Теперь я особенно сожалел о том, что втянул ее в это грязное дело. И я не намерен был преуменьшать свое участие в нём. Я скажу его светлости всю правду. И попрошу его пощадить Изабель. Если я сумею убедить его, что заставил ее участвовать в этом, запугав, то, быть может, он согласится отпустить ее и не прибегать к силе закона.

Когда экипаж останавливается у крыльца дома Лефевров, я выпрыгиваю на мостовую, не дожидаясь, когда мой слуга распахнет дверцу. Взбегаю по ступенькам, велю доложить обо мне его светлости. И слышу в ответ, что его светлость никого не принимает.

Это вполне ожидаемо. После того, что случилось, было трудно ожидать, что герцог захочет меня видеть. Скорее всего, и я, и мой дядя никогда уже не будут приниматься в этом доме. Но я должен поговорить хоть с кем-то из Лефевров! Я должен узнать, где Изабель!

Я спрашиваю, не примет ли меня герцогиня, и слуга, вернувшись через несколько минут, приглашает меня следовать за ним.

Со стороны ее светлости я ожидаю гнева и упреков, но она, неожиданно, принимает меня весьма ласково. Распахивает объятия и обнимает меня так душевно, словно встречает внука или племянника.

— Ах, ваше сиятельство! Как хорошо, что вы решили меня навестить! Прошу прощения за своего сына, он слишком опустошен, чтобы хоть с кем-то разговаривать. Но я уверена, что он поддержит каждое мое слово.

Я целую ей руку и сажусь на диван подле нее. Прием оказался совсем не таким, каким рисовался в моем воображении, и я не знаю, как это понимать.

— Простите нас за то оскорбление, что вам нанесла эта девица! Я была уверена, что вы никогда не сможете забыть тот позор, которому вы подверглись из-за нее. Но сейчас, с учетом того, как она поступила и с нами, я надеюсь, что вы будете к нам снисходительны. Ведь она обманула и нас! — тут она замечает недоумение на моем лице и хмурится. — Простите, ваше сиятельство, наверно, прежде я должна была спросить, рассказала ли вам мадам Марбо о том, что тут случилось? Она сказала нам, что отправится в дом герцога Альвена, дабы поставить вас в известность обо всём. Но, быть может, вы еще не видели ее?

— Нет-нет, ваша светлость, я разговаривал с ее милостью, — осторожно, взвешивая каждое слово, признаю я.

— В таком случае вы уже знаете, что эта девица оказалась обманщицей! — восклицает она, и гневно трясет головой. — Я подозревала это с самого начала, но никто не хотел мне верить. А ведь если бы Ренард прислушался к моим словам, то ничего бы этого не случилось. Только вообразите себе, какой хитрый план придумали эти нищебродки! Конечно, эта старуха, которая, как выяснилось, вовсе не была ее бабкой, попыталась обелить ее саму и заявила, что эта девка ничего не знала. Но я-то понимаю, что они все были в сговоре. И если бы не доброта моего сына, то все они уже были бы в тюрьме.

Я всё еще ничего не понимаю. Неужели ни мадемуазель Бертран, ни Изабель не сказали ни слова о моем участии в этом деле, решив взять всю вину на себя? Но почему?

— Значит, его светлость не стал обращаться к правосудию?

— О, да, когда он захотел услышать правду, он дал им слово, что если они расскажут всё как было, то он не станет преследовать их. Поэтому мы просто выгнали их из дома. Впрочем, возможно, так и в самом деле будет лучше. Суд над ними стал бы слишком тяжелым испытанием для моего сына. Да и нам пришлось бы невольно впутать в это и вас, а мы и так уже оказались причиной ваших волнений. Но я прошу вас нас простить. Теперь, когда вы знаете, что эта мадемуазель Камю не имеет к нам никакого отношения, быть может, вы посмотрите на то, что случилось утром в церкви, совсем по-другому. Согласитесь, что было бы куда хуже, если бы обряд всё-таки свершился, и вы оказались бы связаны с нею узами брака. Конечно, такой брак удалось бы аннулировать, но это потребовало бы стольких хлопот! Боюсь, что и так о нас будет говорить весь Париж. Ведь Ренард не скрывал, что нашел свою дочь, и теперь нас будут постоянно о ней спрашивать. Над нами станут смеяться.

— Имя Лефевров слишком громкое, чтобы можно было безнаказанно смеяться над теми, кто его носит, мадам! — я чуть наклоняю голову, и герцогиня благодарно улыбается.

— Надеюсь, что это так, дорогой Арман! И я рада, что вы не сердитесь на нас.

Я еще раз целую ее руку и откланиваюсь. И уже на пороге комнаты спрашиваю:

— Не знаете ли вы случайно, ваша светлость, куда могла податься мадемуазель Камю?

— Не имею ни малейшего представления, — она брезгливо передергивает плечами. — Надеюсь, у нее хватит ума покинуть Париж и никогда более не досаждать нам.

Я спускаюсь по лестнице, но прежде, чем успеваю выйти из дома, меня останавливает слуга.

— Простите, ваше сиятельство, но граф Клари просит вас уделить ему несколько минут.

Я вздрагиваю. Мне трудно будет посмотреть в лицо Амеди, зная то, что собирался сделать мой дядя. И только мысль об Изабель заставляет меня принять приглашение и последовать за лакеем в другую комнату. Быть может, он знает, куда она могла поехать. Быть может, он слышал, как это говорила она или мадемуазель Бертран?

Я полагаю, что он встретит меня, как и обычно, сидя в кресле. Но нет, он стоит возле камина, и во взгляде его видна какая-то странная решимость, которую я прежде в нём не замечал.

— Я удивлен, что вы осмелились приехать в наш дом, ваше сиятельство! — вдруг говорит он своим негромким голосом, который сейчас кажется отчего-то непривычно звенящим. — Я надеялся, что и вы, и герцог Альвен после того, как ваш план не удался, уже никогда более не появитесь тут.

Мы смотрим друг на друга, и он не отводит свой взгляд. Значит, он тоже знает о том, что мой дядя был намерен совершить.

— Ведь это не та старая женщина, которую мы считали бабушкой Изабель, придумала обмануть моего отца, правда? Это был ваш замысел, граф! Имейте мужество хотя бы этого не отрицать. Не беспокойтесь, я не собираюсь выдавать вас отцу или бабушке — для них ваше предательство станет еще одним ударом, а мне хотелось бы этого избежать. Я всего лишь прошу вас не докучать нам более своим присутствием.

— Как вам будет угодно, ваше сиятельство! — холодно откликаюсь я. — Но позвольте мне сказать вам несколько слов. Да, вы совершенно правы — именно я виноват в том, что Изабель приехала в Париж. Я знал, что она не ваша сестра, но хотел использовать ее для того, чтобы добраться до наследства, которое оставила вторая жена вашего отца Эстель Бертье. Но даю вам слово, что я не знал о другой стороне плана герцога Альвена. Я никогда бы не причинил зла лично вам. Я понимаю, что вы не обязаны мне верить, но…

— Я верю вам, сударь! — кивает он. Я вижу, что ему трудно так долго стоять на ногах, но, кажется, в моем присутствии он более не хочет показывать слабость. — Но я никогда не прощу вам того, что вы пытались воспользоваться в своих целях беспомощностью мадемуазель Камю.

— Быть может, вы знаете, где она? Нет-нет, я не стану преследовать ее. Я только хотел бы убедиться, что с ней всё в порядке, и компенсировать ей те неудобства, что я причинил.

У меня еще есть слабая надежда, что он может это знать. Но нет, теперь я понимаю, что это не так.

— Даже если бы я знал это, ваше сиятельство, я не сказал бы вам. Вы уже и так причинили ей слишком много зла.

До того, как покинуть дом Лефевров, я велю слуге позвать мне Жака — того самого лакея, что мой дядюшка пристроил сюда на службу. И когда он появляется передо мной, говорю:

— Поспешите покинуть этот дом, месье. Его светлость вот-вот узнает, какое страшное преступление вы собирались совершить против его сына. В ваших собственных интересах как можно скорее убраться из Парижа, чтобы не оказаться в тюрьме, а то и на Гревской площади.

Повторять дважды мне не приходится — побледневший мужчина выходит на улицу вслед за мной и растворяется в толпе.

А я забираюсь в карету и отправляюсь в ближайшую гостиницу, еще лелея мысль, что точно так же могла поступить и Изабель. Но нет, ее там не оказывается. И я до утра мечусь по кровати. И даже потом, когда я засыпаю, я продолжаю искать ее во сне.