На сороковом взмахе ремня сознание Лии оборвалось. Когда она пришла в себя, тишина давила ещё сильнее: вокруг никого, только холодный мрачный подвал с толстыми стенами, которые будто впитали её крики.

Магомедов привез ее домой, так и прижимая к себе всю дорогу. Лишнего не позволял, но держал крепко. Лишь совсем не далеко от дома, осторожно коснулся пальцами щеки, почти нежно провел ладонью по лицу. Наклонился близко-близко — девушка почувствовала его дыхание на губах, и прошептал: «Не бойся. Накажут, но убить не позволю». А когда заехали на территорию особняка — вышел из машины и приказал выйти ей.

Дед ждал их у входа в дом — непроницаемый, каменный, как горы, окружавшие город. Ни слова не сказал беглянке, приветствуя дорогого гостя. Тетка Патимат схватила за локоть и притащила в этот подвал. Один из братьев сопровождал их, на случай если Лия снова решит показать характер.

Несколько часов Лия провела в гнетущей тишине и холоде, прислушиваясь к едва слышным звукам снаружи. Тонкая ткань рубашки и порванных брюк не спасала от сырой прохлады, пробиравшей до костей. Сначала она ругалась вполголоса, сжимала кулаки и мерила шагами тесное пространство, в отчаянии прокручивая в голове планы нового побега. Но вскоре усталость победила: силы иссякли, и она опустилась в угол, где валялся старый, прогнивший матрас. Тело искало тепла, хоть малейшей защиты от пронизывающего холода.

И внезапно страшная мысль окатила точно ледяной водой — зачем здесь матрас? И почему на нем темные, странные пятна?

Вскочила на ноги и быстро пересела в другой угол, положив голову на колени.

А потом пришли ее палачи.

Они молчали. Они окружили ее полукругом, схватили за руки и ноги, зажали рот тяжелой рукой. Лия пыталась вырваться, когда первый удар враз заставил ее понять серьезность положения.

Девушка перевернулась на бок и застонала от боли, ощущая как остатки одежды прилипли к израненной коже, которая натянулась, саднила, воспалилась. Снова застонала — громче, а потом заплакала.

— Мама… Мамочка… — вырвалось у неё, как у ребёнка, потерянного в горах, когда вечер застал его одного среди теней. Голос дрогнул, сливаясь с рыданиями, и Лия вся сжалась, превратившись в ту маленькую девочку, что когда-то пряталась у материнского плеча от грозы. Она звала мать, которая и не подозревала, где сейчас её дитя, в какой тьме и среди каких людей. От этой мысли в груди словно прорвалась плотина, и Лия разревелась ещё сильнее, без остатка, в истерике, что сотрясала каждую клетку.

Всю браваду, весь вызов, что ещё теплился в ней, смыло отчаяние. Лишь сейчас она ясно, до боли в сердце, поняла: выхода почти нет. Её судьба, как птица в силках, билась в тёмных стенах подвала. И от этого понимания слёзы становились всё горше, всё беспомощнее, словно сама душа рвалась наружу. Она плакала уже не только от боли, но и от того, что её жизнь, её мечты, её свобода — всё, чем она жила, воспринимая как само собой разумеющееся, — исчезли. И никогда, никогда уже не вернутся.

Она умрет, погибнет в этом холодном и пустом подвале, в котором так же страдали и другие пленницы этого уродливого, не имеющего ничего общего с традиционной религией , фанатизма.

Закричала из последних сил, стуча кулаками в холодную землю пола, а боль израненного тела резала так же сильно как и та, что рвала на части душу. Хотелось умереть, упорхнуть из ловушки, снова ощутить ветер на лице и ласковые лучи солнца, а не лежать в ледяной пустоте.

Вскоре всхлипы затихли — Алия чувствовала, как ускользает сознание из сломанного тела. Земля шаталась и кружилась — она закрыла глаза, но ощущение только усилилось. Даже боль отступила, разве что пить хотелось невероятно, но даже воды ей не оставили.

Тогда она подтянула к груди колени, свернулась калачиком, как дитя в утробе, и затихла, позволяя крови и слезам высохнуть на воспалённой коже. И в этой неподвижности было что-то последнее, словно тихое прощание с собой и миром, который навсегда остался по ту сторону холодных стен.

То впадала в забытье, то приходила в себя, то снова плакала, то просто лежала, стараясь отвлечься от тяжелых мыслей, что проносились в голове нестройными, рваными обрывками. Вспоминался то папа — с его теплыми глазами и сильными руками, то мама, с ее нежным спокойствием и любовью — и тогда слезы снова текли сами собой. То вдруг всплывали те сообщения в СМИ которые она читала, работая в «Доме Надежды» — и от этого ей становилось так страшно, что она невольно начинала звать мать, всхлипывая как ребенок. Потому что то, что она читала как триллер, как страшную, но далекую историю, встало перед ней новой реальностью.

Губы пересохли и потрескались, от запекшейся крови, было больно шевелиться. Лия вдруг с ужасом осознала, что хочет в туалет, но здесь, в этом месте — нет ни ведра, ни ямки.

Держалась сколько могла, а потом, плача от боли и унижения, ушла в самый дальний угол.

Время потеряло всякий смысл. Иногда казалось, что прошли часы, иногда — всего несколько минут. Иногда организм жалел её, и она проваливалась в короткий, вязкий, словно обморок, сон, из которого возвращалась, не понимая, где находится. Болело всё: тело, кожа, обожжённая ударами, желудок, сведённый судорогой. Лия почти перестала двигаться, чтобы сохранить тепло и силы. Слёзы высохли, осталась только пустая, черная стена перед глазами — и гулкая мысль, бившаяся в голове всё чаще и чаще: пить… пить… пить…

Внезапно губ коснулась влажная тряпка, вырвавшая Лию из очередного кошмара. Она жадно припала к источнику воды, всасывая до последней капли все, что могла высосать.

— Тише…. — услышала испуганный шёпот, а потом ощутила во рту воду, много воды.

Пила жадно, едва не захлебываясь, и казалось, вода испаряется не доходя до желудка. Никогда еще простая вода не казалась ей такой желанной.

С трудом открыла воспаленные от слез глаза и увидела над собой испуганной личико Заремы — похожее на мордочку котенка — темные глаза поблескивали в тусклом свете.

Зарема испуганно приложила палец к губам, веля молчать.

А потом быстро, очень быстро достала из-под рубашки два почищенных вареных яйца, сунула в руку Лии.

— Ешь быстрее, — шепотом приказала она.

Лия не заставила себя просить дважды, хотя после первого ей стало немного плохо — слишком быстро съела. Выпила еще воды и доела второе.

Зарема стремительно поднялась на ноги.

— Тише, Алият. Ночью приду…. Только тише….

Испуганной молнией девушка метнулась к дверям и пропала, точно и не было — Лия устало закрыла глаза.

Зарема не обманула — пришла через несколько часов, принеся на этот раз половинку чуду с мясом. Помятую, холодную, но еду — Лие было не до капризов.

Когда она принимала лепешку от сестры — руки ее дрожали от слабости, а все тело ломило в лихорадке. Пить на этот раз хотелось значительно сильнее, чем есть — это был плохой, очень плохой сигнал. К ранам на бедрах и пояснице она боялась даже прикоснуться.

— Они…. меня убьют? — стуча зубами от озноба, спросила Лия напрямик.

Девушка только отрицательно покачала головой.

— Если бы хотели, уже убили бы, — тихо ответила, едва слышно. — Увезли бы в горы — никто не нашел. У нас такое…. Случается, Алият.

Лия верила. Теперь — верила.

— Зачем….

— Ты Магомедову понравилась, второй женой тебя хочет…. — ответила Зарема, ее щеки чуть покраснели. — Я подслушала маму и папу — только это тебя спасло, Лия…. И лицо тебе не повредили… До свадьбы еще месяц — Магомедов снова в Эмираты уедет, а когда вернется — сразу тебя заберет.

Лия безвольно закрыла глаза, не в силах доесть лепешку. Рука с остатками еды упала на колени.

— Это он приказал тебя не трогать, — так же тихо продолжила Зарема и всхлипнула. — Алият, спасибо тебе….

— За что? — безразлично спросила девушка.

— Если бы не ты, ему бы отдали меня… Но он уже знал, когда в наш дом ехал, уже слышал о тебе — кто-то из наших язык распустил. И сразу дал понять и своей матери, и нашим деду с отцом, что именно тебя видит второй женой.