Девушка охотно делает это, а потом, гневно фыркнув, удаляется со своим кавалером. А мы с бабушкой и Клодет еще какое-то время смотрим им вслед.

— Уверена, у герцога Альвена нет сыновей, — задумчиво говорит Клодет. — И уж, конечно, Белла, вы снова встретились с этим милейшим графом отнюдь не случайно.

И она несколько раз кивает, чтобы придать своим словам еще больший вес. Но бабушка только хмыкает, потом берет ее под руку и ведет прочь.

А я иду не домой, а в маленькую лавку писчих принадлежностей, что находится на соседней улице. В воскресенье лавка закрыта, но я уговариваю ее хозяина продать мне десяток листов бумаги, несколько остро отточенных гусиных перьев и баночку чернил.

И со всем этим богатством (а я потратила на него изрядную часть того, что получила от месье Мерлена) я уединяюсь в своей комнате. Я уже писала письма отцу из Лардана, но тогда от меня не требовалось ни чистоты, ни красоты письма. Сколько бы клякс я тогда ни посадила, никто бы меня за это не упрекнул.

Но рисунки и описания для книги гильдии вязальщиков — совсем другое дело. Тут требовалось проявить подлинное мастерство, а именно его у меня пока нет.

Я обмакиваю перо, но стоит мне поднести его к бумаге, как с кончика срывается капелька чернил, и по бумаге расплывается темное пятно. Ах, какая же я неловкая!

Но я пробую снова и снова и к вечеру оказываюсь в состоянии написать несколько строк, не испачкав листок. Правда, пальцы мои уже измазаны чернилами и передник, который я догадалась надеть, тоже. Бабушка зовет меня ужинать и укоризненно качает головой, глядя на мои испачканные руки.

После ужина я снова готова сесть за упражнения, но в доме уже темно, а свечи слишком дороги, чтобы тратить их на такое занятие. Поэтому я ложусь спать, уже заранее волнуясь перед походом в гильдию.

А ночью мне снится граф де Сорель — он приезжает к нам в дом делать мне предложение, а бабушка и Клодет отвергают его, говоря, чтобы он приехал тогда, когда станет герцогом. И что только не приснится от волнения!

Утром я надеваю свое лучшее платье и отправляюсь в мастерскую гильдии. На сей раз месье Мерлен встречает меня вполне приветливо. Он усаживает меня за большой стол, на котором уже разложены несколько рисунков, сделанных на уже пожелтевшей от времени бумаге.

Некоторые рисунки дополнены описаниями, и понять их не так уж сложно. Другие же представляют собой набор каких-то странных символов, которые нарисовавший их вязальщик не потрудился расшифровать. И символы на всех рисунках действительно разные.

— У вас есть какие-то пожелания к обозначению разных типов петель? — спрашиваю я у месье Мерлена.

Но он качает головой. Нет, ему всё равно, как я их обозначу. Главное, чтобы это были единые обозначения по всей книге.

— Я выпишу обозначения на отдельный листок, — говорю я.

Я решаю использовать те символы, к которым привыкла сама: вертикальная палочка — лицевая петля, горизонтальная — изнаночная.

Когда я берусь за перо и чернила, месье Мерлен продолжает стоять у стола. Ему и в голову не приходит, что его присутствие может меня смущать, а сказать ему это я не решаюсь. А когда я ставлю первую кляксу, лицо его багровеет.

— Я всё переделаю, сударь! — лепечу я.

— Разумеется, мадемуазель, — строго говорит он, — а стоимость испорченных материалов я вычту из вашего вознаграждения.

Мне ужасно обидно, но я виновата сама. Я взялась за работу, выполнить которую пока не способна. Но я обязательно этому научусь!

На следующий день рисунки начинают получаться у меня уже куда лучше. Я уже держу под рукой черновик, которого касаюсь кончиком пера после того, как макаю его в чернильницу. Это позволяет избежать клякс.

Когда я пользовалась привычными шариковыми или гелевыми ручками, я не особо задумывалась о том, как писали когда-то птичьими перьями. И была уверена, что это ужасно неудобно, зато эту писчую принадлежность можно легко найти в любом курятнике.

Но оказывается, что это не так. Во-первых, куриные перья для письма не очень подходят. Нужны именно гусиные, на крайний случай — вороньи или индюшиные. И выдернув перо из крыла птицы, ты отнюдь не получишь сразу пригодный к использованию инструмент. Оно должно просохнуть и затвердеть. А потом его нужно очистить от сердцевины и внешней оболочки и сделать ровный надрез, по которому и будут стекать чернила. И наконец, нужно срезать кончик пера острым ножиком так, чтобы надрез оказался прямо посредине острой части. А потом в идеале еще и закалить этот кончик в горячем песке.

Словом, процесс подготовки перьев оказывается столь сложным, что я прихожу к однозначному выводу — их лучше покупать, чем делать самой.

Работа в мастерской начинается ранним утром и заканчивается ближе к вечеру. В первый день мое появление здесь вызвало недовольство некоторых мастеров, но уже на следующий день они воспринимают мой приход почти спокойно. Я стараюсь тихонько сидеть за столом и никому не мешать.

А еще я украдкой наблюдаю за их работой. Некоторые из них вяжут чулки с поразительной скоростью — спицы так и летают в их руках. Мне это кажется почти что волшебством — в первый день я провела целый час, неотрывно наблюдая за работой одного такого мастера. Он ни разу не ошибся и не отвлекся, и выходившее из-под его рук вязаное полотно было красивым и ровным.

Теперь я понимаю, что мое мастерство слишком далеко от идеала. И что вздумай они всё-таки принять меня в гильдию, они взяли бы меня только на роль подмастерья, а то и ученика.

Но зато я знаю много новых узоров и для вязания крючком, и для вязания спицами. И я люблю придумывать новые. Но ни месье Мерлена, ни его мастеров это совсем не интересует. Они консерваторы, и всё новое просто не хотят воспринимать.

Хотя когда я, разобравшись со старыми рисунками, перенесла их на новую бумагу и предложила главе гильдии добавить к рисункам и кое-что из того, что знала сама, он не отказался.

Возвращаясь домой из мастерской, я принимаюсь уже за другую работу и вяжу одежду для малышей. Я не могу упустить эту возможность. Пока месье Мерлен готов брать у меня такие вещи, нужно этим пользоваться.

По моему заказу бабушка прядет особо мягкую нить из самого чистого пуха. За каждый вечер я стараюсь что-то связать — чепчик, теплую кофточку, пинетки. Это вполне привычные для этого времени вещи. Но потом не удерживаюсь и всё-таки вяжу то, что здесь еще вряд ли кто-то видел — очень красивый комбинезончик. Он еще лучше смотрелся бы, если бы был связан из цветных нитей. Но даже в таком простом варианте он мне нравится. А уж какой он теплый и удобный!

Но мастера гильдии оказываются не способны оценить этот шедевр. Правда, месье Мерлен соглашается показать связанные мною вещицы одной из своих покупательниц, у хозяйки которой как раз недавно родился ребенок. Но он полон сомнений, а с таким настроем он вряд ли сможет их продать.

К счастью, эта покупательница приходит именно тогда, когда в мастерской нахожусь и я сама. Она забирает чулки, которые заказывал ее хозяин. А месье Мерлен предлагает ей посмотреть еще и одежду для малыша — правда, только чепчик, кофточку и пинетки. Кажется, они приходятся ей по нраву, но поскольку она всего лишь служанка, решение принимать будет не она, а хозяйка.

Месье Мерлен охотно разрешает ей сносить товар домой на показ и примерку. Про комбинезон он словно забывает. И вот тогда-то я и решаю вмешаться.

— А может быть, сударыня, вы покажете хозяйке еще и это? — я подскакиваю к ней с комбинезоном в руках и коротко рассказываю ей о том, чем он удобен.

Она слушает внимательно, улыбается, кивает и, конечно, берет с собой и этот товар. Но когда она уходит, месье Мерлен указывает мне на мое место.

— В следующий раз не вздумайте подходить к покупателям, мадемуазель Камю! — строго говорит он под одобрительные кивки других мастеров. — Это не ваше дело! И неужели вы думаете, что ваша болтовня поможет вам продать то, что никому не нужно?