— Обратите внимание на здание городской ратуши, мадемуазель! Видите то большое окно на ее фасаде? Именно там время от времени устраивают королевскую ложу.

— Время от времени? — переспрашиваю я. — Вы имеете в виду, когда на площади устраивают казни?

Я содрогаюсь от этой мысли. Наверняка каждый булыжник тут обагрен чьей-то кровью.

— Да, — кивает граф. — Члены королевской семьи посещают ложу, когда здесь казнят государственных преступников. В такие дни на площади собираются десятки тысяч человек.

И снова холодок проходит по моей спине. Местные жители приходят сюда как в театр. Испытывают ли они хоть какое-то сочувствие к тем, кто вынужден выступать на этой ужасной сцене в качестве невольных актеров? Или просто наслаждаются этим жестоким зрелищем?

Гильотина уже известна людям, но орудием смерти во Франции она станет только спустя двести лет. А пока на этой площади сжигают ведьм, вешают простых преступников и отрубают головы преступникам-аристократам.

Граф замечает, что мои плечи дрожат, и поворачивает к экипажу, который стоит на набережной. И через полчаса мы возвращаемся в дом Лефевров.

— Что вы хотели бы увидеть во время нашей следующей прогулки?

Я задумываюсь на мгновение, а потом говорю:

— Лувр!

Я хотела увидеть Лувр и в своем времени, и оказаться во Франции было тогда моей мечтой. Кто бы мог подумать, что она сбудется таким причудливым образом. И хотя сейчас Лувр отнюдь не музей и, должно быть, совсем не похож на то, что я представляю, я хочу пройтись по его коридорам.

— Отличный выбор, мадемуазель! — улыбается его сиятельство и откланивается.

За обеденным столом в этот день оказываемся только я и граф Клари. Герцог отбыл куда-то с визитом, а герцогине нездоровится.

Я уже привычно лакомлюсь отменными блюдами и снова замечаю, сколь мало есть Амеди.

— Мне кажется, ваше сиятельство, вам стоит попробовать запеченного карпа — он очень вкусен.

Его сиятельство обращает на меня удивленный взгляд. Кажется, он изумлен уже тем, что я вообще решила с ним заговорить.

— Благодарю вас, мадемуазель, но я уже не голоден.

— Сегодня чудесный день, — продолжаю я. — В такую теплую солнечную погоду не стоит сидеть дома. Почему бы нам не отправиться на прогулку?

Теперь уже граф смотрит на меня как на сумасшедшую.

— У меня нет желания выходить из дома, — ледяным тоном говорит он. — Но ежели вы желаете прогуляться, то я велю Дюпону подать другую карету — только не забудьте взять с собой на прогулку горничную.

Но я качаю головой. Я имела в виду совсем не это.

— Вы не поняли меня, ваше сиятельство! Я хотела бы отправиться на прогулку на с Луизой, а с вами! Поверьте, вам совсем не помешает свежий воздух. Вы удивитесь, когда поймете, сколь благотворное влияние он может на вас оказать.

Уголки губ Амеди чуть дергаются.

— Вы пытаетесь подшутить надо мной, мадемуазель? Если так, то это дурная шутка. Разве вы не видите, сколь сложно мне дойти даже до столовой залы? А чтобы спуститься по лестнице, мне приходится пользоваться помощью своего слуги.

— Значит, мы возьмем с собой и слугу! — говорю я.

— А где в Париже вы возьмете свежий воздух, мадемуазель? — откликается граф.

В этом он прав. Из-за того, что на улицы выбрасывают и отходы, и содержимое ночных горшков, запах даже на центральных улицах Парижа стоит такой, что впору надевать маску. И мне страшно представить, что творится тут в дождливую погоду.

— Но разве в столице нет садов и парков?

— Разумеется, есть! — почти обижается он.

Но по тени, пробежавшей по его лицу, я понимаю, что ему совсем не хочется показывать свою немощность той публике, которая может оказаться в парке.

— Булонский лес! — наконец, говорит он. — Я слышал, что там очень красиво.

Я слышала это название и раньше, но тогда я не знала французского. А ведь по-французски «булонь» — это береза. А сейчас я уточняю:

— Булонский? Значит, там растут березы?

— Не совсем так, — на сей раз Амеди улыбается совсем по-другому. — Больше двух веков назад король Филипп Четвертый распорядился построить там такую же церковь Богоматери, как в приморском городе Булонь-сюр-Мер, куда он ездил на богомолье. Неужели вы в самом деле хотите туда поехать?

— Очень хочу! — я хлопаю в ладоши.

Граф Клари многое знает и о Париже, и о французской истории, и ему явно хочется об этом поговорить. Мне снова становится его жаль, ведь он почти ни с кем не общается.

И он велит закладывать карету.

Выйти на крыльцо ему помогает лакей Жак, который, когда мы с Амеди садимся в экипаж, взбирается к кучеру на козлы.

— Буду вам признательна, ваше сиятельство, если вы станете рассказывать мне о местах, мимо которых мы будем проезжать, — прошу я.

Он смотрит на меня чуть снисходительно, но, хоть он ни за что бы в этом не признался, я вижу, что ему приятна эта просьба.

— Хорошо, мадемуазель, — и он важно кивает.

Прогулка начинается!

Экипаж катится по улицам, и я с любопытством смотрю в окно. Но этот Париж совсем не похож на тот, который я видела на фотографиях и в кино. Он грязный и совсем не романтичный.

И некоторые улицы, особенно вдали от центра, настолько узкие, что двум каретам на них разъехаться практически невозможно. Верхние этажи на некоторых зданиях явно достраивались со временем и, для увеличения площади, чуть расширялись, отчего они выступали вперед и словно нависали над нижними, погружая проезжую часть в полумрак.

На домах было много вывесок, и некоторые из них были весьма забавными. В лавках здесь не было еще витрин, и предлагаемые товары выставлялись на лотках у крыльца.

До Булонского леса мы добираемся довольно долго, но это того стоит. Он огромен и, хотя значительная часть его отнюдь не облагорожена, некоторые аллеи оказываются весьма живописными.

Мы оставляем карету по другую сторону ворот и отправляемся на прогулку. Амеди идет, опираясь на руку своего слуги. Я могла бы поддержать его с другой стороны, но посчитала, что он может воспринять это как лишнее напоминание о его слабости, и не стала ему этого предлагать.

Впереди показывается Булонский замок — величественное сооружение с красивым фасадом.

— Король Франциск велел построить его после того, как вернулся из испанского плена, — рассказывает Амеди. — Поэтому его часто называют Мадридским замком. А еще — фаянсовым, потому что его фасад выложен изразцами.

К самому замку мы не подходим — для графа Клари это слишком утомительная прогулка. К тому же начинает смеркаться, и лес, хоть и утрачивает своего очарования, начинает казаться опасным.

— Когда-то на этом месте был древний лес Рувре. Говорят, друиды устраивали в нём свои святилища, — тут Амеди вдруг улыбается, и это так неожиданно и необычно. — И только много позже он стал королевскими охотничьими угодьями.

Мы направляемся в обратную сторону. Его сиятельство уже тяжело дышит, и я стараюсь идти совсем медленно. Но он явно доволен прогулкой. И когда мы садимся в карету, он продолжает свой рассказ о тех местах, по которым мы проезжаем.

Но о большинстве этих мест я никогда даже не слыхала. А вот тех достопримечательностей, которые известны мне, на карте Парижа, судя по всему, еще нет вовсе. Ни Елисейских полей, ни Марсова поля, ни, разумеется, Сакре-Кёр.

Домой мы приезжаем уже вечером, и старая герцогиня, встречая нас, разряжается гневной тирадой:

— Как вы могли, мадемуазель, подвергнуть опасности здоровье моего внука? — и она смотрит на меня негодующе. — Это вопиющая безответственность с вашей стороны! Посмотрите, какой болезненный румянец выступил на его щеках! Он никогда не отлучался из дома так надолго!

Да, румянец на щеках Амеди действительно есть, но я была уверена, что вызван он отнюдь не его болезненным состоянием, а прогулкой на свежем воздухе.

— Бабушка, это я пригласил Изабель на прогулку! — возражает он. — И поверьте мне, я совсем не устал. Мы ездили в Булонский лес, и большую часть времени провели в экипаже. А сейчас мы очень голодны, и, если не возражаете, давайте продолжим разговор за столом.