— Добрый день, — с ноткой иронии ответила ей Нина Павловна, не отводя взгляда от растерявшейся ученицы.

Ляна понимала, что она должна объясниться, развеять недоразумение. Все еще не верилось, что она очутится в списке опаздывающих. Спасительная мысль возникла неожиданно, и Ляна, поверив, что все именно так и есть, заметила:

— А школьные часы спешат…

— Ты в этом уверена, милая? — еще выше вскинула очки Нина Павловна, и в ее серых глазах как бы появились два больших вопросительных знака.

Директор знала Ляну как лучшую ученицу, знала и ее родителей, но сейчас назвала девочку обезличивающим словом «милая», с которым всегда обращалась к самым злостным нарушителям дисциплины, прогульщикам и всем другим, порочившим честь школы. Ляна поняла — оправдания ее проступку нет.

— Та-ак, — протянула директриса, выходя из кабинета в коридор. — Так, так, — повторила она.

Директорское «так, так» знали все, боялись его больше всяких громких тирад и многословных нравоучений.

— Иди, милая, попроси учителя: может быть, он пустит тебя в класс. А о часах побеседуем после…

Нина Павловна говорила незлобиво, как бы с материнским теплом в голосе, но именно этих материнских ноток и дружеских советов не хотелось слышать ученикам.

Сказала и снова исчезла в своем кабинете, еще и дверь за собой прикрыла плотно.

Какое-то время Ляна ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Первым желанием было убежать домой, забраться в постель, закутаться с головой в одеяло и с досады и стыда вволю выплакаться. Но она этого не сделала, так как была дисциплинированной ученицей. Если Нина Павловна велела попросить разрешения войти в класс, значит, надо попросить. Хотя и знала, что это напрасно. Первым уроком была математика, а Олег Панкратович не из тех, кто разрешает входить в класс всяким соням.

Олег Панкратович только что начал объяснять новый материал, дверь несмело приоткрылась, и Ляна пробормотала:

— Олег Панкратович, разрешите?

Учитель остановился на полуслове, мигнул раз, другой. Класс загудел, но сразу замер. Олег Панкратович имел твердую точку зрения на опоздания: появился ученик сразу после переклички — впустить. Если же идет опрос или объясняется новое, можешь не проситься. Поэтому он удивленно смотрел на школьницу — разве она не знает порядка?

— Ляна, закрой дверь с той стороны, — наконец произнес Олег Панкратович под довольное гудение всего класса.

Многие одноклассники Ляны были на нее злы: и сегодня подвела, не явилась вовремя на помощь! Учитель, перед тем как приступить к объяснению нового материала, уже не одному поставил полновесную двойку.

Ляна покорно притворила дверь. Отошла к противоположной стене, сгорбилась возле окна, не в силах опомниться от удара, который так неожиданно обрушился на нее.

Во двор прибежал мальчишка. Растрепанный, неумытый, не парень — сущее недоразумение. Ляна знала его — один из тех, кого на каждом собрании, на всех линейках и педсоветах пробирают и за опоздания, и за прогулы, и за двойки, и за озорство.

Ляна с горечью поморщилась. Теперь он не один, подумала она, теперь их двое…

Это был, пожалуй, самый тяжелый день в ее жизни. Ляна, переживая свое, все время почему-то думала об отце — на его долю выпадало много жизненных невзгод. Уже по выражению его глаз она угадывала, что у отца какие-то неприятности… «Опять нагоняй, папа?» — сочувственно спрашивала она. Чаще всего отец печально кивал головой, доверчиво гладил ее по волосам, подмигивал: «Хуже, Ляна». «Служебные неприятности?» — «Они самые» Дочь старалась помочь отцу: «Так, может, позвонить министру?» Она, видите ли, с самим министром была, как говорится, на «ты». Отец отказывался от опеки, говорил, что неприятности небольшие, местного значения. Ляна успокаивалась таких она не признавала, резонно считая: сами возникли, сами и рассосутся. «Переживешь», — подбадривала она отца и принималась за свои дела.

Сегодня Ляна поняла, что неприятности «местного значения» ничуть не менее ощутимы, чем какие бы то ни было другие. С ней они приключились впервые, а бед и хлопот полон рот И главное, помощи ждать неоткуда: родителям об этом лучше не говорить, а учителя не заступятся, наоборот — спросят вдвое. Недаром сказано: малые проступки подлежат большим наказаниям.

По неопытности Ляна ошибалась, ожидая серьезной кары. Ей, правда, пришлось немного поморгать, довелось покраснеть, когда прозвенел звонок и в коридор высыпали ребята. К ней бросились подружки:

— Что случилось?

— Ляна, что с тобой?

— Ляна, это на тебя не похоже!

Сочувственные, дружеские слова сыпались со всех сторон. Она сразу почувствовала: класс ее не осуждает, а подруги убеждены, что такой серьезный человек, как Ляна, не способен просто так нарушить дисциплину.

— Часы, — выдавила Ляна лишь одно слово, и все поняли причину ее опоздания.

— Часики любят, чтобы их вовремя заводили, — едко заметили мальчишки, те, что ежедневно пользовались ее дружеской помощью.

Значительно неприятнее был разговор с классным руководителем. Слава Федоровна, сама казавшаяся десятиклассницей, преподавательница английского языка, работала у них в школе всего третий год, но уже зарекомендовала себя серьезным педагогом.

— Как это понимать, Ляна? — с раздражением спросила она. — Что это значит?

— Часы… — прошептала Ляна, словно она совсем разучилась говорить и из всей богатой лексики в ее распоряжении осталось одно лишь это слово.

— Часы, часы! На этот несчастный примитивный аппарат, явившийся гениальным изобретением в свое время, все привыкли валить вину за собственную лень и расхлябанность. Это не ответ, Ляна! А как жили люди, не имевшие часов?

Слава Федоровна всегда выражала свои мысли книжно, театрально, несколько иронически и довольно туманно. Ляна скромно молчала, рассматривая туфельки на ногах учительницы.

— Ляна, ты меня слышишь?

— Они жили по солнышку, — ответила Ляна, посмотрев прямо в глаза Славе Федоровне.

Та заморгала — не такого ответа она, видимо, ожидала.

— Кто жил по солнышку? При чем тут солнце?

— Ну, люди… Те, кто не имели часов.

Слава Федоровна какой-то момент обдумывала весь этот диалог, затем невольно рассмеялась и, предупредив, чтобы это было в первый и последний раз, оставила Ляну в покое.

Тем временем в учительской тоже шел разговор о злосчастном опоздании… Оно стало сенсацией, и все педагоги, собравшиеся на короткий отдых, окружили Олега Панкратовича.

— Да не может быть! — не поверила сообщению математика учительница природоведения. — Вы ошиблись, Олег Панкратович! Это кто-то другой опоздал.

Олег Панкратович на миг даже засомневался — может, действительно перепутал? Затем быстро раскрыл классный журнал, ткнул длинным, испачканным мелом пальцем в пометку «нб», которая жирно значилась против фамилии Ляны.

— Опоздала самым обыкновенным образом, — констатировал он.

— Ну и что? — нашлась учительница природоведения. — Ничего не вижу в этом особенного.

Другие учителя также не увидели в этом ничего особенного.

Нина Павловна ежедневно после первого урока интересовалась, как прошли занятия в классах.

— В седьмом одно опоздание, — краснея, призналась Слава Федоровна.

— Знаю, — бросила на нее недружелюбный взгляд директриса, не жаловавшая модниц, которые носили юбки выше «среднеучительского» уровня и красовались в модных туфлях.

— Я говорила с ней, — доложила учительница.

— Я тоже имела удовольствие, — сказала Нина Павловна. — Часы, безусловно, причина, но все-таки. Этой ученице можно поверить, но принять меры…

В разговор вмешался Олег Панкратович. Он не мог позволить кому бы то ни было, пусть даже в корректной форме, обижать молодых учителей, да еще таких, как Слава Федоровна.

— На вашем месте я выразил бы Ляне благодарность за некоторые существенные недочеты, выявленные в нашей школе.

Нина Павловна молча нацелила на него стеклышки в золотой оправе, ожидая пояснения.