Сомнения и фантазии устроили у меня в голове маленькую вечеринку. А вдруг он хочет…

… признаться в чувствах ? Ага, наивная.

… рассказать что-то важное о себе, о прошлом, о нас? Что, например?

… получить оплату натурой за моё спасение?! Ой, мамочки...

Мысленный хор в голове разошёлся на все голоса сразу, и каждый вопил своё.

Мы переступили порог его спальни, и я услышала как за моей спиной щелкнул замок.

— Сашка, ты же взрослая девочка! Хватит нервно щёлкать глазами, будто сова при свете магического факела! — попыталась я себя образумить, пока шагала рядом с герцогом, делая вид, что абсолютно спокойна. Хотя, если честно, мои коленки подрагивали с такой амплитудой, что могли бы отбивать марш.

А вот мужчина выглядел на удивление спокойно и сдержанно. Даже задумчиво. И это пугало сильнее, чем если бы он просто окинул меня страстным взглядом и предложил сразу перейти к делу. Потому что сейчас я не знала, что скрывается за этой его сосредоточенной невозмутимостью — разговор по душам, признание, предупреждение?.. Или вовсе что-то, что перевернёт мой сегодняшний уютный мирок с ног на голову.

Я опустилась в кресло, стараясь не шуметь, не дышать слишком громко и вообще не выдать себя с потрохами. Хотелось спрятать руки, потому что пальцы предательски дрожали. Но я сцепила их в замок на коленях и выпрямилась, словно перед экзаменом.

Кристиан сел напротив, не спеша. Между нами осталась та самая небольшая дистанция, в которой жили все мои тревоги. Он какое-то время молчал, будто подбирал слова, и каждое мгновение этого молчания делало моё воображение всё буйнее.

— Александра, — его голос прозвучал спокойно, и всё во мне отозвалось дрожью. — Я давно хотел поговорить с вами, но всё не было подходящего момента.

Я кивнула. Потому что голос мой куда-то делся. Видимо, испугался и сбежал первым.

— Вы оказались в этом мире… не по своей воле, — продолжил герцог, внимательно наблюдая за мной. — И я не имею права требовать от вас ничего. Ни объяснений, ни обещаний. Но…

Вот тут он замолчал, и мне снова захотелось выдохнуть, только чтобы не взорваться от напряжения.

Кристиан Виери

Весь вечер я краем глаза наблюдал за Александрой, не вмешиваясь, а лишь позволяя себе редкие взгляды, как будто боялся спугнуть нечто важное. Она легко и уверенно двигалась по кухне, ловко расправляясь с посудой и остатками ужина, будто делала это уже не в первый раз. В её действиях чувствовалась не суета, а размеренность и внутренняя собранность — та, что бывает у человека, который точно знает, что и зачем делает. Казалось, будто девушка жила с нами уже давно, и не просто как гостья, а как часть этого дома — неотъемлемая и нужная.

А её общение с Орлином вообще вызывало отдельное восхищение. Они поддразнивали друг друга, переговаривались через плечо, делились замечаниями и мелкими бытовыми историями, словно старые соседи, а не люди, познакомившиеся лишь недавно. Их слаженность, лёгкость, с которой они разделяли хлопоты, напоминали хорошо сыгранный дуэт — один знал, что делать, другой подхватывал на лету. И я, сидевший за столом и занятый перебором трав, принесённых из ущелья, вдруг поймал себя на мысли, что мне даже не хочется вмешиваться — просто наблюдать за этой тихой сценой, в которой всё выглядело… правильно.

И всё же внутри меня росло чувство, что я не могу больше молчать. С каждым часом оно крепло, оформлялось в слова и намерение. Я должен был поговорить с ней. Сказать хоть что-то из того, что давно копилось. Не завтра, не потом, а именно сейчас.

Когда Орлин, буркнув что-то про усталость и насыщенный день, удалился на покой, в доме стало чуть тише, и этот момент показался мне подходящим. Я выждал, пока девушка закончила с последней миской, и, когда она вытерла руки о фартук, посмотрел прямо на неё, не скрывая серьёзности намерения.

— Вы сейчас не заняты? — спросил сдержанно, но достаточно чётко. — Я бы хотел с вами поговорить.

Моя собеседница заметно замялась, будто не сразу поняла, о чём идёт речь. Казалось, я застал её врасплох. Несколько секунд она просто смотрела на меня, растерянно хлопая глазами, словно пытаясь собрать себя в кучку. Однако всё же кивнула, и я, не давая себе времени на сомнения, направился прочь из кухни.

Странно, но я не выбрал кабинет, где всё располагало к серьёзному разговору, не предложил остаться внизу. Я почему-то повёл её в свою спальню — личное пространство, куда я редко пускал кого-либо. Возможно, именно потому, что только там, среди простых, невычурных вещей, я чувствовал себя не герцогом, не командующим, не стратегом, а просто мужчиной. Таким, каким хотел быть рядом с ней.

Мы поднимались по лестнице в молчании, и каждый шаг отдавался в висках отголосками странного волнения. Я не знал, о чем Александра думает, но сам был погружён в вихрь воспоминаний. За свою жизнь я повидал немало женщин — красивых, умных, благородных. Некоторые из них действительно любили меня, я же отвечал тем же, хотя, возможно, по-своему. Но всё это было... раньше. И сейчас я ощущал нечто совсем иное.

Рядом с этой девушкой я чувствовал себя не просто живым, а настоящим. Её присутствие не просто тревожило, оно зажигало внутри странное, не до конца понятное мною чувство. Словно она не просто вызвала мой интерес — она задела что-то глубже, что-то, к чему я давно не прикасался. Рядом с ней я становился человеком, который снова чего-то ждёт — не от мира, не от судьбы, а от самого себя. И чем ближе мы подходили к моей спальне, тем яснее становилось одно: отказаться от этого желания — значит предать самого себя.

Я выдохнул, будто сбрасывая с плеч тяжесть. Надо было говорить, нельзя больше откладывать.

— Александра, есть одна вещь… которую я должен вам сказать. И, быть может, стоило сделать это раньше. Но я…

Я запнулся, провёл рукой по волосам. Эти слова не хотели ложиться на язык. Они были как горькая пилюля — необходимая, но отвратительная.

— Дело в том, что… по всем документам, формально, вы всё ещё считаетесь… рабыней.

Моя собеседница замерла. Я видел, как напряглись её плечи, как чуть побелели губы. И всё же она не сказала ни слова.

— Вы — собственность, — продолжил я, чувствуя, как с каждым словом внутри будто что-то сжимается, — в бумагах, по законам королевста. И, согласно этим же бумагам… вы должны находиться рядом с тем, кто… купил вас.

Я замолчал. Это «купил» вырвалось, словно шип — резко, грязно, не по-настоящему моё. Хотелось от него отмыться.

— С хозяином… — я выдохнул это слово, почти с отвращением. — Мне не нравится это. Я не хочу, чтобы вы принадлежали мне или кому бы то ни было. Но сейчас… пока мы ничего не можем изменить, формально вы не можете уйти. Закон на стороне документов, не здравого смысла.

Она всё ещё молчала. Но её глаза... в них не было осуждения, только внимательность. И какая-то тихая, почти нежная грусть.

— Мы можем что-то придумать, — сказал я уже тише, — найти способ, как освободить вас. Стереть эту метку из всех реестров, из всех архивов. Сделать вас по-настоящему свободной. Но для этого нужно время.

Я сделал шаг ближе. Медленно, будто давая ей пространство отступить, но она не двигалась.

— А значит… это время вам придётся провести здесь. Со мной.

Я смотрел на девушку с надеждой и тревогой, потому что теперь всё зависело от неё. Слова были сказаны. Не самые красивые или романтичные, но — честные. Я не знал, что она подумает и будет ли бояться меня. Захочет ли бежать, или все же останется. Но одно я знал наверняка: Александра заслуживает правды и право выбора. Не как пленница, а как женщина, которая уже стала частью этого дома.

Частью моей жизни.

— Если вас это действительно так тревожит… — негромко начала Александра, сцепив пальцы, будто старалась удержать в руках не только себя, но и свои мысли, — то я хочу вас успокоить. Мне здесь… правда хорошо.

Говорила она неторопливо, словно подбирала каждое слово с особым вниманием, будто боялась оступиться в интонации или случайно сказать лишнее — что-то, что разрушит хрупкое, только что возникшее взаимопонимание. Я не перебивал — просто слушал, напрягшись всем телом, будто от моих движений зависело, продолжит ли она быть такой искренней.