— Простите, ваше сиятельство, но мне нужно возвращаться домой!

Я отворачиваюсь, но он делает шаг ко мне и хватает меня за руку.

— Изабель, тебе придется меня выслушать!

— Что вы себе позволяете, сударь? — я смотрю на него с осуждением.

— Я проделал этот путь, чтобы поговорить с тобой, и сделаю это, даже если ты не хочешь меня слушать! — он разворачивает меня к себе, и когда наши взгляды схлестываются, вдруг спрашивает: — Ты выйдешь за меня замуж?

Всё это слишком странно, чтобы я могла поверить в реальность происходящего. И его тон тоже совсем не нравится мне. С девицей из благородного семейства он разговаривал бы совсем по-другому. Он бы сказал ей красивые слова, обращаясь на «вы», и преклонил колено.

— Это какая-то шутка, ваше сиятельство? — я не пытаюсь вырваться из его рук, ибо он сильнее меня, но вскидываю голову и не пытаюсь отвести взгляд. — Или, быть может, вы нашли еще какого-нибудь богатого дворянина, у которого во младенчестве пропала дочь, и решили провернуть тот же фокус еще раз?

— Я понимаю, ты имеешь право на меня сердиться! И я не собираюсь оправдываться. И сколько злых слов ты мне ни скажешь сейчас, я признаю, что все их заслужил. Но клянусь тебе, я не знал о том, что замышлял мой дядя! А когда узнал, то сразу уехал от него. И то, что я предложил тебе, идет от чистого сердца. На сей раз у меня нет никаких тайных мыслей. Я просто хочу жениться на тебе и знать, что ты всегда будешь рядом.

Я боюсь ему верить. Даже если всё то, что он говорит, действительно правда, то наверняка однажды он пожалеет о своих словах. Когда от него отвернутся все друзья и родные.

— Вы сошли с ума, сударь? Потому что ни один благородный господин в здравом уме не захочет жениться на дочери вязальщицы и обувщика. Общество никогда вас не поймет и не простит!

— Мне нет никакого дела до общества!

— Вам станут смеяться в лицо! — не унимаюсь я.

— Ну, что же, значит, у меня будет отличная возможность попрактиковаться в фехтовании! — усмехается он. — И поверь мне, Изабель, после того как я отправлю несколько таких шутников в мир иной, желание шутить у других сильно поубавится.

Кажется, он настроен вполне серьезно. Но я не знаю, что с этим делать.

— Только хочу сразу предупредить тебя, что если ты ждешь от меня дворца и дорогих нарядов, то я не смогу тебе их дать. Мое поместье находится чуть севернее Авиньона, и оно отнюдь не богато. И теперь, когда ты знаешь всё это, я снова спрошу — ты выйдешь за меня замуж?

Разум говорит мне, что невозможно. И что даже если граф делает это предложение вполне серьезно, то очень скоро он об этом пожалеет — стоит только его дядюшке пригрозить, что он лишит его наследства. И как он поступит тогда? Католическая церковь против разводов. На что решится пойти его сиятельство, чтобы избавиться от неугодной жены?

— А как же ваш дядюшка? — спрашиваю я, отступая от него на шаг. — Он не захочет вас знать, когда вы обзаведетесь женой-простолюдинкой.

— Не беспокойся об этом! Мне нет никакого дела до того, что подумает о моем браке герцог Альвен.

— Но вы его ближайший родственник, и именно вы должны унаследовать его титул, — напоминаю я. — Что будет, если он решит лишить вас наследства?

Де Сорен прищуривается:

— Кажется, теперь корыстной пытаешься быть ты, Изабель! Ты всё еще надеешься получить титул герцогини? Если так, то вынужден тебя разочаровать. Потому что наверняка случится именно то, что ты говоришь, и его светлость лишит меня наследства. Не удивлюсь, если ради этого он сам вступит в брак. Так что забудь о герцогском титуле и просто ответь на мой вопрос.

Мне ужасно хочется сказать ему «да». Хотя бы потому, что «нет» я ему уже говорила.

Но я понимаю, что это слишком серьезное решение, чтобы можно было принимать его вот так, сгоряча.

Но де Сорель, несмотря на все свои интриги, действительно нравится мне. Он красив, умен и остроумен. И он настоящий граф, пусть даже и не богатый. Так почему бы мне не стать графиней?

И стать хозяйкой его поместья это куда лучше, чем пытаться обустроиться в совершенно незнакомом нам Марселе, где еще не известно, сумею ли я заработать хоть какие-то деньги.

И не случайно же он так долго снился мне во сне!

— Но почему вы хотите жениться на мне?

По крайней мере этот вопрос я должна была ему задать.

— Потому что ты единственная среди знакомых мне женщин, кто смог пожертвовать своими собственными интересами ради интересов другого, абсолютно чужого человека.

— Вы говорите об Амеди?

Он кивает и добавляет:

— А еще ты красива и сумасбродна. И я надеюсь, что ты никогда меня не предашь. И нам с тобой уж точно не будет скучно. Но, мне кажется, я слишком много говорю.

— Но вы всё еще не сказали самого главного, сударь! — возражаю я. — Вы до сих пор не сказали, что любите меня.

Я не знаю, как здесь принято говорить о любви. И принято ли вообще. Возможно, здесь вступают брак совсем по другим причинам. А все те романы об этом времени, которые я читала, были написаны гораздо позднее, и их авторы мало что могли знать о нынешних нравах.

Да и с чего я вообще взяла, что он меня любит?

— Да, Изабель, — вдруг серьезно говорит он, — я люблю тебя! А что еще, кроме любви, могло заставить меня преодолеть половину страны, чтобы добраться до этого захолустного города? Но если ты и сейчас мне не ответишь, то я буду считать, что никакого вопроса не задавал тебе вовсе.

Он что, вздумал мне угрожать? Но мне и в самом деле становится страшно. Страшно остаться без него.

А потому после небольшой паузы я говорю:

— Да!

— Что ты сказала? — переспрашивает его сиятельство.

— Я сказала «да»! — повторяю я.

А потом мне запоздало приходит мысль, что, возможно, граф всего лишь хочет мне отомстить, и когда мы снова окажемся под сводами церкви, уже он сам отвергнет меня. Но думать об этом уже поздно.

— Идём! — он снова решительно берет меня за руку.

— Куда?

— В ближайшую церковь!

— Прямо сейчас? — признаться, от волнения у меня начинают трястись коленки.

— А почему нет? — удивляется он. — К чему все эти промедления? Чем быстрее мы станем мужем и женой, тем будет лучше.

— Но разве нам не нужно надеть что-то более подходящее для такой церемонии? И разве священник обвенчает нас вот, сразу?

— Разумеется! — без тени сомнений отвечает граф, и я понимаю, что его статус уже сделает половину дела. — И вот еще что, Изабель, я буду тебе признателен, если ты станешь называть меня Арманом — мне очень хочется услышать, как мое имя будет звучать из твоих уст.

А разве я не должна поговорить сначала с бабушками? Хотя я заранее знаю, что они мне скажут. Особенно, Дезире. Она скажет, что я не должна этого делать. И наверно, будет права.

Но сейчас мне хочется совершить это безумство, пусть даже потом я и буду об этом жалеть. Наверно, человеку всё же свойственно наступать на одни и те же грабли.

Ближайшей оказывается церковь святого Антония на самом берегу Роны. Она маленькая, но очень красивая. И ее священник и в самом деле вполне благожелательно относится к просьбе графа совершить обряд бракосочетания как можно скорее — особенно после того, как его сиятельство называет свое имя. Здесь очень хорошо знают герцога Альвена, и желание его племянника никому не кажется странным.

И вот мы снова стоим перед алтарем. И снова священник — только теперь уже не старый и седой, а средних лет — спрашивает меня, согласна ли я стать женой стоящего рядом мужчины. И я, наконец, отвечаю «да».

А потом я чувствую губы Армана на своих губах и понимаю, что очень долго этого ждала — наверно, еще с того момента, когда познакомилась с ним в Лардане. А может быть, и еще дольше — с тех самых пор, когда впервые увидела его во сне.

Только когда мы выходим из церкви, и связанное с церемонией волнение отступает, мне приходят в голову другие вопросы. И я понимаю, насколько трудно будет мне признаться бабушкам в том, что я только что сделала.