Я кладу на стол нож и вилку, потому что чувствую, что у меня начинают дрожать руки. Какой же он всё-таки подлец!

Он убеждал меня, что мы просто поделим деньги пополам, а сам в это время договаривался с его светлостью о том, чтобы заполучить их все целиком в качестве моего приданого.

Впрочем, как я могу осуждать графа, если сама, по сути, тоже была воровкой? Я собираюсь присвоить себе деньги, которые мне не принадлежат. Как еще это можно назвать?

Но неужели де Сорель находится в столь стесненном положении, что вынужден действовать подобным образом?

И в любом случае я не собираюсь за него замуж! Какой в этом смысл? Никакое приданое не заставит его позабыть о том, кто я такая на самом деле. Он всегда будет помнить о том, что я — дочь простого обувщика из Арля. И будет знать, что для него этот брак — мезальянс.

К тому же я всегда была сторонницей браков по любви, а не по расчету

— Но стоит ли принимать столь скоропалительное решение? — возражает герцогиня. — Девушка только-только появилась в нашем доме, а вы уже намерены выдать ее замуж. Разве тебе не стоит, Ренард, получше узнать ее и подготовить к тому, что ожидает ее в свете.

Она невольно встает на мою сторону, и сначала это кажется мне странным. Но потом я понимаю, почему. Вступать в брак я буду не как Изабель Камю, а как Изабель Лефевр, а это будет означать, что герцог уже признал меня как свою дочь. И опротестовать это потом будет сложно. К тому же, когда у меня появится титулованный муж, он заставит их со мной считаться.

— Разумеется, Изабель нет никакой необходимости выходить замуж в самое ближайшее время, — признает его светлость. — Но я бы хотел, чтобы ты приняла предложение его сиятельства. Так будет проще для тебя самой.

Ужин подходит к завершению, и утомленный разговором герцог первым покидает столовую залу. А мы втроем остаемся сидеть за столом. И как только шаги его светлости затихают в коридоре, его мать холодно замечает:

— Надеюсь, вы понимаете, мадемуазель, что брак, о котором только что говорил мой сын, не должен состояться.

— Вот как? — удивляюсь я. — Это почему же?

На самом деле я вполне согласна с ней, в данный момент это и мое желание тоже. Но я не хочу, чтобы она думала, что я иду ку нее на поводу.

— Во-первых, потому что он не принесет вам того, на что намекал его светлость — положения в обществе. Те, в чьих жилах течет благородная кровь, всё равно вас не примут. А во-вторых, граф де Сорель — один из первых повес Парижа. В этом с ним сможет посоперничать разве что барон де Бюсси. Поэтому даже если вдруг он женился бы на вас, ни о какой любви не было бы и речи, и он начала бы изменять вам на следующий же день после вашей свадьбы. Мне не хотелось бы, чтобы вы испытали разочарование столь скоро.

Я благодарю ее за заботу и тоже поднимаюсь из-за стола. Мне нужно о многом подумать. И мне явно следует встретиться с самим графом, чтобы потребовать у него ответа.

Но когда я возвращаюсь в свою комнату, мне на память приходят мои давние сны.

Старая церковь с витражами в высоких окнах. Седой священник, каждый раз задающий мне один и тот же вопрос.

А напротив меня он — граф де Сорель, которому я снова говорю «нет».

Я давно уже поняла, что тот сон приходил ко мне снова и снова отнюдь не случайно. Значило ли это, что я должна согласиться на эту свадьбу?

Внешность его сиятельства не вызывает у меня никаких нареканий. Он действительно красив и вполне в моем вкусе. Но вот его моральные качества явно оставляют желать лучшего. И если он уже столь низко упал (впрочем, как и я сама), то что меня ждет после свадьбы?

Насколько я помню, женщина после свадьбы имела слишком мало прав, и муж мог присвоить себе ее имущество и денежные средства. Наверняка граф рассчитывает именно на это.

А что он сделает со мной потом? Избавится как от ненужно вещи?

— Дитя мое! — герцог Лефевра входит ко мне в комнату, и я торопливо вскакиваю и делаю книксен. Но это движение лишь заставляет герцога поморщиться. — Ты вовсе не должна приветствовать меня столь церемонно! Какие могут быть условности между родными людьми? И прости, что побеспокоил тебя в столь поздний час. Я зашел, чтобы сказать тебе, что завтра днем граф де Сорель нанесет нам визит. А после этого он желает показать тебе Париж. Не правда ли, это замечательное предложение? Но если ты еще не готова общаться с ним, можешь смело сказать мне об этом.

Но я качаю головой. Нет, я не намерена отказываться от прогулки. Нам есть о чём поговорить с графом де Сорель.

На следующее утро, позавтракав у себя в спальне, я отправляюсь в библиотеку. Предстоящий разговор с графом де Сорель сильно меня тревожит, а здесь, среди книг, мне почему-то гораздо спокойнее.

Я беру листы бумаги, что лежат на столе, и перо с чернильницей. Сначала я просто рисую сидящую на ветке птицу, которую мне видно через окно. Художник из меня неважный, а тут еще приходится делать рисунок не карандашом или кистью, а гусиным пером.

А вот на втором листе я малюю уже не просто так. Чтобы отвлечься, я начинаю о вязальной машине. Наверняка она еще не изобретена, а ведь она может очень серьезно облегчить работу вязальщиков.

Я представляю, как устроена вязальная машина — у нас была дома такая настольная. И я вязала на ней свитера и кофты. Это было удобно и совсем не сложно.

Разумеется, я понимала, что изготовить ее подобие здесь и сейчас будет невозможно. Но можно было попробовать сделать что-то похожее, пусть и куда более примитивное.

И я начинаю чертить на листе примерную схему устройства. Вот множество игл, каждая из которых будет вывязывать свою петлю. Ведь в такой машине игла как раз и заменяет собой спицу. Вторую же спицу будет заменять каретка.

Я так увлекаюсь своим рисунком, что когда в библиотеку входит граф Клари, то я приветствую его лишь сдержанным кивком. Он садится с книгой по другую сторону стола и поначалу старательно не обращает на меня внимания. Однако любопытство пересиливает, и я начинаю замечать его бросаемые на чертеж взгляды.

— Что это такое, мадемуазель Камю? — наконец, спрашивает он.

— Я буду рада, если вы станете называть меня Изабель, — говорю я. — А это устройство для вязания.

— Вязания? — изумляется он.

— Именно так, — подтверждаю я. — В Арле я вязала из шерсти отличные теплые вещи. Вас это удивляет, сударь? Мне нужно было зарабатывать на пропитание.

Теперь я смотрю на него с вызовом. Я не стыжусь своего труда. А если он считает такое занятие предосудительным, то это его проблемы.

— Возможно, вам придется заниматься этим и дальше, — бурчит он. — Когда мой отец прогонит вас из дома.

Я не считаю нужным комментировать этот выпад, а просто возвращаюсь к своему занятию.

Граф тоже на протяжении нескольких минут смотрит в свою книгу, но я вижу, что он не читает ее, а только переворачивает страницы.

— Но зачем вам какое-то устройство? — всё-таки не выдерживает он. — Насколько я знаю, вяжут простыми спицами. Когда я был маленьким, моя няня иногда вязала в моем присутствии.

— Вы совершенно правы, ваше сиятельство, — киваю я. — Но вязать спицами куда медленнее, чем с помощью вот такого штуковины.

Я пытаюсь сказать слово «машина», и именно это слово мысленно я говорю по-русски, но по-французски оно у меня не выходит. В школе я изучала английский, а французский я знаю лишь настолько, насколько его знала настоящая Изабель. А слова «машина» в ее лексиконе явно не было.

— Представляете, как это может облегчить труд тех, кто работает вязальщиком? — продолжаю я.

Теперь уже, пусть и не очень уверенно, кивает его сиятельство. Но всё же считает нужным возразить:

— Вы придумали его сами? Это устройство кажется мне слишком сложным для женского ума. Вряд ли кто-то сумеет изготовить то, что взбрело вам в голову.

— Ну, почему же? — улыбаюсь я. — Все изобретения были когда-то лишь в головах отдельных людей. Подумайте о печатном станке, который очень многое изменил. Без него все эти книги, — тут я обвожу взглядом стоящие в комнате шкафы, — просто не появились бы. Если бы книги по-прежнему были рукописными, их было бы куда меньше, правда?