— Если бы ты, мама, перелетела море, натрудила крылья и намучилась, как мои аистики, ты бы такого не говорила…

Теперь отступила мать. Она согласилась, что птицам нелегко лететь из теплых стран, однако это не причина, чтобы Ляна сидела возле них, будто медсестра у постели больного, забывая о том, что пора ужинать и заниматься другими делами.

Ляна вспомнила, что и правда не выполнила домашние уроки, репетицию хора во Дворце пионеров пропустила. Потупила глаза. Мать тотчас сообразила, чем смущена дочка, и повела наступление:

— Это совсем на тебя не похоже…

— Что не похоже? — Ляна бросила сердитый взгляд на мать.

— Начинаешь выбиваться из колеи…

— Я должна глубже изучить мир птиц. А уроки — это не проблема.

С домашними заданиями она справилась быстро и, сложив в портфель учебники и тетради, была готова к завтрашнему дню. Перед сном выбежала в огород, приблизилась к вязу, увидела на фоне синего весеннего неба сонных аистов и, сладко зевнув, вернулась в дом. Казалось, ничто не нарушилось в распорядке ее дня, разве только то, что, юркнув под одеяло, она дотянулась рукой до будильника и перевела стрелки на полчаса раньше — научные наблюдения надо проводить не только вечером, но и утром. Иначе — что это будет за наука?

Будильник, как всегда, сработал безотказно. В комнате раздался такой трезвон, что Ляна вскочила будто ошпаренная, еще не совсем проснувшись, прикрыла рукой часы, нажала кнопку. Счастливо засмеявшись, положила будильник на стул и порывисто встала с постели.

В окно заглядывало яркое, по-весеннему праздничное солнце, и в комнате все смеялось и радовалось. Совсем иными, новыми показались Ляне и шкаф, из которого она только что достала платье в синий горошек, и стулья, и стол, и даже перепачканные туфли — сегодня все играло и блестело в солнечных лучах.

Ляна спешила: забыла о радио, сегодня не до зарядки, о душе, плеснула в лицо водой, быстро натянула платье, сунула ноги в туфли. Не стала есть приготовленный мамою завтрак. Схватив портфель, Ляна выбежала из дома и счастливо прищурилась: в глаза брызнули такие яркие и ослепляющие лучи, таким по-летнему теплым и приветливым было солнце, что она даже засмеялась. Сразу бросилась в огород, взглянула на вершину вяза. Сердце сперва встрепенулось тревожно, а потом забилось от радости: аистиха сидела на гнезде, будто высиживала аистят, аиста не было. Сначала это напугало девочку, но тут же она обрадовалась: если аист улетел на охоту, то он здесь уже не гость, а хозяин.

Не успела Ляна достать из портфеля записную книжку, одну из тех, что дарил папа после разного рода совещаний и конференций, как из-за соседних зданий выплыл на распростертых крыльях аист. Он легко и грациозно спланировал над вязом, вытянув вперед длинные тонкие ноги, опустился на гнездо и вдруг, к радости Ляны, заклекотал сухо, запел свою дивную аистиную песню. Аистиха весело подняла голову в ответ, вытянула навстречу аисту клюв. Клювы их встретились. И Ляна замерла от неожиданности и счастья — аист кормил из своего клюва аистиху!

Дрожащими руками записывала Ляна то, что видела, а аист неторопливо, с короткими перерывами кормил свою подругу, будто малого ребенка.

Потом он снова заклекотал на всю округу, да так победно, будто оповещал всех о каком-то чрезвычайном событии. Взмахнул крыльями, поднялся в воздух, закружил над городом и полетел в степь, к озеру, туда, где всегда можно найти поживу Аистиха осталась дремать в уютном гнезде.

Ляна забыла о времени — все было до того интересным, что она не могла не записать происходящее со всеми деталями, боясь что-то пропустить.

Через некоторое время аист вернулся в гнездо — принес в клюве сухую хворостину. Ляна сразу занесла этот факт в блокнотик. Она была так увлечена, что не придала особого значения возникшему спору: аистиха даже на ноги встала, заклекотала возмущенно, с укором, а аист в ответ сердито щелкал клювом, голову запрокидывал, выходил из себя в своем птичьем гневе. Будь Ляна опытным орнитологом, она бы знала, что птицы по-настоящему ссорятся, как и люди. Аист, обследовав окрестности, убедился, что можно провести лето здесь, на старом вязе, и, чтобы не рисковать здоровьем супруги, решил достроить гнездо, обосноваться тут прочно. Аистиха же, хоть и больная, возмутилась, рассердилась на аиста. Не понравилось ей, что изменил он любимым деснянским просторам, променял родное гнездо на раскидистом дубе на это жалкое пристанище, забыл озорного Харитошу-почтальона ради незнакомой девчонки.

И аистиха решительно и настойчиво, как и всякая особа женского пола, запротестовала против единоличного решения самоуверенного аиста.

Ляна, не знавшая языка аистов, не могла разобраться в переливах и оттенках их голосов и поняла все по-своему. Она решила, что в гнезде аистов происходит радостная церемония новоселья.

Окончательно поверив, что аисты поселились здесь навсегда, девочка записала это в блокнот, украсив запись несколькими восклицательными знаками. Затем встревожилась: кому первому сообщить столь важную и радостную новость? Решила, что первым должен быть осчастливлен не кто иной, как ее славный дедушка Макар Ерофеевич Журавлев, который по Ляниной просьбе (вернее — требованию) и заложил на старом вязе основание для гнезда.

Макар Ерофеевич, отец матери, персональный пенсионер, жил на другом конце поселка, на улице, называвшейся улицей Журавлевых, и был отнюдь не обычным, а, как и надлежит деду такой особы, как Ляна, знатным дедом.

Ляна вбежала в дом, торопливо набрала номер дедовского телефона и, захлебываясь и сбиваясь, заговорила:

— Это персональный пенсионер товарищ Журавлев?

Уважаемый пенсионер солидно подтвердил, что он самый, и поинтересовался, уж не кандидат ли в двоечники и второгодники «товарищ Ляна» беспокоит представителя его величества рабочего класса.

«Товарищ Ляна» подтвердила, что тревожит его именно она, но не второгодник и не двоечник в перспективе, а будущий выдающийся природовед и ученый-орнитолог.

Дед не понял, что значит «орнитолог». Слышно было, как хмыкнул в усы.

— Теперь немало их развелось, разных «тологов» и «нитологов». Что у тебя там, внучка?

— Аисты, дедушка! Самые настоящие. На вязе, в гнезде, которое мы заложили (оказывается, уже и Ляна закладывала то гнездо), поселились аисты. Двое. Он и она…

Дед наконец сообразил, о каких аистах идет речь, поинтересовался:

— Что же они, ненормальные какие-нибудь?

— Почему? — обиделась Ляна. — Самые нормальные. Клекочут, и клювы красные. И красные лапы… «Ненормальные»!

— Ежели с крыльями и хвостами, то вроде нормальные. Но какой леший заставил их там селиться? В сталевары они записаться решили, что ли?

Ляна, поняв, что дед, как всегда, шутит и дразнит ее, поспешила закончить разговор:

— Приходи, дедушка, вечером, непременно. Только без напоминаний, а то я тебя знаю… Тогда обо всем и поговорим, а то я в школу спешу, будь здоров!

На урок она опоздала. Никто даже представить себе не мог подобное. Ляна — и вдруг опоздание?! Не сразу поняла это и сама Ляна. Шла по коридору, размахивала портфельчиком и жалела, что так рано явилась в школу. И вдруг уловила ту знакомую тишину, которая бывает лишь во время уроков, когда то из одного, то из другого класса вдруг донесется голос учителя или ученика, отвечающего у доски. Тяжелая догадка кольнула в сердце, а по спине пробежал холодок, который, добравшись до головы, ударил в виски теплом. Поравнявшись с кабинетом директора, Ляна испуганно взглянула на часы и с ужасом обнаружила, что занятия идут уже пятнадцать минут. От испуга и неожиданности она остановилась и выпустила из рук портфель. Он ударился об пол, и этот стук показался девочке раскатом грома. Из кабинета выглянула директор школы Нина Павловна, вопросительно посмотрела на школьницу, блеснула стеклами очков.

— Добрый день, — скорее механически, чем сознательно поздоровалась Ляна.