— Вот, собственно, дети, и все, что я хотел вам сказать. Алия, красивое у тебя имя, звонкое. Папа дал?

— Да, — улыбнулась, немного грустно девушка. — Мою бабушку — она умерла молодой — звали Алият. Но папа решил, что не хочет звать так, поэтому выбрал созвучное имя — Алия.

— Әлия — ару қызы сен халқымның

Әлия — батыр қызы сен халқымның

Ерке құсы кен даламның! — с улыбкой продекламировал Всеволод. — Знаешь эту песню?

— Конечно, — рассмеялась девушка, чуть покраснев. — Не знала, что вы знаете казахский язык так хорошо.

— Папа долгое время работал в Казахстане, — Андрей глянул на отца. — Провел там… медовый месяц с мамой. Перевели после одной… хм… выходки…. Или сослали, да, пап?

— А ну, цыц! — прищелкнул тот языком. — Алия, настоятельно рекомендую Москву пока не покидать. Договор договором, а этот Ахмат…. С приветом. С большим приветом. Будьте пока на глазах. Есть работа, жилье?

— Есть, — вместо нее ответил Андрей. — Как раз хотел спросить, Лия, у меня освободилось место секретаря. Зарплата не самая большая, но зато юридическая практика.

Сердце Лии сделало кувырок внутри: и от перспектив, и от того, что будет возможность видеть его каждый день. Пусть просто видеть — на большее она не рассчитывала.

— Мне бы…. — тихо опустила глаза, — хоть диплом защитить… так и не успела…

— С этим, думается, проблем не будет, — Всеволод допил свой чай. — Идея хорошая, по крайней мере вы будете под присмотром. Ладно, дети, детали своего сотрудничества обсуждайте сами, я поехал. Андрей, — он пожал руку сыну, — Алия…. — внезапно поцеловал девушку в щеку.

Почти отошел, но вернулся и наклонился к Андрею, прошептав почти на самое ухо.

— Уволь Есю, Андюх. Не доводи ситуацию до греха.

И вышел, оставив сына поджавшим губы.

Рука Резника, лежавшая рядом с рукой Лии, осторожно задела ее пальцами, переплела их, накрыла собой, согревая, поддерживая, поздравляя.

Лия не удержалась. Из глаз покатились слезы. Она порывисто обняла Андрея за шею. Засмеялась, стараясь сдержать накопившееся напряжение.

Он смеялся тоже, крепко обнимая ее.

* российская общественно-политическая газета. Известна правозащитной направленностью, а также журналистскими расследованиями. 5 сентября 2022 года Басманный суд Москвы на основании иска Роскомнадзора аннулировал у «Новой газеты» лицензию СМИ в России

** 5 декабря 2017 года организация была внесена Минюстом РФ в реестр «иностранных агентов». 20 февраля 2024 года Минюст России внёс издание в реестр «нежелательных организаций».

*** ежегодные шествия и митинги русских националистических групп, организаций и движений. Мероприятия периодически запрещались, а их организаторы и участвовавшие демонстранты встречали противодействие со стороны сил правопорядка

На дом опустилась ночь. Черная, непроглядная, густая и вязкая как нефть. Все обитатели там не жили, они существовали, боясь лишним словом или звуком обратить на себя внимание хозяина. Хозяина, который подобно раненому льву готов был убивать любого, кто подойдет к нему близко. Лейла почти не выходила из своей комнаты, Айшат не приезжала совсем, дрожала в своем доме, мечтая, чтобы Ахмат забыл о ее существовании раз и навсегда. Даже братья заходили в дом с опаской, принося новости — одну хуже другой. И только Халима еще могла зайти к сыну и сказать ему плохие известия.

Реку прочесали десятки раз. Когда позвонили из горного дома и сказали, что Алият бросилась в поток, Ахмат сначала не понял — слова не складывались в смысл. А потом удар пришел: в висках загудело, перед глазами все сжалось в одну точку. Упала? Толкнули? — мысли метались, рвались наружу. Он сорвался, завел машину, гнал по серпантину так, что колеса визжали на поворотах. Влетел в дом, крича, срывая голос, звеня тишину именем, которое больше никто не осмеливался произносить.

Он верил — нет, упрямо отказывался не верить — что это ошибка. Сейчас она выйдет: заспанная, с чуть растрепанными волосами, испуганно отпрянет от его дикого вида, прикроет глаза от света, тихо спросит, что случилось. А он подхватит её на руки, прижмет к себе, закроет рот поцелуями, пока не забудет страх. Увезет, куда угодно — лишь бы подальше от этих гор, от этой воды, от этого дикого недоразумения. Вдохнет запах ее волос, пахнущих ее духами и ею самой, чем-то вольным и гордым.

Но ее не было. Ни в спальне, ни в гостиной, ни в библиотеке, ни в саду. Охрана стояла, отведя глаза, землистые лица выдавали их страх. А он рычал, метался, пока кто-то не подвел его к мониторам. И он увидел. Увидел, как она стоит на краю обрыва, на ее любимой площадке. Ветер яростно треплет ее волосы и полы его рубашки. Она смотрит вниз, в кипящую пену. И затем — шаг. Всего один. Спокойный, окончательный, без оглядки, после которого Ахмат взвыл. Не человек — зверь, которому вырвали сердце.

Упал на колени, не удержавшись на ногах. А после последовали страшные часы поисков. Он поднял на уши весь район: полиция, МЧС, местные жители — все учувствовали в поисках. Он сам лез в самые опасные участки реки, куда боялись соваться даже опытные проводники. Боялся увидеть изломанное тело на камнях, клок серебристых волос, кровавые следы.

Ничего.

Всё же где-то в глубине оставалась надежда, что течение вынесет её в тихом месте, где вода спокойна, где камень влюблённых торчит из берега, — тот самый, у которого они стояли накануне. Ахмат почти увидел: она лежит там, на отмели, измученная, избитая, с разбитым виском и сломанной ногой, с болью в теле, но — живая. Глаза прищурены от солнца, губы дрожат от смеха, потому что всё позади, потому что смерть промахнулась.

Он сорвался с места, побежал, спотыкаясь, хватаясь за мокрые ветви, пока сердце грохотало в ушах.

Он верил — нет, видел — как она поднимает голову, зовёт его.

Ещё немного, и он успеет, успеет прижать, согреть, сказать, что дороже её нет никого и не будет. Что вытащит, вырвет у этой реки, у судьбы, у самой смерти.

Ничего не было, даже следов ее там не было. Только волна за волной на отмель набегала вода, унося свои воды дальше — в черные и глухие ущелья.

Ее одежду — сначала его рубашку, а потом и ее джинсы — обнаружили ниже, сильно ниже по течению. Ни один человек, ни одно живое существо не могло бы выжить на тех участках, которые прошла ее одежда. Камни и ледяная вода уничтожали любые улики, любые следы жизни.

И Ахмат умер. Умер вместе со своей женой, которую знал не полных три месяца, а казалось — всю жизнь. Не сдавался. Снова и снова прочесывал реку, надеясь найти хотя бы тело, хотя бы то, что можно было обнять в последний раз. Но река надежно хранила свое добро, не желая ничего отдавать.

Он вспоминал их первую встречу на дороге, когда с первых же минут ощутил такое желание, что едва не накинулся на нее в машине. И вторую встречу, когда увидел в закатных лучах горного солнца — тонкую, похожую на несгибаемую рапиру. Казалось вот сейчас она раскроет крылья и полетит с того мокрого камня прямо на свободу. У него тогда дыхание перехватило от восхищения.

За всю жизнь у Ахмата были женщины, страсть, привычка к близости — но не было любви. Любовь он считал выдумкой, слабостью, чем-то недостойным мужчины, привыкшего командовать. Айшат стала трофеем, подтверждением его статуса. Он берег ее, уважал, дарил подарки, баловал, но не любил. Она была идеальной женой: порядочной, верной, послушной, красивой.

А вот Лия была другой. Дикая, как ветер над перевалом. Свободная, как сокол, парящий в небе. Её нельзя было поймать — только смотреть, как она летит. Ахмат то хотел сломать её, подчинить себе, то — поклониться, ослеплённый ею. В ней всё было неправильным, невозможным, неженским по его меркам — и именно это притягивало.

Он ломал — она не ломалась.

Он приказывал — она молчала, но не опускала глаз.

Даже за стеной внешнего смирения всегда горел огонь бунта, который приводил его в восторг, сводил с ума.