— Замерзла? — спросил прямо в губы, посиневшие от ледяной воды и страха.

— Да… — прошептала Лия, стараясь отвернуться.

Он наклонился еще ближе, дразня не ее — себя. Разжигая собственный огонь в венах.

— Не смей… — прошептала девушка из последних сил пытаясь вырваться.

— Хватит, соколенок, — спокойно сказал он. — Мне нравится твой характер, но запомни, что я — твой хозяин и муж.

— Я никогда…

Он снова рассмеялся.

— Хорошо, — неожиданно легко отпустил её, даже чуть оттолкнул, словно отрезая от себя ненужную слабость. — Допустим. Ты не хочешь замуж. Печально, конечно, — его голос изменился, в нём исчезли и шелковистая вкрадчивость, и обжигающая страсть предыдущих слов; остались только сталь и пустота. — И что ты будешь делать, Алият?

Он словно наслаждался её немым протестом.

— Думаешь, это что-то меняет? — продолжил Ахмат, делая шаг назад, но взглядом всё так же удерживая её, как цепью. — Хорошо. Не ты — так другая. Твой клан отдаст мне Зарему. Или Аминат. Или любую из своих женщин — в конце концов, у Алиевых их хватает. Мне всё равно. Мне нужна лишь жена. А разве не всё ли равно, какая именно, если контракт заключён?

Он чуть склонил голову, наблюдая, как её дыхание сбивается, как бьется тонкая, голубая жилка на виске.

— Но знаешь, что будет дальше? — тихо спросил он. — Ты перестанешь быть им нужна.

Произнес это ласково, будто объяснял простую житейскую истину.

— И вот тогда, Алият, мне по-настоящему интересно — как, по-твоему, твои родные поступят с тобой? С девушкой, которая опозорила семью, отказалась подчиниться и сорвала сделку? Люди, которые продали тебя один раз… продадут ли второй? Или просто избавятся — чтобы не позорить дом?

Он медленно поднял бровь — лениво, цинично, будто это всё давно решённый вопрос.

— А как ты думаешь, что сделают с твоей матерью? —шёпотом спросил он, и от этого у Лии внутри словно всё оборвалось. — С женщиной, которая воспитала неблагодарную дочь, отказывающуюся подчиняться старшим и традициям? Женщиной, которая однажды уже осмелилась пойти против воли семьи мужа?

Он не повысил голоса ни на полтона.

Лия не сразу поняла, что перестала дышать. Кровь зашумела в ушах, мир вокруг размывался. Все мышцы сжались, пальцы похолодели, она начала задыхаться. Смотрела на него — и не могла вымолвить ни звука.

Мама.

Он ударил туда, где боли больше всего.

И Ахмат знал это, видел, как побледнело её лицо, как в глазах мелькнуло отчаяние — не отвёл взгляда, наблюдая, как рушится последняя иллюзия свободы.

— Ты… угрожаешь мне….

— Неет, — потянул он. — Даже не думал, Алият. Я и пальцем не трону ни тебя, ни твою мать — за меня это сделают другие. Смотри, — он обвел руками вокруг себя. — Вся эта земля — собственность Алиевых и их родни. Можно на этих просторах отыскать одну единственную глупую девчонку? Нет, Алият, это невозможно. Здесь можно похоронить сотни таких как ты, и никто об этом даже не прознает. Сначала привезут Надю сюда, а потом вас обеих просто придушат. Как бешенных сук, с порченным пометом.

Лия смотрела в ледяные синие глаза и понимала, что он не лжет. Ни капли лжи нет в его словах. Она могла сомневаться в том, о чем предупреждала Зарема, о чем намекали Джейран, она могла думать, что жестокость мужчин ее клана — это попытки сломать ее. Но в словах Ахмата звучала жуткая правда этих мест. Пока нужна — она жива.

Лия стояла на камнях, пошатываясь от осознания слов Ахмата. Солнце почти село, скрывая их лица, размывая фигуры.

— Решай, Алият, — холодно поторопил ее мужчина, — решай быстро. Или идешь со мной сейчас, или я сажусь в машину и уезжаю в город. А твою судьбу пусть Аллах решает, я заберу Зарему.

Дыхания не хватало, Лия быстро заморгала, пытаясь хоть немного собраться с мыслями.

Ахмат — без лишних слов, без суеты, с неизбывным спокойствием человека, привыкшего решать за других, — протянул ей руку. В его движении не было просьбы, не было сомнения; это было приглашение, которое не терпит отказа. И Лия, не успев осознать, в какой именно миг перестала сопротивляться, вложила свою холодную дрожащую ладонь в его горячую уверенную руку.

— Умница, — негромко произнёс он, и эти три простых слога прозвучали как похвала, как приказ и как обещание одновременно. В следующую секунду он притянул её к себе, прижал к своей мокрой футболке так близко, что Лия ощутила каждую линию его сильного тела, его тёплое дыхание у виска и ещё кое-что — то, что не оставляло места иллюзиям: он был возбуждён, не скрывал этого и, похоже, даже хотел, чтобы она это поняла.

Легкое, невинное движение его руки по её спине — медленное, неторопливое скольжение ладони по ткани, прилипшей к её коже — несло в себе откровение куда более опасное, чем грубые прикосновения: оно было намеренным. Ахмат словно проверял, как далеко может зайти, не встретив сопротивления, и находил в каждом её нервном вздохе немой ответ.

Он поднял её на руки — с той естественной лёгкостью, с какой мужчина берёт то, что считает своим, — и понёс к машине, вовсе не спеша, наслаждаясь каждым шагом, позволяющим удерживать её ближе. Лия невольно вцепилась в его плечи, вызвав кривую усмешку. Мужчина заставил ее прижаться сильнее, жадно вдыхая запах волос.

— Печку включи, — коротко бросил он водителю, усаживая Лию на сиденье. Сам сел рядом и положил ладонь ей на бедро, чуть выше колена. — Твоим скажем, что ты упала в ручей, когда набирала воду, — прошептал на ухо, когда машина тронулась. — Не бойся, тебя и пальцем не тронут, а ты будешь умницей. Договорились?

Лия молча кивнула, стараясь не смотреть в лицо мужчины, но его это не устроило. Он двумя пальцами повернул ее лицо к себе, наклонился и коснулся губами губ. Грубо и жадно, но быстро. Поцелуй был не просьбой, не пробой — заявлением. Он словно говорил: привыкай.

Затем отстранился, откинулся на сиденье и достал телефон, будто прервался лишь на незначительную паузу, прежде чем вернуться к делам. Не смотрел на неё, не говорил ни слова до самого села, но его ладонь так и осталась на её бедре. Рука хозяина на рабыне.

Ахмат не солгал — ее действительно никто не тронул даже пальцем. Только дядя грозно сверкнул глазами и старуха Ильшат недовольно поджала губы, когда Алия вышла из заехавшей во двор дома машины Ахмата.

Джейран же напротив, быстро сориентировалась, подхватила девушку под локоть и незаметно для остальных, стараясь не попасть на глаза мужчин, увела в дом.

— Видишь, — довольно шепнула она племяннице, — Ахмат не выдержал, сам приехал. Даже не предупредил нас о визите. Сейчас с мужем обсуждает бизнес, но ведь не ради ячменя и овец под вечер примчался.

По телу Алии прошла дрожь, когда она сняла мокрую одежду, переодеваясь в поданное теткой темно-синее платье — простое и элегантное. Удивительно было снова надеть что-то красивое, по-настоящему дорогое и удобное, взамен вечных рабочих рубашек и штанов. А Джейран шептала, скрывая довольную улыбку.

— Говорят подарки Ахмата даже лучше, чем когда он Айшат сватал, а о тех по всей Махачкале шептались. Ты второй женой идешь, а внимание — как к первой, Алият.

Лия крепче сжала кулаки, пока тетка расчесывала и заплетала длинные волосы в элегантную косу.

— Скоро все сами увидим, — в уши племянницы она вдела изумрудные серьги, глаза едва заметно подвела карандашом.

Но Лия не слушала. В груди у неё поднималось что-то новое, непривычное, обжигающе острое — то самое чувство, к которому обычно прибегают лишь те, кому больше нечего терять. Ненависть. Она появлялась медленно, как огонь из искры, но с каждой секундой становилась сильнее. Ненависть к миру, где женщина — разменная монета. К мужчинам, которые считают себя вправе распоряжаться чужой судьбой. К тем женщинам, что смирились и научились гордиться своей клеткой. Даже к Джейран — за её мягкую покорность, за готовность назвать ловушку подарком судьбы.