— Вообще-то это должны были сделать вы! А я должна была смутиться или даже упасть в обморок от избытка чувств.

— И вы непременно сделаете это! — обещает он и обнимает меня так крепко, что я охаю.

А он подхватывает меня на руки и несет к кровати. И вот тут я и в самом деле начинаю чувствовать тревогу и смущение. Потому что несмотря на всю мою браваду, я ужасна неопытна в этом деле и отчаянно боюсь сделать что-то не то.

И когда он расшнуровывает корсет моего платья, я едва могу дышать. Следом за платьем летит на пол и тонкая нижняя сорочка.

Но потом происходит то, что немного приводит меня в чувство. Арман замечает мои панталончики и недоуменно хмурится. Эту деталь женского гардероба он явно встречает впервые. И это заставляет меня рассмеяться. Надеюсь, удивлять друг друга мы будем всегда.

А его губы уже покрывают поцелуями мои плечи, спускаются ниже, и я начинаю трепетать от его восхитительных ласк. И теперь я уже всерьез думаю, что когда он перейдет к основному действу, я и в самом деле позорно лишусь чувств.

Но этого не случается, и когда я просыпаюсь на следующее утро на его плече, я оказываюсь в состоянии вспомнить каждое мгновение прошедшей ночи. И это заставляет меня стыдливо покраснеть.

— С добрым утром! — говорит Арман.

— С добрым утром! — откликаюсь я.

И оно действительно оказывается непохожим на вчерашнее — за окном вовсю светит солнце, а птицы, которых я до этого в Париже и не слыхала, щебечут так громко, что я невольно начинаю улыбаться.

— Поверишь ли ты мне, что я видел тебя во сне, Изабель? — вдруг спрашивает мой муж.

— Сегодня?

Мне неловко признать, но я спала так крепко, что вовсе не видела никаких снов. Но в этом был виноват именно он.

— Нет, не сегодня. Давно.

— Вот как? — я сразу становлюсь серьезной. — И что я делала в твоем сне? Мы были в нём в церкви?

— Нет, — он качает головой.

Возможно, он видел не меня, а настоящую Изабель. И от этой мысли мне почему-то становится чуточку обидно.

— Я видел тебя в реке, — продолжает он. — И на тебе была странная одежда. Тонул какой-то ребенок, и ты бросилась в воду.

Меня уже колотит мелкая дрожь. Он видел во сне именно меня! Но не в шестнадцатом веке, а в двадцать первом!

— А что случилось потом? — это я спрашиваю почти шепотом.

— Ты вытолкнула ребенка на поверхность, а сама скрылась под водой. Но спустя мгновение снова вынырнула и добралась до берега. Это было так пугающе и странно, что я проснулся в холодном поту. Я знал, что такого просто не может быть. Ведь женщины не умеют плавать, правда?

А я уже снова улыбалась. Значит, Изабель действительно там! И может быть, у нее даже всё хорошо. И хотя я понимаю, как трудно девушке из этого времени освоиться в том, я надеюсь, что она с этим справилась. Ведь у нее осталось мое тело, мои умения и, возможно, частичка моей памяти.

— Пообещай мне никогда так не делать, — требует Арман. — Никогда не прыгать в воду, даже если потребуется кого-то спасти. Ведь теперь для этого у тебя есть я.

Время, в котором я оказалась, было для Франции одним из самых беспокойных. Спустя шесть лет после нашей с Арманом свадьбы началась последняя и самая продолжительная из гугенотских войн — война трех Генрихов. И мой муж не мог избежать участия в ней.

Католики Франции отчаянно надеялись на то, что Генрих Бурбон будет повержен, но я-то знала, что именно он спустя четырнадцать лет станет их королем и даст начало новой правящей династии.

Пока Арман был на полях сражений, я как могла пыталась удержать на плаву наше поместье под Авиньоном. Мы вернулись туда из Парижа через несколько месяцев. К этому времени мои бабушки уже вполне освоились там и чувствовали себя там почти хозяйками. Слуги относились к ним с почтением, и они, наконец, смогли позволить себе не думать о хлебе насущном. Но без дела они всё равно не сидели.

Дезире продолжала прясть и вязать, а Клодет взяла на себя присмотр за работой прислуги, и всё в доме Армана с тех пор блестело чистотой. А нерадивым лакеям и горничным приходилось не сладко.

Моя третья бабушка — герцогиня Лефевр — за то время, что мы были в Париже, так меня и не приняла. Но я не осуждала ее за это. У нее уже был любимый внук, и во мне она продолжала видеть угрозу его благополучию. И даже любовь и уважение ко мне самого Амеди не повлияло на ее мнение.

И только перед смертью она написала мне на удивление трогательное письмо, в котором всё-таки признала во мне свою внучку. И вместе с письмом прислала мне в поместье сапфировое ожерелье, которое в семье Лефевров передавалось по женской линии. И теперь я надеваю его в особо торжественных случаях. А потом передам его нашей малышке Луизе, которая родилась через два года после нашей свадьбы, и которую Дезире и Клодет окружили такой заботой, что даже я не всегда могла прорваться к ее колыбели.

А еще через два года у нас родился сын — Ренард, и герцог Лефевр был очень горд, что внука назвали его именем. Он даже успел подержать его на руках, хотя когда мы приехали в Париж с нашими детьми, его светлость уже чувствовал себя совсем плохо. И я была рада, что наш приезд скрасил последние дни его жизни.

Герцогом Лефевром стал Амеди. К этому времени он сильно изменился — и хотя он отнюдь не возмужал и продолжал ходить, опираясь на палку, служившую ему тростью, состояние его здоровья уже не вызывало беспокойства. Париж его не прельщал, и после похорон отца и должного срока траура он отбыл в Пикардию, в старое поместье Лефевров.

Мы ездили туда несколько месяцев назад на его свадьбу с милой и улыбчивой Констанс, которая скоро должна подарить ему наследника или наследницу.

Перед отъездом из Парижа мы с Арманом побывали в Лувре на аудиенции у короля Генриха, во время которой я тихонько посоветовала шуту Шико быть более сдержанным в своих шутках — ведь я знала, что однажды он погибнет именно из-за своего острого языка. Он поблагодарил меня за совет, но я сильно сомневалась, что он будет ему следовать.

Во время безуспешной осады Кастийона Арман был ранен, и это дало ему возможность оставить регулярную армию и вернуться домой. И это оказалось весьма кстати, потому что его дядюшка герцог Альвен сильно занемог и, наконец, изъявил желание помириться со своим племянником. Их встречу трудно было назвать очень теплой, но взаимные извинения были принесены, и когда его светлость скончался, именно Арман получил титул герцога Альвена.

Так что наши владения стали чуть больше. Но вслед за этим последовало и прибавление в нашем семействе, так что титул графа де Сорель однажды станет титулом нашего младшего сына Анри.

Мы с бабушками время от времени посещаем и Авиньон, и Арль и всякий раз радуемся встречам с друзьями. Лулу и Камиль поженились и теперь живут в той самой квартире на первом этаже, в которой когда-то жили мы. На их свадьбу мы отправили щедрый денежный подарок, и он помог им сделать ремонт в их доме и обзавестись многими полезными вещами.

Во время одного из визитов в Арль на площади мы пересеклись с мадемуазель Марбо, которая вспыхнула, увидев меня, но справилась со своим волнением и поприветствовала меня с большим почтением. Я не держала на нее зла. Как ни странно, но именно их с матерью вмешательство позволило нам узнать ту правду, что скрывалась столько лет.

А еще я часто думаю о настоящей Изабель и надеюсь, что у нее тоже всё хорошо. И что там, на моем месте, она тоже нашла свое счастье. Как здесь нашла его я.