Кто знает, каким чутьем — чутьем ребенка или, быть может, женщины, жившей в ней подсознательно, — Яриська безошибочно читала в глазах Харитона каждое его желание, одним взглядом успокаивала: не бойся, Харитон, я здесь, я с тобой!

На переменке Харитона окружали ребята. Каждый старался рассказать что-нибудь интересное: кто-то видел ночью волков, а кто-то поймал на удочку такую щуку, что еле донес. Другие диких гусей спугнули с болота. А были и такие, что кабанов прогоняли с поля. Знали, с чем подойти к Харитону: его хлебом не корми, а только расскажи какую-нибудь небылицу про рыбу, птицу, зверя. Харитон внимательно слушал, а думал свое, испуганным взглядом искал Яриську, держался за нее, словно малыш за руку матери среди чужих людей.

В учительской тихо переговаривались учителя. Как быть с Харитоном? Кто присмотрит за ним, кто возьмет над ним опекунство? Директор сказал, что говорил об этом в правлении колхоза, и там тоже думают, как устроить парнишку. Уже не одна семья колхозников изъявила желание усыновить сироту. Одно лишь неясно: как об этом сказать Харитону, как подойти к нему, чтобы не ранить.

Мария Петровна, преподавательница математики, одинокая женщина, пережившая некогда семейную драму, сказала, что охотно взяла бы Колумбаса на воспитание. Учителя промолчали — не то одобряли такой ее шаг, не то, напротив, сомневались, удастся ли ей укротить своенравного вольнолюбца.

— Все постепенно утрясется, — сказал директор, который никогда не решал наспех ни одного вопроса. — Какой-то выход найдется, — уточнил он, твердо убежденный, что время его подскажет.

— Он к семье лесника тянется, — напомнил кто-то из учителей. — С Яриськой дружит. Быть может, пока побудет у лесника?

Директор тоже склонился к этой мысли. И когда окончились уроки, когда Яриська с Харитоном направились к его хате, никто из учеников не хихикнул им вслед, а учителя проводили их спокойными взглядами.

— У Колумбасов в доме лесничиха хозяйничает, — сказал директор. — И Громовой-Булатов, говорят, уже там.

Упоминание об Андрее Ивановиче, которого уважали все учителя района, сразу успокоило педагогов Бузиновской школы. Если сам Громовой-Булатов явился, можно не тревожиться за судьбу паренька — он что-то надумал, он внука не бросит на произвол судьбы.

Подходя к дому, Харитон заволновался. Его все-таки не покидала надежда: откроет дверь, а мама хозяйничает в хате… Вместо мамы он увидел деда Андрея. И сразу бросился к нему, уткнувшись лицом в полы его пиджака, по щекам потекли слезы. Он только теперь понял: случилось то, чего не должно было случиться. Если в дом явился дедушка, сам дедушка Андрей, которого он очень любил, которым гордился — ведь таким дедом может гордиться каждый, — то его появление могло означать только одно: горе, в которое Харитон еще не верил, его не минуло.

Он тихо плакал, прижавшись к деду, а Андрей Иванович ласково гладил сухой старческой рукой волосы внука, глядел куда-то вдаль, видя там свое, далекое, невозвратное. Застыла у порога Яриська, стояла растерянная и подавленная, сразу утратив ту магическую силу, что держала Харитона в равновесии.

Плакала, стоя у печки, тетка Тонька, которая, как и всякая женщина, не могла без слез смотреть на такие сцены.

Не скоро Харитон оторвался от деда. Молча, отвернувшись, вытирал рукавом глаза.

— Харитончик, умойся, милый, холодной водицей, — сказала тетка Тонька.

Эти простые слова были сказаны ласково, и опять будто все стало на свое место, будто и не было той тяжелой немой сцены.

Харитон умывался, а Андрей Иванович думал трудную думу. Он, старый и опытный педагог, сейчас не мог найти слова, которые точно попали бы в цель. Антонина, хоть и не была педагогом, не разбиралась в тонкостях чужой души, безошибочно поняла, что учителю нелегко будет найти путь к сердцу внука. Она решила, что промолчит, так как в подобном случае молчание убедительней всяких слов. Молча наливала в тарелки борщ, украдкой поглядывая на Андрея Ивановича. А ему и впрямь, как он понял позднее, не стоило сегодня начинать этот разговор. Нужно было отложить переговоры с внуком, нрав которого он знал лишь с чужих слов, до более подходящего времени. Но, сам угнетенный трагической гибелью Галины, жалея осиротевшего паренька, он, побуждаемый благороднейшими чувствами, пошел напрямик.

— Зашел я к тебе, внучек… — начал он и тут же запнулся, заметив короткий, будто выстрел, взгляд Антонины, в котором уловил злорадное торжество: лесничиха была заранее уверена в провале затеи учителя. — Лосенка наши юные натуралисты поймали, стоит в хлеву. Больно забавный лосенок…

Андрей Иванович сообразил, что нельзя прямо говорить с Харитоном о своих намерениях. Нужно подойти к нему со стороны, заинтересовать чем-то таким, что может увлечь пытливый ум ребенка.

Харитон, который уже умылся, навострил уши. Даже Яриська, поливавшая ему одной рукой из алюминиевой кружки, а другой торжественно державшая белоснежный рушник так же, как это делала мать, когда принимала самых почетных гостей — Евменовых начальников из лесничества, — стрельнула любопытными глазами в деда.

Антонина, почувствовав, что торжествовала преждевременно, что Андрей Иванович не перестал быть педагогом, хоть и ушел на пенсию, поспешно бросилась спасать положение:

— Ну вот, потом и поговорите, а сейчас садитесь к столу. Борщик горячий, дети проголодались, да и вы с дороги пообедайте с нами!

Старый учитель не обманулся, сообразив, что это шахматный ход, ход коварный, и на него не просто было ответить. От борща он отказался, но Харитону с Яриськой подкрепиться советовал. И они сели за стол. Тетка Тонька металась от печи к столу, а Андрей Иванович сидел и размышлял. И только хотел было начать рассказ о школьном живом уголке, как его опередила лесничиха:

— Ешь, Харитончик, наедайся, да в Боровое пойдешь. Вон дедушка хочет забрать тебя к себе жить.

Харитон на полпути задержал ложку. Яриськина ложка упала в миску с борщом. Этой елейно-доброжелательной фразой Антонина уничтожила Андрея Ивановича, нанесла, возможно, непоправимый удар по его плану. Подумал: почему Антонина так заинтересована судьбой Харитона? Из-за любви к подружке или у нее другие расчеты?

Чтобы исправить дело, сказал:

— Место жительства всяк выбирает себе сам, по собственному желанию, а погостить у деда, пока все уладится, Харитону не помешает.

«А школа?» — прочитал учитель вопрос в глазах Харитона.

— Школа в Боровом хорошая. Средняя. После восьмого класса учиться в ней все равно придется.

Видно, совсем состарился Андрей Иванович, потому что не мог контролировать каждое свое слово, и оттолкнул Харитона от соблазнительной перспективы побывать у деда. Сам того не подозревая, дед подтвердил слух о смерти мамы.

Харитон со страхом взглянул на Яриську. Прочитал в глазах у девочки испуг, перемежавшийся с надеждой и мольбой. Нет, как ни интересно ему было бы пожить у деда, но он не оставит Яриську. Никогда теперь ее не оставит! Ведь она одна-единственная у него во всем белом свете…

— Так что же, Харитончик, к деду пойдешь или с нами будешь? — сладко пропела тетка Тонька, уже предвкушая свою победу. — Скажи дедушке, ответь, не стесняйся. Ведь он уже старенький, ему нелегко такую дорогу мерить.

Андрей Иванович видел, что он, опытный педагог, проиграл еще молодой, но хитрой бабе битву за юную детскую душу. И потому не удивился, когда услышал:

— Никуда я из дома не пойду, вот еще!

Задвигалась в Яриськиных руках ложка, заблестели глубокой благодарностью глаза девочки.

Андрей Иванович растерянно перекладывал с колена на колено руки, которые сразу сделались какими-то лишними, а тетка Тонька старательно наполняла тарелки горячей кашей.

Зима отступала, уже бессильная перед весной, но еще сопротивлялась. Днем она не могла противостоять солнцу, а ночью, призвав на помощь заморозки, выбеливала землю заново. Бывало, что и вода в лужах к утру покрывалась тоненькой светлой корочкой льда. Но все равно зима уже не могла удержаться, с каждым днем все больше выбивалась из сил.