Он хмурится. С тем, что я сказала, трудно поспорить. Но и согласиться со мной он не готов.

Из этого затруднительного положения его выводит появление служанки, которая докладывает о прибытии графа де Сорель.

Его сиятельство ждет меня в гостиной. Там же сидит и хозяин дома. Кажется, их беседа была вполне дружественной, потому что я вижу улыбки на их лицах.

— Позвольте показать вам столицу, мадемуазель! — отвесив мне поклон, говорит гость. — Ваш отец любезно согласился отпустить вас со мной на прогулку.

— В сопровождении горничной, разумеется! — уточняет герцог.

Лицо графа вытягивается, но довольно быстро принимает прежний беспечный вид.

— Разумеется, ваша светлость! — соглашается он.

Поэтому в карету мы садимся втроем — я, он и горничная Луиза. Девушка явно понимает, что мешает нашему разговору, и чувствует себя неловко. Но граф довольно умно выходит из этого странного положения — он велит кучеру остановиться на ближайшей площади и приглашает меня на пешую прогулку.

Конечно, Луиза тоже выходит из кареты, но идет за нами на почтительном расстоянии и не может слышать наш разговор.

— Это Гревская площадь, мадемуазель. Не самое романтичное место для прогулок, но надеюсь, вы понимаете, что нам нужно было поговорить без посторонних.

Когда он называет площадь, я вздрагиваю. Я знаю это место по школьному курсу истории и романам Дюма и Гюго. И оно действительно мало подходит для романтичных прогулок.

— Это самая старая площадь Парижа, — продолжает граф. — Говорят, именно здесь была когда-то построена первая столичная пристань. И именно поэтому она называется площадью песчаного берега.

— Довольно, сударь! — обрываю его я. — Думаю, вы понимаете, что я хочу услышать от вас совсем другое. Герцог Лефевр сказал мне вчера, что вы вознамерились стать моим мужем. И я хочу знать, действительно ли это так? И если это так, то потрудитесь объяснить мне, как вам пришла в голову эта мысль? В нашем с вами соглашении об этом не говорилось ни слова.

— Послушайте, Изабель, — граф предлагает мне опереться на его руку, но я предпочитаю этого не заметить, — это решение продиктовано исключительно заботой о вас. Я впутал вас в эту историю и считаю нужным вас защитить. Думаю, вы и сами уже поняли, что герцогиня Лефевр и ее внук не испытали радости от вашего появления в Париже и сделают всё, чтобы от вас избавиться. А брак со мной позволит вам покинуть дом герцога, но при этом остаться его дочерью.

Я смотрю на него с недоверием. Несмотря на то, что он мошенник, он нравится мне. Он красив, умен, а его авантюризм лишь придает ему дополнительный шарм.

И сделай он мне такое предложение при других обстоятельствах, наверно, я была бы счастлива. Но сейчас всё это мне кажется лишь фарсом.

— Но почему вы решили обо мне позаботиться? — спрашиваю я. — В нашем с вами соглашении речь идет лишь о деньгах. Никаких чувств, никакого покровительства в нем не предусмотрено.

На его щеках появляется легкий румянец. Нет, он не растерян и даже почти не смущен. И я его по-прежнему не понимаю.

— Скажем так, мадемуазель — я лишь недавно осознал, что если герцогиня Лефевр решит уничтожить вас, деньги Эстель Лефевр не получим ни вы, ни я.

Это звучит убедительно, но всё-таки не убеждает меня. Даже если речь идет о больших деньгах, неужели это достаточно веская причина, чтобы такому знатному человеку, как граф де Сорель, жениться на девушке столь простого происхождения, как Изабель Камю?

Арман молод, красив и, насколько я понимаю, однажды унаследует титул герцога Альвена. А значит, он наверняка один из самых завидных женихов во Франции. И даже если и он сам, и его дядя недостаточно богаты, он легко мог бы найти невесту с хорошим приданым и при этом имеющую настоящий, а не фальшивый титул.

Так почему же он готов связать себя со мной?

— Кажется, вы не верите мне, мадемуазель? — усмехается он.

— Не верю, — признаю я. — Женитьба на мне нанесет ущерб вашей репутации в свете. Это не просто мои догадки, об этом говорит и герцогиня Лефевр. И я не понимаю, почему вы готовы идти на такую жертву.

— Может быть, потому что вы нравитесь мне? — с улыбкой предполагает он.

В его глазах я вижу что-то похожее на нежность. Но я запрещаю себе поддаваться его очарованию. Он ничего не делает просто так. А значит и в этом его решении есть какой-то смысл, до которого я просто пока не могу додуматься.

— Послушайте, Изабель, — продолжает он, — я понимаю, что у вас нет оснований мне доверять. Но признайтесь себе — в Париже у вас, кроме меня, нет никого, на кого вы могли бы положиться. Вы здесь совершенно одна, и если вы не позволите мне помочь вам, то герцогиня Лефевр и местное общество вас сожрут.

Я понимаю, что в этом он прав. Но я и так уже слишком запуталась, чтобы сделать еще один неверный шаг.

— Вы всегда будете презирать меня за то, что во мне нет дворянской крови, — говорю я.

Это на самом деле так, даже если он вздумает отрицать это. И я его за это не виню. Здесь происхождение человека значит слишком много, и даже большая любовь не сможет этого изменить.

Я думаю о любви, и мне становится грустно. Такие люди, как граф де Сорель, возможно, вообще не умеют любить. Они способны увлекаться, влюбляться, но добившись одной цели, тут же переключаются на другую. Для них любовь сродни охоте.

— Я понимаю, вам нужно время подумать, Изабель. Но его светлость уже принял решение, и будет лучше, если вы с ним согласитесь.

Его слова заставляют меня вздрогнуть. Я совсем забыла о том, что в этом времени все решения за женщин принимают мужчины. И даже любящий отец не станет интересоваться мнением дочери, если посчитает, что так будет лучше для нее самой.

И герцог Лефевр выдаст меня замуж без моего согласия из самых лучших, разумеется, побуждений. Но всё во мне протестует против этой мысли.

— Я хочу увидеть бабушку и Клодет, — говорю я. — Надеюсь, ваш дядя не выкинул их на улицу?

— Разумеется, нет. Они по-прежнему находятся в его доме. Но сейчас мы не можем поехать туда. Вы не можете посетить дом неженатого мужчины без ущерба для своей репутации.

— Хорошо, — соглашаюсь я, пытаясь сдержать негодование, — тогда сделайте так, чтобы я могла встретиться с ними в другом месте!

Но он снова качает головой:

— Это тоже невозможно, мадемуазель! Во-первых, не забывайте о том, что для всех Клодет и есть ваша бабушка. А это значит, что никто сейчас не должен видеть мадам Камю. Во-вторых, герцог Лефевр, несомненно, ожидает, что теперь, когда он признал вас своей дочерью, вы должны забыть о своем прошлом и вести себя так, как подобает благородной девушке. Уверен, он захочет позаботиться о женщине, которая вырастила вас, и не обидит ее деньгами. Но о том, чтобы вы продолжали встречаться с ней, не может быть и речи.

Слёзы наполняют мои глаза. Всё то, что он сказал, я понимала и раньше. Так почему же мне так горько сейчас?

— Но всё изменится, когда вы станете моей женой, — добавляет он. — И мадам Камю, и мадемуазель Бертран могут находиться в моем поместье. Да вы и сами можете отправиться туда после свадьбы, если решите, что Париж для вас слишком большой и шумный город.

Вот как? Он сразу же дает мне понять, что наш брак будет чисто формальным? Он отправит меня в провинцию, а сам останется в столице?

Сначала я чувствую странную обиду, а потом понимаю, что на самом деле это предложение не такое уж и возмутительное. Так почему бы мне на него не согласиться? Когда еще мне представится возможность стать настоящей графиней?

— Я подумаю, ваше сиятельство, — говорю я.

По его губам пробегает едва заметная усмешка. Он уверен, что я не смогу отказаться. Но вслух говорит другое:

— Буду с нетерпением ждать вашего ответа!

И снова улыбается. А я, чтобы скрыть свое возмущение, начинаю рассматривать площадь и стоящие на ней здания. И его сиятельство сразу вспоминает о своих обязанностях экскурсовода.