Он замечает издевку в моих словах и краснеет еще сильней. Я вижу, что ему трудно стоять, но он не хочет показать мне свою слабость.

— Может быть, вы присядете, ваше сиятельство? — говорю я. — Так нам будет куда удобнее разговаривать.

Он опускается на стул напротив меня, но продолжает ершиться.

— Я вовсе не собираюсь разговаривать с вами, мадемуазель! Всё, что я хотел, я сказал вам там, в зале, в присутствии его светлости. Ни я, ни бабушка не переменим своего мнения, так что вам не стоит даже стараться нам понравиться.

— Вот как? Но разве вам никогда не хотелось, чтобы у вас была сестра? Разве хоть временами вы не чувствуете себя одиноким?

Он едва заметно вздрагивает, но всё-таки мотает головой.

— Даже если бы вы, сударыня, вдруг оказались настоящей Лефевр, вы всё равно были бы мне сестрой лишь наполовину. Эстель Бертье когда-то много лет назад лишила меня любви моего отца, полностью забрав ее себе. Так неужели вы думаете, что я захотел бы назвать сестрой ее дочь?

Похоже, в их семье были куда более серьезные проблемы, чем я предполагала. Но кто я такая, чтобы их решать?

Он смотрит на меня почти враждебно. Но даже если бы я на самом деле была его сестрой, то разве в том, что его не любил отец, была бы моя вина?

Но если я сейчас скажу ему об этом, это только еще больше его разозлит.

— Я не была знакома со своей родной матерью, сударь. Она умерла в тот день, когда я появилась на свет. Но, как я понимаю, и вы тогда были еще слишком малы, чтобы хорошо ее помнить.

— Да, тогда я был совсем ребенком, — подтверждает он. — Но мой отец до сих пор скорбит по ней. А про мою мать он забыл довольно быстро.

Возможно, первую жену его светлости подбирали родители, а на второй он женился уже по любви. Но как бы там ни было, это было дело прошлого, и стоило ли графу столько лет терзать себя былыми обидами?

— Вы только мучаете себя подобными воспоминаниями, ваше сиятельство, — говорю я.

А он сердито хмурится.

— Это не ваше дело, мадемуазель Камю! — он намеренно называет меня этим именем, чтобы показать, что его я обмануть не смогла. — А может быть, мы заключим с вами сделку?

— Сделку?

— Да, именно так! Я заплачу вам деньги, много денег, если вы согласитесь уехать из Парижа и никогда более сюда не возвращаться!

Не знаю, чья это была идея — его или старой герцогини. Но неужели они думают, что самозванка окажется настолько глупа? Хотя, признаться честно, это звучит заманчиво. Взять деньги и уехать с бабушками в какой-нибудь маленький город, где нас не смогут найти ни герцог Лефевр, ни граф де Сорель. Но я прогоняю эту мысль.

— Это не очень умно с вашей стороны, ваше сиятельство, — усмехаюсь я. — Потому что если я настоящая дочь герцога, то с чего бы мне оставлять отца, которого я только что обрела? А если я самозванка и приехала сюда только ради денег, то зачем мне соглашаться на малое, когда я могу получить куда больше? Ведь вы не сможете дать мне столько, сколько может дать его светлость?

Мне кажется, он скрежещет зубами от досады. Наверно, на ночь нужно будет подпереть дверь моей спальни, а то кто знает, на что еще они с герцогиней готовы будут пойти?

Амеди явно утомила и наша беседа, и этот самостоятельный поход в библиотеку, но он не двигается с места, должно быть, не желая показывать мне, как непросто дается ему каждое движение. И мне снова становится его жаль.

Наверняка он хочет, чтобы отец гордился им. Но он не может ездить верхом и фехтовать на шпагах. А ведь именно эти умения особенно ценятся здесь. И он не может блистать на балах — возможно, он вовсе не бывал там ни разу.

И теперь, когда в их доме вдруг появляется его сводная сестра — молодая и красивая — его ревность и злость вполне объяснимы. А герцог, вместо того чтобы поговорить с сыном и как-то сгладить эту ситуацию, еще больше отдаляется от него.

— Простите, сударь, но я хочу отдохнуть перед ужином, — говорю я и поднимаюсь из-за стола.

Я возвращаюсь к себе в комнату, но отдохнуть мне не дают. Горничная приносит откуда-то целый ворох красивых платьев. Сначала я думаю, что они новые и удивляюсь, как могли их так быстро сшить для меня.

Но, присмотревшись, замечаю и пожелтевшие в некоторых местах кружева, и потертости на локтях. А потом догадываюсь — наверно, это наряды Эстель Лефевр, которые его светлость не позволил выкинуть. И они оказываются мне почти впору, разве что чуть широковаты в талии, но горничная заверяет меня, что легко подгонит их мне по фигуре.

Я понимаю, что эти платья уже вышли из моды. Многие из них не со стоячим воротником, который я видела сейчас на нарядах парижанок, а с круглым гофрированным из накрахмаленной ткани. Но это такие мелочи, на которые можно не обращать внимания. Возможно, в Лувре надо мной и посмеялись бы, но я же не собираюсь в королевский дворец.

Одно из этих платьев — с пышными рукавами и пышной юбкой — я и надеваю к ужину. Что меня несказанно радует, так это то, что мне принесли еще и нижнее белье, причем совершенно новое, из тонкой шелковой ткани, отделанной кружевами и вышивкой. И среди этого белья были самые настоящие панталоны! А ведь этот предмет гардероба в Арле мне так и не встретился.

Когда я прихожу в столовую залу, герцог Лефевр одобрительно улыбается. А вот герцогиня презрительно хмыкает, но всё-таки удерживается от комментария.

— Разумеется, дорогая Изабель, мы займемся и новым гардеробом, — говорит его светлость. — Для выхода же в свет понадобятся другие фасоны — те, что сейчас носят при дворе.

— Не обольщайся, Ренард, — ядовито замечает его мать, — даже если на ней будут дорогие наряды, это не изменит того факта, что она простолюдинка. Здешнее общество невозможно обмануть лишь внешним блеском.

Герцог чуть бледнеет, но отвечает спокойно:

— Здешнее общество, матушка, даже если будет перешептываться за моей спиной, не осмелится высказать мне это в лицо. И оно примет мою дочь, даже если мне придется прибегнуть к покровительству его величества! Но я надеюсь, что мне не придется просить заступничества короля, потому что я нашел другой способ укрепить позиции моей дочери.

— Вот как? — ее светлость заметно напрягается. — И какой же?

Герцог делает паузу, а потом говорит:

— Изабель должна выйти замуж!

— Что?

Мы с герцогиней задаем этот вопрос одновременно. И кажется, это становится шоком и для нее тоже.

— Дитя мое, — обращается ко мне его светлость, — если ты выйдешь замуж за человека, который пользуется здесь уважением, то это даст тебе дополнительную поддержку и защиту. И никто уже не осмелится сказать о тебе что-то дурное.

Нет! Я не хочу замуж! Я приехала в Париж совсем не для этого!

— Чушь! — почти выкрикивает герцогиня. Кажется, хотя бы по этому вопросу мы с ней придерживаемся единого мнения. — Неужели ты думаешь, Ренард, что хоть кто-то из знатных вельмож согласится жениться на этой девице?

— Я не сомневаюсь в этом, матушка! — невозмутимо отвечает его светлость. — Более того, я уже нашел для Изабель мужа.

Я вздрагиваю и смотрю на него с изумлением. Как он мог принять такое решение, не спросив моего согласия?

— И кто же это, сын мой? — голос герцогини дрожит от волнения.

— Граф де Сорель!

Это так неожиданно, что я застываю и не могу произнести ни слова.

— Граф де Сорель? — а вот ее светлость не теряет дар речи. — Какая ерунда! Его сиятельство слишком благоразумен для этого.

Благоразумен? Кажется, она знает его еще хуже, чем я. Уж чем-чем, а благоразумием он точно не отличается. Впрочем, как и порядочностью.

— При чём здесь благоразумие, матушка? — холодно спрашивает герцог. — И для него, и для Изабель это выгодная партия. Моя дочь получит титул графини и положение в обществе, а граф — мою поддержку и те деньги, что когда-то принес нам мой брак с Эстель.