— Ты присматривай за зверями. Воды не забывай им наливать. Козочка отаву очень любит…

Черная машина вместила всех. Вадим Андреевич и Клавдия Макаровна устроились на заднем сиденье, а рядом с шофером посадили Харитона, чем он очень загордился, махнул рукой обступившим машину со всех сторон и очень жалел, что не видит его сейчас Яриська.

За оконцем проплывали тыны, пробегали боровские хаты и хлевы, разматывались улицы. Вскоре село осталось позади. В машине молчали. Мотор работал ритмично, колеса вертелись и кузов покачивался, но Харитон всего этого не замечал. К горлу подкатил соленый клубок. Ничего не было жаль Харитону: ни села, ни Десны, ни лугов придеснянских; он понимал, что все это осталось теперь позади, будто какая-то бывшая частица его самого. Знал, что открывает новую, неведомую страницу собственной жизни. Очень жаль ему было только дедушку.

За этими грустными думами, что взбудоражили все его существо и слезой затуманили глаза, Харитон не заметил, как прокатили знакомой полевой дорогой мимо ржи, буйно колосившейся и уже начинавшей желтеть, мимо бело-розовых гречишных озер, мимо березовых рощиц и сосновых посадок, как промелькнули одно за другим соседние села. Неожиданно выехали на прямую, как струна, ровную шоссейную дорогу и взяли курс на Киев. Мотор машины работал ровно, тихо, кузов уже не покачивался и не переваливался, позади не тянулся шлейф густой пыли. Встречные машины проносились на бешеной скорости, с шумом выдыхая ядовитые газы.

За всю дорогу до самого Киева, а затем и до Бориспольского аэропорта никто не произнес ни единого слова. Харитон этому не удивлялся. Он понимал, что так и должно быть, что говорить в подобном положении не следует. Молчание и только молчание да еще тихая скорбь должны сопровождать их в сегодняшнем путешествии.

Харитон был не из тех, кто, кроме своего Бузинного, ничего не видел. В прошлом году директор школы и классная руководительница возили их на экскурсию в Киев. На быстроходной «Ракете» от пристани в соседнем селе они плыли до самой столицы. Насмотрелся тогда Харитон на белый свет. В Киеве сперва боялся, что где-нибудь затеряется, но через час-другой освоился, заметил, что и здесь можно ориентироваться, даже просил учителей, чтобы отпустили в самостоятельный поход по большому городу.

Потом Киев снился ему. Иногда, проснувшись ночью, он начинал обдумывать, перебирать в уме все виденное и только вздыхал — ему и снова хотелось попасть в этот город, и в то же время он побаивался его.

На этот раз они быстро миновали лишь одну из окраин столицы. Харитон распознал в солнечном мареве на днепровском берегу златоверхую Лавру, телевизионную вышку, разглядел высоченные здания и еще какие-то сооружения. Не успел оглянуться, как машина уже въехала в лесной массив, оказалась за городом. Время от времени шоферу приходилось притормаживать: дорожники то там, то тут выставляли полосатые штакетники, а то и просто красные флажки, отводили в сторону поток машин, чтобы не мешали их работе.

Здание аэропорта ошеломило Харитона. Он неподвижно стоял у машины, смотрел на огромные окна и стеклянные двери, не уверенный, что в них можно заходить. В аэропорт потоком плыли люди, другие устремлялись им навстречу. Молчаливый шофер выставил на асфальт чемоданы и, не успел Харитон оглянуться, рысцой направился с ними в зал, чуть сбоку от главного входа, куда почти никто не входил. Харитон взял чемодан со своими пожитками и пошел вслед за водителем. За ним двинулись Вадим Андреевич с Клавдией Макаровной.

Вещи у них вскоре забрали, положили на металлическую тележку. Харитон даже забеспокоился, удастся ли им все это разыскать потом, но увидел, что шофер передал дяде Вадиму какие-то кусочки картона, оторванные от бирок, прицепленных к их чемоданам. Водитель, прощаясь, козырнул, Вадим Андреевич подал ему руку. Водитель приветливо пожал руку Клавдии Макаровне и даже Харитону, пожелав всем счастливого пути.

Осмотревшись, Харитон догадался, что беспрерывный грохот, то нараставший, то затихавший, не что иное, как грохот моторов, возможно того самого самолета, на котором ему предстоит лететь. Сердце на миг замерло, упало куда-то вниз, но он старался не показывать виду, что ему не по себе, только опустил голову и придирчиво рассматривал пол в зале ожидания.

Вадим Андреевич предложил выйти на смотровую площадку, но сделать это они не успели. Сквозь широкое окно Харитон увидел, как к аэропорту подкатили две черные, очень похожие на ту, в которой они приехали, машины. Из них быстро вышли солидные люди и направились в их зал.

Вадим Андреевич что-то тихо сказал жене. Они двинулись навстречу вновь прибывшим и спустя минуту уже здоровались с ними.

Харитон с любопытством наблюдал, как степенные, важные люди почтительно приветствовали его дядю и тетю, с печальным выражением на лицах выражали им сочувствие. Они, оказывается, знали о смерти дедушки.

— Спасибо, спасибо… — тихо отвечал им Вадим Андреевич, пожимая руки, а тетя Клава молчала; видно, слова застряли у нее в горле.

Захрипел громкоговоритель, резкий голос сообщил, что пассажиров, отлетающих в Донецк, приглашают на посадку.

— Это нам, — сказал Вадим Андреевич.

И только тут вспомнил про Харитона:

— Харитон, ты здесь?

Харитон был здесь, он стоял возле широкой, облицованной цветными кафельными плитками колонны. Его отрекомендовали вновь прибывшим.

— Племянник мой, Харитон, — сказал Вадим Андреевич.

Имена тех, с кем знакомили Харитона, не были названы. Мужчины сочувственно посмотрели на парнишку, а один из них, видимо старший по положению и возрасту, положил руку Харитону на плечо, мягко спросил:

— В каком учишься, Харитон?

Позже Харитон узнал, что это был сам министр, главный начальник дяди Вадима и большой приятель Ляны.

На обширной площади аэропорта, открывшейся взору Харитона, стояли в ряд огромные воздушные лайнеры, свистели и гремели, создавая такой невероятный шум, что, засмотревшись на них, Харитон уже ничего не видел и не слышал. Он не заметил, когда исчез министр и его спутники, как он сам оказался в крошечном, словно игрушечном, автопоезде, повезшем его по асфальтовому полю к громыхавшим воздушным гигантам.

Самолет тронулся с места незаметно. Харитон даже не сразу ощутил, что он медленно катится, так как моторы молчали, машину не качало, и движение можно было заметить, только глянув на аэропортные строения. Аэровокзал уплывал назад, и некая незримая сила тащила самолет на стартовую полосу. Уже позже Харитон узнал, что специальные автомашины отводят самолет от аэровокзала, потому что если бы двигатели всех машин, отправляющихся в рейсы, начинали работать вблизи зданий, то недолго было бы и оглохнуть от рева.

Самолет замер перед широкой асфальтовой полосой. Загорелось табло: «Не курить, пристегнуть ремни», одновременно сбоку, в одном из моторов, зазвенело, зашумело. Так продолжалось до тех пор, пока не взревел реактивный двигатель, и самолет задрожал нервно и мелко. У Харитона замерло сердце. Он не заметил, когда вздрогнул и заработал второй двигатель, так как лихорадочно размышлял: может, выскочить из этого чудища, покуда не поздно? Уж очень сильные сомнения одолевали его, особенно насчет того, как самолет будет приземляться, завершив рейс. Внимательно следил он за поведением пассажиров, в первую очередь за дядей Вадимом. Тот не спешил привязывать себя ремнем к сиденью — возможно, не прочитал предупреждения, — о чем-то переговаривался с тетей Клавой, будто они сидели не в самолете, а в тесной кухоньке дедовой хаты. А может, Вадим Андреевич советовался с женой — лететь или лучше тоже выскочить из этого подозрительного помещения, длинного, будто поставленная на колеса рига? И только когда появилась девушка в синем костюме и красивой пилотке с лётной эмблемой и попросила всех пристегнуться, дядя и тетя, а также остальные пассажиры взялись за матерчатые ремни с блестящими бляхами.