Наконец, где-то впереди показался слабый отблеск — солнце, искажённое водой. Она рванулась к нему, чувствуя, как уходит последняя сила. И вынырнула.

Лицо на долю секунды оказалось над поверхностью. Она жадно глотнула воздух, захлебнулась, вдохнула снова — и тут же снова ушла под воду. Поток не отпускал. Сильный, горный, он швырял её, как щепку, ударял о воду, разворачивал, затягивал в узкие участки течения.

Каждый раз, когда ей удавалось вынырнуть, она хватала воздух и снова исчезала под волной. Вода била в лицо, в уши, в грудь, срывала дыхание, сбивала ритм. Но Лия цеплялась за каждый вдох, за каждую секунду, старалась не думать — просто двигаться.

Её крутило, бросало, швыряло в разные стороны, ведь сама река решила доказать, что человек здесь — лишний. Поток был мощным, неумолимым: с каждой секундой вода словно тяжелела, сбивая дыхание, вырывая последние силы.

Резкий, пронзительный удар по ноге — что-то твёрдое, возможно, камень или подводное коряга — выбил воздух из лёгких. Боль прострелила лодыжку, обожгла, как ножом, и отдалась в бедре. Нога отказалась слушаться, а тело повело вниз, в ледяную темноту. Лия попыталась согнуть колено, но волна ударила сбоку, перевернув её лицом в воду.

Холод был не просто сильным — он вгрызался под кожу, в мышцы, в кости, как будто каждый нерв превращался в тонкую проволоку. Казалось, даже кровь в венах замедлилась, густеет от холода. Пальцы сводило, плечи ломило, грудь сдавливало так, что нельзя было ни вдохнуть, ни крикнуть.

Если бы закричала — всё было бы кончено. Вода мгновенно заполнила бы рот, лёгкие, и река забрала бы её без звука. Поэтому она делала одно — выжидала.

Сжимая губы, не открывая рта, терпела, пока поток не выбрасывал её на поверхность. И всякий раз, когда это происходило, Лия хватала воздух — коротко, отчаянно, судорожно.

Руки цепляли пустоту, тело било о невидимые подводные камни, плечо ободрало, локти разодрало до крови. Волосы намотались на лицо, липли к глазам, мешали видеть. Она рванулась ещё раз — бездумно, на инстинктах — и ударилась спиной о подводный выступ, почувствовав, как по позвоночнику разошлась тупая боль.

Вынырнула, и снова упала, что-то ударило по затылку. И снова вынырнула. А вода ревела и бушевала.

И вдруг словно смягчилась, чуть замедлив течение.

Лия раскрыла глаза и рванула, не обращая внимания на боль в теле. Увидела то, на что надеялась — отмель. И знакомую фигуру из скал — обнимающаяся пара.

Вода не хотела отдавать жертву, тянула обратно, несла вперед. Туда, все дальше и дальше в ущелья, в пороги, выбраться откуда живой было невозможно.

В один момент Лия вдруг поняла, что нет сил, что проиграла. Рванулась.

Ощутила под ногами твердое дно.

Снова рванулась. Снова. Снова. И снова.

Упала на мелкую гальку, задыхаясь. Уткнулась лицом дрожа мелкой дрожью, не в силах даже пошевелиться.

Такого жуткого, лютого холода она не испытывала никогда в своей жизни.

Прошло, может быть, минута, две, три — время потеряло смысл. Тело казалось чужим, неподвижным, тяжёлым, будто кто-то налил в него свинца. Но сознание уже начинало возвращаться, и вместе с ним — боль. Сначала тупая, в пояснице, потом резкая, пульсирующая в ногах, особенно в правой лодыжке, которая теперь просто горела.

Она знала, что должна подняться, что нельзя оставаться на берегу — вода ещё могла подняться, а солнце, каким бы ярким оно ни было, не согреет. Нужно идти — выйти на луг, где были Ирина и Николай, спуститься к селу, попросить помощи. Но всё это звучало как нечто из другой жизни.

Тело не слушалось. Мышцы дрожали, руки были холодными и чужими. Лия попыталась подняться — подтянулась, опёрлась ладонями о камни, но те соскользнули, и она снова упала ничком, ударившись подбородком о гальку. Солёный привкус крови наполнил рот.

Лия перевернулась на спину, зажмурилась от резкого света. Солнце било в глаза, обжигало кожу, но тепла не приносило. Хотелось плакать — не от боли, а от бессилия. Она выжила, и это казалось почти наказанием.

И только теперь она заметила — под её боком, на камне, расползалось тёплое пятно, густое, ярко-алое. Кровь медленно стекала по гальке, смешиваясь с водой. Лия отвела взгляд — думать об этом не хотелось.

Впереди послышались голоса.

Лия тихо взвыла — проклиная все на свете.

Нет! Нет! Не сейчас, не когда она выжила! Не сейчас, когда рискнула всем, чтобы сбежать от охраны! Не сейчас, когда позволила реке за несколько минут отнести ее за несколько километров от дома, ставшего тюрьмой!

Она попыталась отползти, вжалась плечами в землю, но тело не слушалось. Ноги скользили по мокрым камням, руки дрожали, пальцы не держали опоры.

Хотела ударить кулаком по гальке — чтобы хоть так выплеснуть бессилие, но мышцы не подчинились, и вместо удара вышло жалкое движение, больше похожее на судорогу.

Они не могли найти так быстро. Не могли.

Но голоса становились ближе.

И холод, до этого въевшийся в тело, уступил место чему-то новому — острому, рвущему изнутри страху.

Нет, Господи, нет. Только не сейчас. Только не он.

Она сжала зубы, стараясь не застонать.

Мужской голос, уверенный, спокойный, с чёткой, ровной дикцией, в которой не было привычного кавказского акцента:

— Значит, здесь её вчера встретили?

Лия замерла.

Голос был чужим — не из этого мира. Чистый, профессиональный, привыкший командовать, но без грубости.

— Да, — отозвался другой, звонкий, женский, даже девчачий. — Андрей Всеволодович, это точно была Алия! Я узнала её. И она увидела футболку.

— В нескольких километрах отсюда дом Магомедова, — задумчивый первый, — дороги до него нет, только тропа. Верхом, говорите, они приехали?

— Да, — подтвердил третий.

Лия набрала воздуха в легкие и…. застонала. Так тихо, что едва услышала самое себя.

Закричать, позвать.

И нет сил, а в глазах темнеет.

— О боже! Андрей Всеволодович, там кто-то есть!

Лия опустила голову на руки и… засмеялась.

Безумно, прерывисто, беззвучно. Смех выходил рывками, будто от боли.

Смех человека, который уже не верит, что это происходит.

Она смеялась, дрожа всем телом, пока из глаз текли слёзы — то ли облегчения, то ли полного, окончательного срыва.

— Твою мать… твою мать… твою мать… — услышала она совсем рядом, над собой, глухо, срывающимся от шока и облегчения голосом.

Сильные, уверенные руки осторожно подхватили её, перевернули на спину, будто боялись причинить лишнюю боль. По коже прокатилась новая волна холода, но теперь к ней примешивалось живое тепло человеческих пальцев.

В нос ударил запах — смесь свежего парфюма, перегретой ткани, пота, запах дороги, напряжения, усталости, запах настоящей жизни.

Лия моргнула, и перед глазами, на фоне яркого солнца, проступило лицо. То самое, которое она видела всего один раз, но которое представляла десятки и сотни, не давая стереться из памяти.

Волевой подбородок, прищуренные глаза, тень небритости, пересохшие губы.

— Лия… — выдохнул он, почти не веря в то, что говорит.

— Бляяяя… — вырвалось у нее с хохотом, — а попозже найти не могли?

Резник не мог поверить своим глазам, что лежавшая перед ним, поломанная, окровавленная девушка и есть Лия. Гордая, сильная Лия, которую он знал по фотографиям.

Известие о том, что её нашли, пришло накануне вечером. Волонтёры из Екатеринбурга, участвовавшие в полевых поисках, сообщили, что девушку, похожую на Лию, видели в сопровождении Ахмата Магомедова — в горах, на частной территории, куда не вела ни одна официальная дорога. Ирина прислала и фото, сделанное украдкой: камень, похожий на двух влюбленных, а под ним на двух лошадях мужчина и женщина. Андрей узнал обоих сразу, хоть лицо Алии и получилось не очень точным.

Ехавший рядом с женой Ахмат вызвал в Резнике первобытное, мало с чем сравнимое бешенство — вся фигура Магомедова показывала, кто хозяин этих мест. Короткое видео, сразу отправленное и коллегам в Москву и Светлане в Волгоград: опасный, злой разговор, перекошенное ревностью и паранойей лицо Ахмата, бледное, каменное — Лии.