Огни свечей усиливаются благодаря множеству зеркал, создавая иллюзию какой-то нереальности всего происходящего.

Музыка начинает играть, когда в зале появляется его величество с супругой, Луизой Лотарингской. Они входят в зал вместе, но почти сразу же расходятся по разным сторонам, и ее величество как обычно старается не докучать мужу и делается почти незаметной.

Нежные переливы лютни, более строгие — клавесина и меланхоличные — скрипки, сливаясь воедино, бередят душу.

Для человека моего возраста не танцевать на королевском балу — дурной тон. И хотя мне совсем не хочется приглашать никого из дам, я понимаю, что хотя бы раз должен это сделать. Тем более, что стоящая в двух шагах от меня дочь графа Бриенна смотрит на меня так призывно, что не заметить этого значит ее оскорбить. И я приглашаю ее на пасса-меццо.

За время танца мы успеваем обменяться несколькими фразами. Девушка довольно мила, и она вполне в моем вкусе, но общение с ней совершенно не трогает мое сердце.

Более того, даже танец с молодой женой маркиза Дамвиля, оставляет меня равнодушным. А ведь еще недавно Кларис воспламеняла меня одним своим прикосновением.

Теперь же я смотрю на нее и понимаю, что она — не Изабель.

Конечно, это безрассудство — так тосковать по девушке, которую я знал всего несколько месяцев. Но стоит мне хоть на мгновение закрыть глаза, я снова вижу ее — такую восхитительно красивую и удивительно благородную, несмотря на то что в ней нет и капли дворянской крови.

И я хочу снова услышать ее голос и увидеть ее не испорченное пудрой и румянами лицо, и вдохнуть запах ее золотистых волос с нотками лаванды, жасмина и розы.

С бала я ухожу, как только это становится допустимым. И возвращаюсь в гостиницу словно пьяный. Потому что снова думаю о ней.

Я должен ее найти! Вот только где?

И хотя я понимаю, что вряд ли Изабель вернулась в Арль, я всё-таки решаю туда съездить. Просто потому, что не могу бездействовать в Париже.

— Вы не должны уезжать! — решительно говорит Лулу. — Мне ужасно жаль, что я тогда наговорила тебе лишнего! Я вовсе не хотела с тобой поссориться! Просто мне стало так обидно за Камиля!

Мы с ней на кухне лущим горох для похлебки. Бабушка прядет шерсть у себя в комнате, а Клодет еще не вернулась с площади, куда отправилась утром — она снова взялась за свое прежнее ремесло, хотя я пыталась убедить ее, что в этом нет необходимости. Но ей кажется, что нам может не хватить денег на домик в Марселе, ведь цены там выше, чем в Арле, поскольку город портовый и более многолюдный.

Я чувствую себя виноватой и перед Клодет, и перед бабушкой из-за того, что наша поездка в Париж закончилась именно так. И что я не смогла обеспечить им сытную старость. И что дорога из столицы так сильно их измотала.

— Я вовсе не сержусь на тебя! — отвечаю я и в подтверждение своих слов крепко ее обнимаю. — Я рада, что у меня есть такая подруга, как ты. Но ты же понимаешь — этот дом не наш. Однажды в этих комнатах обоснуется Камиль и его жена. Надеюсь, это будешь именно ты! И по этим половицам станут бегать ваши детишки.

— Да, но до тех пор, пока Камиль не женился, вы можете остаться тут, — она заметно краснеет, стоит ей заговорить о Камиле. — И даже потом вы можете снять квартиру неподалеку. Зачем вам ехать в чужой город, где у вас вовсе нет знакомых? Вы уже съездили в Париж, и ничем хорошим это не закончилось. Вы только потратили кучу денег и вернулись ни с чем.

Относительно Парижа она права. Было глупо с моей стороны ввязаться в эту авантюру. И я и сама предпочла бы не тащить бабушек в шумный Марсель, где им, вполне возможно, понравится ничуть не больше, чем в Париже.

Но и остаться в Арле мы не можем. И вовсе не потому, что у нас нет здесь своего жилья. Просто я не хочу однажды встретиться тут с мадам или мадемуазель Марбо. А то и с самим Арманом де Сорель. Он же тоже может приехать сюда.

Я не хочу, чтобы кто-то снова попрекал нас тем, что мы однажды оступились.

— В Марселе наверняка будет проще найти работу, — говорю я.

Она сочувственно вздыхает:

— Жаль, что месье Мерлен так и не разрешил тебе работать с ними. Хотя, ты знаешь, я и сама сейчас без работы. Пока помогаю тетушке на рынке. Но, надеюсь, что мои хозяева скоро вернутся из Парижа. Быть горничной мне нравится куда больше.

Кажется, она говорит о Марбо, и я сразу настораживаюсь.

— Ах, да ты же не знаешь, что они уехали! — спохватывается Лулу. — Да-да, вскоре после твоего отъезда. Кстати, совсем забыла тебе сказать — еще когда вы были тут, в Арле, мадемуазель Марбо спрашивала о тебе. Даже спросила, где вы живете. И прости меня, но я тогда была так сердита на тебя, что всё им рассказала — и где ты живешь, и с кем. И мне показалось, что однажды я даже видела их экипаж на нашей улице. Я тогда жутко перепугалась — подумала, что они приехали требовать с тебя деньги за тот камзол. Помнишь, который ты испортила маслом?

Значит, вот откуда мадам и мадемуазель Марбо узнали и про мою бабушку, и про Клодет!

Но нет, я не виню за это Лулу. Может быть, даже и хорошо, что они поспособствовали тому, что правда открылась. Рано или поздно это всё равно бы случилось.

Когда мы заканчиваем с горохом, Лулу убегает к себе. Я варю похлебку, а потом мы с бабушкой дожидаемся Клодет и обедаем.

А после обеда я несу на рынок моток мягкой и тонкой пряжи. Мы отдаем ее торговцу почти за бесценок. Но это всё-таки лучше, чем ничего.

На обратном пути я решаю прогуляться вдоль реки. Рона берет свое начало где-то в швейцарских Альпах и держит путь через Лион и Авиньон, а пройдя через Арль, впадает в Средиземное море.

Сейчас в Арле еще нет тех мостов, шлюзов и набережных, что наверняка появятся позже. Но река есть река, и смотреть на ее тихие, неспешно бегущие куда-то воды, очень приятно. И я просто иду по берегу, стараясь не думать ни о чём.

Но от гнетущих, беспокойных мыслей не так-то просто избавиться. Я не могу не думать о том, что мы снова окажемся на новом месте, среди чужих людей, где вряд ли кто-то будет думать о наших чувствах и интересах и проявлять к нам дружелюбие. Человек человеку волк — тут, в шестнадцатом веке, я ощущаю это особенно явно. И мне отчаянно хочется вернуться в свое время. Но я понимаю, что это невозможно. Да и кто позаботится тогда о Дезире и Клодет?

— Добрый день, мадемуазель! — вдруг слышу я знакомый голос.

Я вздрагиваю, оглядываюсь. А граф де Сорель спрыгивает с коня.

Сейчас на его сиятельстве гораздо более простая одежда, чем та, в которой я увидела его в первый раз. Никакого золотого шитья на камзоле и кружевного жабо. И дорожная пыль на сапогах.

Мое сердце начинает стучать так громко, что мне кажется, что и граф вот-вот услышит его. И мне требуется несколько секунд, чтобы оказаться в состоянии сказать:

— Что привело вас в Арль, ваше сиятельство? Хотя это хорошо, что мы встретились. Я забыла отдать герцогу Лефевру тот медальон, что вы вручили мне. А он ему очень дорог. Он же не знает, что это украшение принадлежало не его жене, а ее сестре. И я буду признательна, если вы передадите медальон его светлости.

Я так и не снимала эту цепочку. Боялась потерять то, что принадлежало не мне. Когда я уезжала от Лефевров, то совсем не подумала про это. И свою оплошность осознала только на середине пути от столицы.

Я тянусь к медальону рукой, но граф останавливает меня.

— Не торопитесь, мадемуазель! В ближайшее время я не собираюсь возвращаться в Париж.

— А что так? — удивляюсь я. — Или вы прибыли сюда, чтобы жениться на мадемуазель Марбо? О, она это вполне заслужила, оказав обществу неоценимую услугу по разоблачению мошенницы!

У меня не получается сдержать горькую усмешку.

— Да, — граф чуть наклоняет голову, — я прибыл в Арль, чтобы жениться. Но не на мадемуазель Марбо.

Он пожирает меня взглядом, но я не могу понять смысл его слов. Вернее, я понимаю, на что он намекает, но поскольку это всё равно не может быть правдой, то я не хочу его слушать.