Зачем он вообще ее закрыл? Разве это прилично?

Хватаю камзол и замираю, когда руки мужчины вдруг оказываются на моих плечах. Да что он себе позволяет?

А он разворачивает меня к себе, а потом правой рукой поднимает мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

Он всё так же красив, но сейчас в его темно-серых глазах стоит лёд.

— Кажется, мы уже встречались, мадемуазель?

Я судорожно пытаюсь выбрать правильный ответ на этот вопрос. Подтвердить и попросить прощения? Но это даст ему возможность обвинить меня в воровстве. А что бывает тут с воровками, мне страшно даже просто представить.

Или всё отрицать? Он не знает ни моего имени, ни фамилии. Как он сможет доказать, что это я?

Но я уже чувствую, как по щекам разливается краска стыда и понимаю, что отрицать бесполезно.

— Простите, сударь, я обязательно верну вам тот экю. Только немного позже. Вы ведь богаты, правда?

Я понимаю, что тот факт, что он не беден, меня отнюдь не оправдывает. Но что еще я могу сказать? Что мне нужны были деньги, чтобы добраться до города и увидеть больного отца? Что нам с бабушкой нечего было есть? Вряд ли это его сильно тронет.

Его взгляд не теплеет ни на йоту, но уголки губ чуть дергаются в усмешке.

— Мне не нужен тот экю, мадемуазель! Но мне нужно то, что вы за него обещали. И я хотел бы получить этот долг прямо сейчас.

Левая рука графа скользит по моей спине и останавливается в районе талии. Нас с ним разделяет только одежда и тот камзол, что я держу в своих дрожащих руках.

Он говорит спокойно и уверенно, но я сильно сомневаюсь, что он на самом деле на это решится. Не станет же он принуждать меня к чему-то в доме, в котором сам он — всего лишь гость.

Но если он всё-таки попробует, я закричу. Правда, тогда я точно лишусь работы, а то и свободы.

Впрочем, делать это необходимости не возникает. Потому что за дверью я слышу чьи-то шаги, а спустя мгновение милый женский голос говорит:

— Ваше сиятельство, стол к обеду накрыт!

Граф отпускает меня, и я тут же отскакиваю в сторону. А он всё с той же невозмутимостью говорит:

— Уже иду, мадемуазель Марбо!

Мы оба с ним ждём, что дочь хозяйки отойдет от дверей. Но половицы не скрипят. Похоже, она восприняла его ответ буквально и терпеливо дожидается, чтобы лично отвести его в столовую залу.

И граф идет к дверям.

На пороге стоит хорошенькая темноволосая девушка в слишком помпезном для домашнего обеда платье. Пышный воротник почти скрывает ее шею, а объемные рукава и широкая как абажур юбка решительно не дают возможности оценить ее фигуру.

Когда мадемуазель Барбара видит меня, темные глаза ее делаются почти круглыми от изумления. А потом в них появляется гнев.

— Что эта девица делает в вашей комнате, ваше сиятельство?

Она так рассержена, что забывает о правилах хорошего тона. Не лучший способ выгодно аттестовать себя перед возможным женихом.

— Это я отправила ее туда, дорогая! — торопливо вмешивается мадам Марбо. — Его сиятельству нужно почистить камзол.

Барбара, наконец, справляется со своими эмоциями и уже снова мило улыбается. А ее матушка бросает мне:

— А ну пошла отсюда!

Я не заставляю ее повторять дважды и пулей вылетаю из комнаты. А когда миную дверь, ведущую на хозяйственную половину дома, то прислоняюсь к стене и долго стою там, тяжело дыша.

Надеюсь, граф не переменит своего решения и отправится в Париж как можно скорей. Потому что в противном случае мне в доме Марбо лучше не появляться.

Я убеждаю себя, что он не станет разыскивать какую-то служанку. Зачем ему горничная, если к его услугам сама хозяйская дочь? А в том, что мадемуазель Марбо готова отдать ему свою честь, у меня нет ни малейших сомнений.

Устроившись в той же комнате, где я чистила столовое серебро, я принимаюсь за камзол. Мягкой щеткой сметаю с него пыль, потом аккуратно зашиваю едва заметную прореху на рукаве.

Слышу, как Лулу таскает на кухню грязную посуду с обеденного стола, но не предлагаю ей свою помощь — мне даже думать не хочется о том, чтобы снова появиться в парадной части дома. К тому же камзол еще не полностью приведен в порядок — на другом рукаве заметно жирное пятнышко. Можно попробовать вывести его соленой водой.

Именно этим я и собираюсь заняться, когда дверь в комнату открывается. Сначала я думаю, что это Лулу, и вздрагиваю, когда вижу на пороге мадам Марбо.

Она видит в моих руках камзол и одобрительно кивает. А потом спрашивает:

— Как тебя зовут?

— Изабель, ваша милость!

Ее губы кривятся в усмешке:

— Это же надо такое придумать — Изабель! Для служанки это слишком громкое имя.

Она даже не понимает, что эти слова унижают и меня, и ее саму. Но то, что она произносит после этого, заставляет меня забыть о ее предыдущих словах.

— Мне нужно, чтобы ты испортила этот камзол!

— Простите, ваша милость, я вас не понимаю, — я смотрю на хозяйку с удивлением.

По ее лицу пробегает тень недовольства.

— Я хочу, чтобы ты испортила камзол его сиятельства! — чуть громче повторяет она. — Что тут может быть непонятного?

Теперь мне всё предельно ясно — она рассчитывает, что это заставит гостя задержаться в их доме как минимум на несколько дней. Мне становится смешно. Неужели она надеется, что это сподвигнет его проявить к ее дочери больше внимания? Да он может хоть месяц просидеть в этом доме безвылазно и при этом ничего не почувствовать к девице, которую ему так усердно сватают!

Мадам замечает улыбку на моих губах и хмурится еще сильней.

— Так ты сделаешь, что я тебе велю?

Но я мотаю головой. Мне совсем не хочется еще больше злить де Сореля. Он и так имеет причину на меня гневаться, так зачем же добавлять еще одну?

— Простите, ваша милость, но как же можно намеренно испортить такой красивый камзол? Он стоит больших денег.

— Это не твоего ума дело! — рявкает она.

Но я не намерена с ней соглашаться.

— Простите, ваша милость, но если я испорчу одежду его сиятельства, то и платить за нее придется мне.

Тут она понимает, что меня волнует исключительно финансовая, а отнюдь не этическая сторона вопроса, и усмехается:

— Не беспокойся об этом. Платить тебе не придется. А если его сиятельство рассердится и назовет тебя дурой и неумехой, то ничего страшного не случится. Просто не будешь после этого показываться ему на глаза, вот и всё. А еще лучше посидишь дома те дни, что его сиятельство у нас гостит.

— Но как же, ваша милость, — возражаю я, — вы же не заплатите мне за то, что я стану сидеть дома! А я нанялась к вам на работу всего на неделю!

Ее интерес на самом деле вполне согласуется с моим собственным. Я и сама предпочла бы не показываться графу на глаза. Но мне нужны деньги, и бросать работу просто так я не намерена.

— Заплачу, — говорит она. — Я выплачу тебе жалованье за эту неделю. И еще добавлю сверху.

Ну что же, для меня это отличное предложение. Правда, камзола мне всё же жаль.

— Мы будем сидеть в гостиной, — инструктирует меня хозяйка. — Ты придешь и повинишься, что испортила камзол. Скажешь, в комнате было темно, и ты решила зажечь лампу. Стала наливать в нее масло и расплескала его на камзол. И не вздумай сказать ничего лишнего!

— Господин граф станет гневаться, — вздыхаю я. — А то еще и распустит руки.

Но мадам Марбо только фыркает в ответ:

— Его сиятельство человек благородный и небедный. Что ему какой-то камзол? А если и скажет он тебе несколько неласковых слов, так стой молча и плачь. От тебя не убудет.

Я беру в руки бутыль с маслом, но замираю, не решаясь выполнить то, о чём она меня просит. И тогда хозяйка делает это сама. Она выхватывает у меня бутыль и щедро льет масло на лежащий на столе камзол. Жирное пятно расплывается на синей ткани, и от этой картины я содрогаюсь.

— Придешь в гостиную через четверть часа, — бросает хозяйка. — И на колени перед графом бросишься!