И поэтому я говорю:

— Да, я выйду за вас замуж!

И вижу, как улыбка пробегает по его губам.

— Только этот брак будет фиктивным, — торопливо добавляю я. — И сразу после церемонии я с бабушками уеду в ваше поместье в провинцию. Надеюсь, поместье в провинции у вас есть?

— Есть, — кивает он. — Но, признаться, такое желание меня удивляет. Неужели вам не хочется остаться в столице? Быть представленной ко двору? Танцевать на балах?

— Вы знаете, кто я такая, сударь! Я не придусь здесь ко двору. И обманывать герцога Лефевра мне не доставляет ни малейшего удовольствия. Поэтому предоставляю вам право получить то приданое, которое его светлость готов будет дать за своей дочерью. Но на сей раз я хочу заключить с вами письменное соглашение. Мы оговорим с вами конкретную сумму, которую вы передадите мне, как только приданое поступит к вам. Устной договоренностей мне будет недостаточно.

Он некоторое время внимательно смотрит на меня и молчит. Для него такое соглашение — дополнительный риск. Но я не намерена отступать.

Я слишком хорошо понимаю, что благородный господин может сделать с женой, которая не соответствует ему по статусу, после того как в его руках окажется ее приданое. Она может случайно упасть с лошади или чем-то отравиться.

А подписанный им документ хоть в какой-то степени может стать защитой. Я спрячу его, а его сиятельству скажу, что оставила его надежному человеку, который, если со мной что-то случится, отнесет его герцогу Лефевру.

Конечно, эта стратегия тоже имеет изъяны, но это лучше, чем ничего.

— Хорошо, — наконец, соглашается граф.

— А через некоторое время мы с вами разведемся, — продолжаю я.

Его сиятельство хмурится.

— Это будет непросто, мадемуазель.

Это я понимаю и сама. Но в том, что разводы оформляются и в шестнадцатом веке, я не сомневаюсь. По крайней мере, Генрих Четвертый и королева Марго смогли развестись, хотя сейчас они еще семейная пара.

— Уверена, вы что-нибудь придумаете. Наверно, через несколько лет брака вы можете обвинить меня в том, что я бесплодна, и церковь удовлетворит ваше прошение на развод.

— Вы сумасшедшая, мадемуазель!

Он произносит это с улыбкой, и напряжение, которое я почти физически ощущала, немного спадает.

— А еще до того, как мы объявим о нашей помолвке, я должна поговорить с бабушкой и Клодет.

Я не могу принять такое решение, не посоветовавшись с ними.

— Слишком много условий, мадемуазель, — усмехается де Сорель. — Но я попробую что-нибудь придумать.

Кажется, приданое дочери герцога Лефевр и в самом деле велико, раз он готов согласиться на всё, что я требую.

Вечером за ужином герцог расспрашивает меня о моих впечатлениях от посещения Лувра. Я рассказываю и вижу, в какое негодование приходит старая герцогиня.

— Вы не должны были появляться там, мадемуазель! Ваши нынешние манеры оскорбительны для королевского двора!

Наверно, ей ужасно хочется сказать: «Таким, как вы, там не место!», но она боится расстроить его светлость.

— Моя дочь имеет право блистать и в Лувре, матушка! А если вас так беспокоят ее манеры, то почему бы вам ими не заняться? Кто лучше вас сумеет объяснить Изабель, как следует вести себя в присутствии королевских особ?

Это заставляет ее замолчать, и остаток ужина проходит довольно спокойно.

На следующий день мы с Амеди отправляемся гулять на набережную Сены.

Надо сказать, что набережные в это время еще только начинали становиться местом для прогулок. Прежде их использовали исключительно в рабочих целях — по Сене на баржах в Париж доставляли строительные материалы и продовольствие, поэтому здесь было много пристаней и складов. А еще — кожевенных мастерских, для работы которых нужна была проточная вода.

И первая именно прогулочная набережная Великих Августинцев появилась в столице лишь недавно.

Всё это рассказывает мне граф Клари, когда мы выходим из кареты. Протяженность набережной всего метров триста, но нам этого вполне достаточно. Я радуюсь уже и тому, что снова вытащила Амеди из дома, и он не сидит в библиотеке за книжками, а гуляет по улице.

Он стал ершиться куда меньше, чем прежде. Возможно, его успокаивает тот интерес, что проявляет ко мне де Сорель. Ведь выйдя замуж, я уеду к мужу, и атмосфера в доме Лефевров, которую разрушило мое появление, снова станет прежней.

А после обеда меня снова приглашают на прогулку — теперь уже мой жених.

— Кажется, вы говорили, что вам понравилось в Булонском лесу, Изабель? Так почему бы нам снова там не побывать?

Мне кажется странным выбор именно этого места — ехать до него слишком далеко — но ровно до того момента, пока де Сорель не бросает на меня многозначительный взгляд. Ох, неужели? Он привезет туда и бабушек?

Так оно и оказывается. Мы выходим из кареты всё у тех же ворот, что и прежде. И горничная Луиза бредет за нами следом на расстоянии нескольких шагов. Но как только карета скрывается из виду, граф говорит:

— Мы с мадемуазель Лефевр будем благодарны вам, мадемуазель, если вы позволите нам погулять по этим тропинкам вдвоем. Уверяю вас, мы не станем совершать ничего предосудительного.

Девушка смущается и кивает. А когда в ее ладошку его сиятельство кладет монету, лицо ее расцветает, и она отстает от нас.

— Надеюсь, она не расскажет герцогине о нашей маленькой шалости? — осведомляется мой спутник.

Но мне до этого нет никакого дела. Мне всё равно, что обо мне думает герцогиня. И даже если она решит, что мы занимались тут чем-то непристойным, ее мнение обо мне вряд ли станет сильно хуже — просто потому, что это оно и так уже самое что ни на есть дурное.

Мы поворачиваем с одной аллеи на другую, потом еще раз. И наконец, я вижу Дезире и Клодет.

Мы не виделись с ними всего несколько дней, а мне кажется, что гораздо больше. И я бегу к ним прямо по траве, а они торопятся ко мне. И в этот момент я напрочь забываю о том, что на самом деле они ведь тоже совершенно посторонние для меня люди. Роднее них у меня сейчас нет никого.

И уткнувшись в бабушкино плечо, я рыдаю. А она гладит меня по голове своей морщинистой шершавой рукой — точно так же, как когда-то в детстве гладила меня моя родная бабушка.

Большего сопротивления я ждала от Дезире, но она, как ни странно, довольно быстро одобряет мое решение. Наверно, замужество кажется ей тем самым щитом, за которым я смогу укрыться. А титул моего жениха делает этот брак еще более привлекательным.

— Я не хочу, чтобы ты осталась одна, Изабо, после того как нас с Клодет не станет, — говорит она, и в ее глазах появляются слёзы. — Ты красивая и умная девочка, и тебе не место ни в нашей деревушке, ни даже в рабочем квартале Арля. И ведь ты не захочешь пойти замуж за какого-нибудь богатого господина только потому, что он богат. А в месье де Сорель есть всё, что тебе нужно.

Сам граф стоит на отдалении от нас, давая нам возможность свободно пообщаться. И всё равно я оглядываюсь, проверяя не слышит ли он ее слова.

— И однажды он станет герцогом, — кивает Клодет.

Ей греет душу тот факт, что в своем предсказании она не ошиблась. И я уверена, что если она вернется в Арль после того, как я выйду замуж, она с удовольствием утрет этой новостью нос многим из тех завистников и недоброжелателей, кто смеялся над ней.

Хотя нет, ей же придется об этом молчать, дабы никто не узнал о нашей афере. Но она будет рада и возможности торжествовать тайно.

И ведь если я стану графиней де Сорель и уеду в поместье мужа, моим бабушкам вовсе не нужно будет возвращаться в Арль. Они поедут со мной. И никогда не будут голодать. И я куплю им теплые платья и хорошую обувь. И им не придется работать, напрягая и без того подслеповатые глаза и мозоля натруженные руки.

Конечно, о том, что мы с графом сразу договариваемся и о разводе, я им не говорю. Зачем их расстраивать? В их системе координат такое понятие как развод отсутствует напрочь.