонившись к краю стола. Плечи всё ещё помнили тепло дневной работы, но внутри уже начинало подниматься другое — то самое, что я боялась называть.

— А вы знаете, кто вы — без всех этих титулов и должностей?

Мой собеседник медленно обернулся. Его лицо было мягким, чуть уставшим, но по-настоящему спокойным.

— Сегодня знал, — ответил он. — Сегодня я просто был. И мне этого оказалось… достаточно.

Я смотрела на него не как на герцога или мага, а как на обычного человека. И впервые с того момента, как я попала в этот мир, я действительно почувствовала, что стою рядом не с кем-то чужим, а с тем, кто тоже потерян, кто ищет и кто просто… живёт.

— Мне страшно, — призналась, голос чуть дрогнул, но я не отвела взгляда. — Потому что это всё начинает казаться реальным. А когда что-то настоящее — его ведь можно потерять.

Мужчина шагнул ближе. Неуверенно, будто давая мне время отступить. Но я не отступила. Не хотела.

— Мне тоже страшно, — сказал он. — Но я не хочу, чтобы мы это потеряли. Ни вы. Ни я.

Мы стояли рядом без слов и без прикосновений. Но между нами уже не было пустоты. Воздух будто дрожал, насыщенный чем-то неуловимым — тем самым, что долго растёт внутри, не находя выхода, а потом вдруг выплёскивается в одном решении. Одном движении.

И тогда я почувствовала поцелуй.

Он был лёгким — почти невесомым, словно дуновение теплого ветра или прикосновение мечты, которую я даже боялась озвучить. Его губы едва коснулись моей щеки — неуверенно, бережно, будто Кристиан спрашивал разрешения даже тогда, когда уже действовал. А я… я не отпрянула.

Мир на мгновение стал тише. Всё исчезло: скрип старого дома, потрескивание печи, шелест деревьев за окном. Осталось только сердце, гулко бьющееся в груди, будто оно забыло, как быть просто спокойным. Оно не просто стучало — оно будто откликалось на зов.