На глаза навернулись слезы. Харитон испугался — вдруг сейчас расплачется при всех.

Ребята поняли, что их товарищ не шутит.

Но все же кто-то из них хмуро спросил:

— Ты правда, Колумб, остаешься?

Харитон не спешил подтвердить сказанное. Еще есть время. Еще можно прыгнуть в баркас, взяться за весло, взмахнуть им в полную силу, засмеяться, сказать ребятам, что он пошутил, переплыть Десну, завтра пойти в школу, встретить Яриську, услышать от нее ласковое слово, убедиться, что это она подшутила над ним… Но сразу вспомнил, что ни Яриська, ни ее мать не шутили: он им чужой. Если и есть кто-то у него, так это дедушка Андрей Иванович.

— Остаюсь… — вздохнув, произнес он.

Ребята выпрыгнули из баркаса, окружили друга:

— Колумб, ты насовсем?

— Харитон, как же так?

— Ты нас не забывай…

У Харитона из глаз бежали слезы, а он их не замечал. Сразу посерьезнели его одноклассники.

— Ну ладно, Харитон… Видно, иначе нельзя…

— Андрей Иванович хороший. Каждому бы такого деда!..

— Будь счастлив!

— Не забывай!..

По-взрослому жали ему руку, а он заглядывал каждому в глаза, что-то обещал, о чем-то просил, сам толком не понимая, чего ему хочется.

Вскоре баркас отчалил, зашумела вода на быстрине, разлетелись от весел брызги.

Харитон стоял на берегу и смотрел им вслед. На душе было пусто. Как у того, кто навсегда утратил что-то дорогое, не получив взамен пока ничего — ни хорошего, ни плохого…

Перед Харитоном открывалась новая, не прочитанная еще страница жизни. Книга прожитого, минувшего с каждым взмахом весел, с каждым метром, пройденным баркасом, медленно закрывалась.

Баркас повернул за песчаный выступ, туда, где виднелся зеленый куст тальника, затем исчез из виду. Харитон вздохнул, тщательно вытер слезы и медленно поплелся к своему новому дому.

Когда Андрей Иванович, услышав на улице шум, выглянул в окно и узнал среди бузиновских школьников Харитона, он сразу понял, что произошло именно то, чего он так терпеливо ждал.

Подавленным вернулся тогда из Бузинного старый учитель. Тяжело ему было примириться с мыслью, что хата, в которой жила Галина, навсегда опустела. Еще тяжелее сделалось, когда он увидал Харитона, осунувшегося, отчужденного, в том состоянии, о котором говорят: «Человек не в себе». А когда внук отказался перейти к нему, совсем опечалился. Андрей Иванович, человек умный и наблюдательный, не мог не понять причины отказа — все это подстроила лесничиха, чтобы привлечь к себе сердце сироты. У старого учителя сложилось определенное мнение об Антонине. Он редко ошибался, но одного лишь не мог понять: с какой целью взяла на себя роль воспитательницы эта женщина, сама недостаточно воспитанная.

Позже, на обратном пути, немного успокоившись на досуге, Андрей Иванович понял, что Харитон все равно не приживется в семье лесника. Рано или поздно раскусит благодетельницу лесничиху. Он уже не ребенок, в нем формируется юноша. Что будет именно так, Андрей Иванович не сомневался и даже немного успокоился, посчитав, что подобная «школа» полезна будет Харитону, научит разбираться в людях. Одного, правда, не предвидел учитель — что Харитон так быстро разберется во всем.

Как оказалось, внук приехал не к деду, а в уголок живой природы. Человек тактичный, Андрей Иванович не стал торопить события, надоедать Харитону, тянуть его в дом насильно. Заботливый дедушка и гостеприимный хозяин, он пригласил Харитона в дом так, будто и предлагал и не предлагал ему это: поступай, мол, как тебе подскажет сердце.

Ни на минуту не отошел он от окна. Затаив дыхание, тревожно прислушивался к детским голосам, угадывал, что там идет веселая перепалка, слышал, как гости смеялись, старался различить в общем гаме голос Харитона.

Андрею Ивановичу очень хотелось, чтобы внук жил у него. Причин этому было немало. Прежде всего — долг перед погибшей дочерью. Кому, как не ему, воспитывать ребенка Галины? Хотелось вырастить из этого хлопца настоящего человека. Ну, а потом — и это, пожалуй, самое главное — мечтал одинокий учитель иметь возле себя родную живую душу.

Всю жизнь он был в гуще людей. В детстве — большая семья рыбака Громового; в юности — комсомол и студенческая среда; позднее, перед войной, — ученики, учителя, односельчане; в войну — партизанская боевая семья; после войны — снова в самом водовороте народной жизни. И все время рядом с ним шла верная подруга Екатерина Федоровна, сын Вадик, а затем и Галинка. Казалось, так будет всегда. Первым, словно яблоко от ветки, оторвался сын. Окончил институт, направили парня на работу. И теперь разве что иногда прочитает в газете либо по радио услышит старик сыновье имя да иной раз получит письмо. Неожиданно покинула семью Галина, тяжкой болью отозвалось это в сердцах родных. Ну, а потом скончалась Екатерина Федоровна…

Единственным утешением его стариковской жизни, полной раздумий, воспоминаний и болезней, остались односельчане, те, кого он воспитал за многие годы учительства, да еще великая вера, что эти люди никогда уже не будут знать ни нужды, ни страшных бедствий войны…

С нетерпением ждал Андрей Иванович конца экскурсии. Зайдет Харитон или пройдет мимо?

Он вошел в дом без стука. Харитон знал, что к учителю без стука входить нельзя, но решил, что раз Андрей Иванович ему доводится дедушкой, то можно входить как к своему человеку. И Харитон не ошибся — этим он очень обрадовал Андрея Ивановича, который именно так и понял поведение внука.

Какое-то время дед и внук разглядывали друг друга, будто виделись впервые, будто один старался прочесть мысли другого. И каждый заметил в другом что-то новое, ранее неизвестное, даже не подозреваемое.

Андрей Иванович внимательно вгляделся в мальчика, несмело остановившегося у порога и теребившего в руках кепку. Это был Харитон и не Харитон. Тот, прежний, был подростком, круглолицым, не похожим ни на отца, ни на мать, крутоплечим, плотным, с независимым и по-детски беззаботным взглядом. Этот, теперешний, уже выходил из подросткового возраста, стал стройнее, удлинившееся лицо заметно похудело и сделалось в чем-то неуловимо похожим на лицо Галины; скорее всего глазами, ясными, задумчивыми, походил Харитон на мать. Но не только Галину напоминал Харитон. Он был похож на кого-то другого, так хорошо знакомого Андрею Ивановичу. Какое-то время учитель мучительно напрягал память: на кого же ты так похож, мальчик? И наконец понял: на деда своего Харитона Булатова.

Харитон заметил, как дед постарел, как годы и многолетний труд согнули его плечи. Помнил он Андрея Ивановича с тех пор, как и самого себя. Дедушка когда-то казался ему богатырем, высоким, очень красивым и, насколько он помнил, белоголовым. Еще с войны Андрей Иванович сделался сед как лунь, хотя годами был не стар.

Пока дед и внук изучали друг друга, оба поняли, как необходимы один другому. И хотя не было произнесено ни единого слова, они уже знали, что эта встреча для них обоих не случайна.

Оторвав взгляд от дедушки, Харитон быстро оглядел комнату. Это была давно знакомая гостиная. Всякий раз, когда они с мамой заходили к родным, их встречали именно здесь. Тогда еще была жива бабушка Катя. Теперь ее нет, но в комнате все оставалось так же, как и при ней: посредине стол, стулья, над столом — простенькая люстра, в простенке между окнами, выходившими на улицу, — старенький диван, а вдоль стен — шкафы с книгами. Только на стене рядом с портретами Галины и дяди Вадима появился портрет бабушки Кати.

В дедушкином доме не было ничего лишнего. Больше всего в нем было книг. Андрей Иванович, как и бабушка Катя, считал, что человек может обойтись без чего угодно, но не без книг.

Хотя Харитон за свою жизнь прочитал их не так уж много, мечтал он о том, что когда-нибудь прочитает все книги, которые существуют на свете. «А может быть, и настало то время, когда надо начинать их читать?» — подумал Харитон, и в его груди тепло и тревожно шевельнулось.