В этот момент я почувствовала, как метка просто горит пламенем, огнем. Дрожащими пальцами я коснулась своей руки, где светился древний символ. Почему она так болит? Почему она пульсирует багровым светом, словно пытаясь мне что-то сказать?

Боль не утихала всю ночь. Я металась по постели, прикладывала холодные компрессы, шептала древние заговоры, которым научила меня бабушка, но ничего не помогало. Метка пылала, как раскаленное клеймо, не давая забыться даже на минуту. Только под утро, обессиленная, я провалилась в тревожный сон без сновидений.

Солнце уже перевалило за полдень, когда я открыла глаза. Боль в метке утихла, оставив после себя лишь тупое ноющее ощущение. Я села на кровати, отбросив спутанные пряди волос с лица, и вдруг почувствовала что-то новое — решимость.

Хватит! Хватит жалеть себя, хватит оплакивать потерянную любовь. Если Нолан сдался, отступил, позволил древним законам разлучить нас — это его выбор. Но я не сдамся. Я найду способ освободиться от этой метки, от предначертанной судьбы. Должен быть выход, и я его найду.

Я поднялась с постели, чувствуя, как новая энергия наполняет мое тело. Нужно разобраться с этой меткой, понять, что она значит на самом деле. Что такое истинность? Как она работает? И самое главное — можно ли ее разорвать? Ведь не может быть, чтобы не существовало исключений, особенно если одна из пары любит другого.

Я быстро умылась холодной водой, стараясь смыть следы бессонной ночи, и надела простое синее платье. Расчесав волосы, я заплела их в тугую косу и направилась к двери. В голове уже сложился план — я пойду к старейшине, который вел нашу с Ноланом церемонию, который был свидетелем того, как рухнул мой мир. Он должен знать больше, чем говорит.

Но стоило мне взяться за дверную ручку, как дверь распахнулась, и на пороге возникла мама. Ее обеспокоенное лицо тут же просветлело, когда она увидела меня одетой и готовой выйти из комнаты.

— Дорогая! — воскликнула она, и в ее голосе звучало облегчение. — Ты наконец-то поднялась. Я так рада видеть тебя… такой.

— Какой? — спросила я, пытаясь улыбнуться.

— Живой, — просто ответила она, обнимая меня. — Я принесла тебе завтрак, хотя теперь это, скорее, обед.

Она поставила на столик поднос с чашкой горячего чая, свежими булочками и медом. Я почувствовала, как в животе заурчало — последние дни я почти не ела.

— Спасибо, мам, — я присела на край кровати и взяла чашку с чаем.

Мама села рядом, осторожно положив руку мне на колено.

— Я понимаю, как тебе тяжело, милая, — начала она тем особенным тоном, который всегда использовала для серьезных разговоров. — Но иногда нам нужно просто принять то, что предначертано судьбой. Быть сильной — это не всегда значит бороться. Иногда это значит принять все, как есть.

Я молча кивала, отпивая чай маленькими глотками. Спорить не хотелось — мама никогда не поймет. Она встретила моего папу в восемнадцать лет, и для нее это было счастьем, благословением. Она не знала, каково это — любить кого-то всем сердцем, а потом узнать, что тебе предначертан другой.

— Ты знаешь, — продолжала мама, воодушевленная моим молчаливым согласием. — Весь город только и говорит о том, что у нас появилась пара, которая изменит мир. Твоего истинного уже ищут повсюду. Представляешь? Может быть, он уже на пути сюда. Может быть, он чувствует тебя так же, как ты его.

— Да, мам, может быть, — я улыбнулась, надеясь, что улыбка не выглядит слишком фальшивой.

— Вот увидишь, — мама поднялась, поправляя складки на своем переднике. — Скоро все наладится. Ты встретишь его, и все встанет на свои места.

Она поцеловала меня в лоб и направилась к двери.

— Я рада, что ты выходишь из комнаты. Может быть, прогуляешься немного? Свежий воздух творит чудеса.

— Обязательно, мам, — я кивнула. — Спасибо за завтрак.

Когда дверь за ней закрылась, я выдохнула и прошептала:

— Нет, мамочка, все будет совсем по-другому. Я не собираюсь ждать, пока судьба решит за меня.

Я доела булочку, наскоро допила чай и вышла из дома.

Я шла по знакомому с детства маршруту, но сегодня все казалось другим. Может быть, потому что неделю я видела лишь стены своей комнаты, а может, потому что теперь смотрела на мир глазами человека, решившего бросить вызов судьбе.

По пути я ощутила легкое головокружение. Метка на руке снова начала пульсировать, но уже не так сильно, как ночью. Я сделала глубокий вдох и продолжила путь. Слабость и утомленность я решила списать на последствия бессонной ночи и недостаток свежего воздуха.

Дом старейшины возвышался на холме на окраине нашего городка. Он был сложен из серого камня, крепкий и основательный, словно вросший в землю. Каменная тропинка, петляя между клумбами, вела к крыльцу. За садом простирался луг, огороженный низкой каменной стеной. Вдали, на горизонте, виднелись пологие холмы, поросшие лесом.

Я поднялась по ступеням крыльца, на мгновение задержав руку перед тем, как постучать. Что, если старейшина не захочет говорить? Что, если законы истинности действительно нерушимы? На секунду сомнение охватило меня, но я отбросила его. Я должна хотя бы попытаться.

Мой стук эхом разнесся по дому. Через мгновение дверь отворилась, и передо мной предстал старейшина Азраил — высокий седовласый мужчина с глубокими морщинами, прорезавшими его лицо. Его глаза, ясные и пронзительные, смотрели на меня с неожиданной теплотой.

— Я уже заждался тебя, дитя, — произнес он с мягкой улыбкой, отступая в сторону. — Входи, чай уже готов.

Я замерла на пороге, удивленная его словами.

— Вы… ждали меня? — спросила я, делая шаг внутрь.

— Конечно, — кивнул он, закрывая за мной дверь. — Метка начала пробуждаться, не так ли?

Внутри дом был так же прост и основателен, как снаружи. Деревянная мебель, потемневшая от времени, скромные занавески на окнах, полки с книгами и свитками вдоль стен. В центре комнаты стоял массивный стол, а на нем — две дымящиеся чашки с чаем и тарелка с медовыми пряниками.

— Присаживайся, — старейшина указал на стул. — Ты, должно быть, много вопросов накопила за эти недели.

Я опустилась на стул, чувствуя себя немного неловко. Как он узнал? Откуда он знал, что я приду именно сегодня?

— Да, — наконец выдавила я из себя. — У меня есть вопросы. О метке, об истинности… и о том, можно ли от нее освободиться.

Старейшина Азраил долго смотрел на меня, прежде чем заговорить. Его взгляд был не осуждающим, а скорее… понимающим?

— Истинность, — начал он, поднимая свою чашку. — Это не просто связь двух душ. Это нечто большее, нечто, что существовало задолго до нас и будет существовать после. Это часть великого равновесия.

— Но что, если эта связь ошибочна? — я наклонилась вперед. — Что, если сердце уже отдано другому?

— Сердце может ошибаться, дитя, — мягко ответил он. — Оно часто видит лишь то, что на поверхности. Истинность же — это глубинная связь, это то, что соединяет не просто тела или даже души, но сами сущности.

— Но я люблю Нолана, — выпалила я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. — Я люблю его всем сердцем. Как это может быть ошибкой?

Старейшина вздохнул и отставил чашку.

— Иногда то, что кажется нам истиной в молодости, со временем оказывается лишь тенью настоящей истины. Связь истинных — это не просто романтическое чувство. Это предназначение, это путь, который двое должны пройти вместе, чтобы выполнить свою роль в большом узоре жизни.

— Я не верю в это, — покачала я головой. — Не верю, что кто-то, кого я даже не знаю, может быть мне ближе, чем Нолан.

— Ты почувствуешь это, когда встретишь его, — старейшина улыбнулся загадочно. — Метка не лжет. Она уже пробуждается, готовясь к встрече.

— А если я не хочу этой встречи? — я посмотрела на место, где под тканью платья пульсировала метка. — Если я хочу освободиться от нее?

Лицо старейшины помрачнело.

— Ты играешь с силами, которые не понимаешь, дитя. Метка истинности не просто рисунок на коже. Это часть тебя, часть твоей судьбы. Разорвать такую связь… — он покачал головой. — Это все равно что разорвать часть своей души.