Бежать было некуда. Разве что в самого себя. Он привязался к тете Клаве и особенно к дяде Вадиму, стали они ему самыми близкими и родными людьми. Даже Ляна была для него дорогим человеком, хотя именно ее-то и хотел он видеть как можно реже.

Харитон, наверное, примирился бы с Ляниным воспитанием, если б она хоть чуть-чуть ослабила свою опеку. Ведь известно, что кто-кто, а уж человек способен приноровиться к самым нестерпимым условиям. Однако Ляна не была бы Ляной, если б ее изобретательности и требовательности когда-нибудь пришел конец.

Как-то, имея в запасе свободное время, они не спеша шли в школу. Осеннее утро оказалось по-летнему теплым. Вдруг девочка встревожилась.

— Харитошка! — и как вкопанная остановилась посреди улицы. Смотрела на него широко раскрытыми и ясными, будто летнее утро, глазами, назвала его ласково, Харитон обрадовался и встревожился: сейчас скажет, наверное, что-то особенное.

И она действительно поинтересовалась таким, о чем он не только никогда не задумывался, но и задуматься не мог.

— Харитошка! — повторила она. — А что бы ты делал, если бы вдруг на меня напали разбойники?

Харитон с опаской заглянул в полные испуга и тревоги глаза Ляны и так растерялся, что поначалу не знал, что сказать.

— Ну, говори, что бы ты делал? — не отступалась Ляна.

Наконец Харитон лениво пожал плечами:

— Почему это они должны на тебя нападать?

И тут Ляну словно прорвало. Испуг и тревога исчезли, глаза сделались веселыми и насмешливыми, даже упрямыми. Харитон сразу сообразил, что она выдумала какое-то очередное развлечение и хочет посмеяться над ним. Но Харитон был Харитоном, он уже привык к Ляниным выходкам, смело и решительно начинал давать им отпор.

— Ой, какой же ты, Харик, наивный! Будто и книг интересных не читал, и фильмов не видел! Неужели так редки случаи, когда на девушек нападают всякие разбойники или хотя бы обычные хулиганы, а то просто нахальные балбесы, особенно если девушка идет с парнем. Им, видишь ли, интересно, как парень поведет себя. Девушке они могут зла и не-причинить, напугать только, а парню, бывает, и бока намнут или физиономию набьют, тут уж как повернется. Что, не так говорю?

— Да на что мы с тобой нужны каким-то разбойникам или хулиганам? Где ты их видела в нашем городе? Их сразу дружинники прибрали бы к рукам…

— Ну, я так и знала, — пренебрежительно надула губки Ляна. — Так и знала, что сразу же к дружинникам за помощью бросишься! Все теперь на дружинников надеются. А сам бы ты что делал? Ведь ты тоже дружинником мог бы быть?

Последним вопросом Ляна и вовсе запутала Харитона. Он пробормотал ей в ответ, что если б ему пришлось быть дружинником, то не отказал бы в помощи.

Ляне, оказалось, только это и требовалось.

— То-то и оно! — победоносно продолжала она. — Значит, ты все-таки стал бы на мою защиту, если б напали разбойники?

— Ну, стал бы…

Ляна весьма была этим довольна:

— Стал бы. Молодец! Настоящий кавалер, даже галантный кавалер…

Похоже было на то, что Ляна расхваливала своего «братика», была им довольна, однако Харитон по ее интонации, по незнакомому слову «галантный» уже понял, что все это было лишь подступом к какой-то новой хитрости.

— Молодец, Харик! Верю, что ты как лев, а скорее как тигр бросился бы меня защищать. Спасибо тебе за это! Но учти, Харитончик… — И она дальше развивала свою мысль таким медоточивым, насмешливо-язвительным тоном, что Харитону просто не по себе стало. — Учти, Харитончик, — повторила Ляна, — что ты один рядом со мною, а их двое или трое. В твоих руках только портфель с книжками, а у них… все может быть… Как бы ты поступил в таком случае? Кинулся б драться или испугался, сдался на их милость?

Ляна победно, насмешливо смотрела на Харитона, а он не смел глаз на нее поднять. Ясно представил себе ту ситуацию, прикинул и так и сяк и решил, что Ляна говорит правду — пришлось бы подымать лапки кверху. А ведь это стыдно…

— Ага! То-то же! А ты расхвастался: как лев, как тигр бросился бы за вас, сестричка, защитил бы…

В душе Харитона вспыхнула злоба, он решительно взмахнул портфелем, пробормотал: «А ну тебя!» — и зашагал вперед. Ляна поняла, что хватила лишку, притихла, направилась вслед за ним. Какое-то время шли молча, так, как всегда ходят те, кто поссорился.

Первой заговорила Ляна:

— Вот что… какой же ты, Харитончик! Я ведь не шучу. Ну, подумай как следует. Ты ведь передовой ученик. А если б и в самом деле разбойники? Или, допустим, хулиганы?.. А ты что? Разве знаешь приемы самбо? Или, быть может, дзюдо, не говоря уж о джиу-джитсу?.. Неужто не слышал о них?

Харитон шумно вздохнул. Он слышал о самбо и дзюдо, но не представлял себе, что это такое, и сразу проникся любопытством. А ведь любопытство всегда ослабляет и даже вовсе рассеивает самую сильную злобу у человека. Он уже почти не сердился, только молчал. Ляна безошибочно определила этот перелом в состоянии Харитона и заговорщически пообещала:

— Не горюй, Харик! Я твоей беде помогу. Ты станешь у нас неуязвимым, один против десяти хулиганов устоишь и всех победишь, вот увидишь!

На уроке и на перемене Ляна будто не замечала Харитона. Пользуясь тем, что учитель литературы, объясняя новый материал, никогда не смотрел на учеников, а знай маршировал у доски, изучая что-то на полу, она вела активную переписку со Львом Зайцем, вероятно не успев завершить с ним секретные переговоры во время перерыва. Харитон не подозревал, что и переговоры и переписка касались его персоны и, к радости Ляны, закончились полным успехом.

Лев Заяц в восьмом был личностью малозаметной, но довольно-таки независимой. Невысокого роста, приземистый, круглолицый и колючеглазый, он не подпускал к себе никого, сидел одиноко на задней парте, свернувшись, словно ежик, стремясь не привлекать внимания учителей. И достигал своей цели — его очень редко вызывали к доске, вспоминая о нем разве в конце четверти, да и то лишь для того, чтобы подтвердить троечные с большим минусом знания. Несмотря на то что Лев Заяц учился никудышно, был самым низкорослым и незаметным в классе, носил такие имя и фамилию, которые сами просились на язык разным шутникам и насмешникам, несмотря на это, не только восьмиклассники, но даже десятиклассники вынуждены были считаться со Львом Зайцем, обходили его за семь верст.

Дело в том, что у Льва Зайца была сестра, муж которой служил в милиции и считался чемпионом по самбо, одни говорили — города, другие утверждали, что всей области.

Но не подумайте, что слава родственника-самбиста сделала Льва таким авторитетом среди школьников. Нет. Лев Заяц удосужился перенять у своего шурина приемы этого необычного вида спорта и пользовался ими очень умело, когда в том возникала крайняя необходимость. Применять приемы самбо ему теперь приходилось не часто. До того, как он овладел этим способом самозащиты, ему ни в школе, ни на улице не давали прохода даже первоклашки — всем хотелось потешиться над парнем. После того как Лев Заяц одному-другому показал, что не потерпит каких-либо насмешек, все постепенно убедились: ничего смешного ни в имени, ни в фамилии Льва Зайца нет.

Ляна дружила со Львом. Он был одним из тех, кто повседневно и аккуратно пользовался в прошлом ее помощью; одним из первых он перестал сердиться на девочку после того, как такой метод «взаимопомощи» был осужден и запрещен учителями. Однако Лев Заяц украдкой заглядывал в Лянины тетради, успешно переписывая перед уроками то, чего он сам никогда не успевал сделать.

Несмотря на дружеские отношения, Ляне было нелегко договориться с норовистым Львом. Хотя он сам и владел свободно всеми приемами самбо, но никогда этим не хвастался и не намеревался передавать эти тайны даже ближайшим друзьям. И когда Ляна обратилась к нему с просьбой, то Лев Заяц завертелся, словно угорь на сковородке: с одной стороны, ему не хотелось портить добрые отношения с нею, а с другой — не собирался он делиться с кем бы то ни было тем, что так счастливо досталось ему от удачливого шурина. Долго упирался и отнекивался Лев Заяц, но Ляна была Ляной: она умела настоять на своем. На последней перемене Лев Заяц сдался: