Ахмат не притронулся к еде. Сидел прямо, чуть наклонившись вперёд, глядя куда-то мимо стола, словно пытаясь расслышать невидимую мелодию. Только отпил чая, терпеливо дожидаясь, пока хозяин скажет, зачем позвал.

— Сожалею твоей утрате, сынок, — мягко начал старик, поглаживая бороду. — Не успел стать мужем, как стал вдовцом.

Ахмат поднял голову, сверкнув синими глазами.

— Моя жена жива, дядя, — он заставил себя говорить спокойно.

— Она мертва, Ахмат, — старик едва заметно повысил голос. — К глубочайшему сожалению Алият Магомедова — мертва. Мы почтим ее память, сынок. А ты сможешь жить дальше.

Лицо Ахмата заледенело. Он понял все. Ноздри затрепетали в немой ярости, в бешенстве, которое разрывало все внутри. Черная ненависть слепила глаза.

— Твоя свадьба с Алият Алиевой, сынок, досадная ошибка, — помолчав, все-таки заметил старик, откидываясь на спинку кресла. — Девочка, не спорю, красивая, но не наших мест. Ее погубил ее же характер, ее поведение, ее образ жизни и мыслей. Нет в этом позора для тебя. Ее изначально нельзя было возвращать в наш край. Она не только сама погибла, она с собой и дочь Алиевых забрала. Теперь обе мертвы, а семьи — в трауре. Смирись, сынок.

Внутри Ахмата рычал и бился в прутья разума бешенный зверь.

— Она… — прорычал он, — носила моего ребенка…. Моего сына…

— Вдвойне жаль, Ахмат. Но как бы там ни было, все к лучшему. Алиевы нарушили правила, пошатнули устои, за что и поплатились собственным позором. Обманули и тебя и нас. Аллах милостив, забрал проблему, дав тебе шанс на новую жизнь. У тебя есть одна жена, через время — возьмешь вторую. Из хорошей семьи, верную и правильно воспитанную. А эту…. Забудешь. Она бы много бед тебе принесла, Ахмат. И проблем. И с семьей Айшат, и с федеральными властями. А федералы не любят, когда им дорогу переходят, нам ли с тобой этого не знать. Я с твоим отцом, покойным Гаджи, много раз переговоры вел. Я знаю этих людей, Ахмат.

Магомедову казалось, слова старика вытягивают из него жизнь, кусок за куском, режут на части.

— Я знаю, где она… — прошипел он едва слышно, в нарушение всяких норм и правил.

— Ты ошибся, — голос старика стал ледяным и металлическим. — Ты перепутал. Спутал свою жену, Алият Магомедову, с другой девушкой — Алией Астаховой. Та девушка, Ахмат, не имеет к тебе никакого отношения. — он смотрел в дикие, синие глаза без страха. — Сделаешь глупость, нарушишь закон Российской Федерации, ответишь по закону. Понимаю, — он слегка понизил голос, — с горя можно принять желаемое за действительное, но помни, Ахмат, за любое преступление последует наказание. Я не стану покрывать преступника. Я понятно все сказал?

Ахмат сжал рукой чашку с чаем, не замечая как хрустит от его силы тонкий фарфор, как падают на пол горячие капли чая, смешанные с кровью. Его кровью. Не чувствовал боли от осколков, глубоко вошедших в плоть. Чувствовал ненависть. Такую ненависть, от которой было трудно дышать.

И все же заставил себя завершить разговор. Вежливо, не нарушая традиции.

Старик наблюдал внимательно за уходящим гостем, а внутри шевелилось беспокойство. Мальчишка слишком горяч, слишком самолюбив. В его синих глазах читался приговор семье Алиевых, которые заварили всю эту кашу — никто горевать не будет. Но вот если мальчик сунется в Москву…

Старик вздохнул и поднял трубку старомодного телефона.

Ахмат сел в машину и только тогда понял, что рукав дорогой рубашки стал черным от крови. Смотрел на тонкие струйки, текущие по линиям ладони и понимал, что ему только что связали руки. Целиком и полностью.

Не закричал. Не зарычал.

Прикрыл глаза.

И улыбнулся.

Страшной, мертвой улыбкой.

Лия с лёгкой улыбкой закрыла ноутбук, скользнув взглядом по настенным часам в просторном офисе. Стрелки показывали начало пятого, а Андрей всё ещё не вернулся из суда. Значит, снова придётся перестраивать его расписание. Она действовала почти машинально — привычными движениями передвинула совещания, перенесла встречу с особенно капризным клиентом на завтра, умело смягчив разговор мягким, чуть игривым голосом, и только потом позволила себе коротко выдохнуть, улыбнувшись сама себе.

На должности секретаря она работала всего десять дней, но за это короткое время почувствовала, как будто вернулась к жизни. Гипс с ноги недавно сняли — ходить приходилось с тростью, шаги ещё отзывались болью, но это не портило настроения. Наоборот, каждый шаг казался победой.

Она жила. По-настоящему.

Дышала полной грудью, выходила гулять по Москве вместе с Заремой, слушала уличных музыкантов, смеялась над их экспромтами, заходила в кофейни, где долго выбирала десерты — то себе, то маме, то сестре, — чтобы вечером, за чаем, все трое улыбались.

Дома они с Зарой устраивали кулинарные соревнования, наперегонки придумывая блюда, чтобы порадовать Надежду. Мать часто не сдерживала слёз, глядя на своих девочек, — теперь от счастья.

Когда Заре сделали новую причёску и коротко подстригли густые чёрные кудри, её лицо засияло по-новому — тонкое, живое, с тёплой, немного упрямой улыбкой. На улице мужчины стали оборачиваться ей вслед, и Зара смущённо краснела, не понимая, радует ли её это или пугает.

Она словно заново училась жить. Навёрстывала всё, что когда-то у неё отняли — свободу, радость, простые удовольствия. Читала книги, смотрела фильмы, бродила по магазинам, выбирала одежду. Лия щедро делилась своими вещами, и каждая новая деталь гардероба превращалась для сестры в маленький праздник.

Иногда они останавливались перед зеркалом, встав рядом — две девушки, похожие и непохожие одновременно: черноволосая и светлая, разные внешне, но с одинаковыми глазами, в которых жила одна и та же память. И одно, общее для обеих чувство — тихая, хрупкая радость того, что жизнь всё же продолжается.

Лие было проще, не смотря на пережитый кошмар, она знала и другую жизнь, жизнь, которой Зара только училась. Училась, внимательно прислушиваясь к ненавязчивым советам сестры и тетки, обе из которых любили ее как родную.

Вести о своей свободе она приняла со слезами счастья, а вот новости, что у семьи Алиевых большие проблемы — потемнев лицом. Ни слова не сказав, ушла с кухни в комнату, которую делила с Лией и долго сидела там, глядя в темное окно.

Алия зашла тихо и села рядом с сестрой, не говоря ни слова, уважая молчание и тишину той.

— Лия…. — прошептала Зара, — мне…. Жаль только…. Маму…. Я ужасный человек да?

— Нет… — вздохнула Лия. — Мама — это мама, какой бы она не была. А остальные…. Да и хрен с ними, Зара. У них, в отличие от нас с тобой, выбор был всегда.

На этом тему и закрыли — Зарема стала активно готовиться к поступлению на дизайнерские курсы. Да что там, ей приходилось усиленно учиться, наверстывать пропущенные 10 и 11 классы школы.

А Лия вышла на работу.

Андрей сдержал обещание — ее взяли в его компанию секретарем. Поначалу она лишь осваивала новый ритм: вела расписание самого Андрея и генерального директора компании, принимала звонки, сортировала документы. Но за внешней рутиной скрывалось гораздо больше. Лия слушала — внимательно, сосредоточенно, с профессиональным интересом.

Каждое слово, каждая деталь имели для неё значение. Она не просто систематизировала бумаги — она вчитывалась в них, стремясь понять внутреннюю логику компании. С фанатичной целеустремлённостью Лия изучала структуру бизнеса Андрея, разбиралась, какие подразделения за что отвечают, кто из сотрудников играет ключевые роли.

Постепенно, сначала заочно, а затем и лично, она знакомилась с младшими партнёрами — и поражалась тому, насколько выверенной и продуманной была система управления фирмой.

Даже в отсутствие самого Резника, который почти два месяца находился в разъездах, компания работала без сбоев — чётко, уверенно, словно по внутреннему механизму, который не зависел от присутствия хозяина. Клиенты распределялись между партнёрами, задачи выполнялись в срок, ни один проект не был упущен. Всё функционировало так безупречно, что Лия ловила себя на мысли: эта структура жила собственной жизнью — сильной, независимой и странно притягательной.