Ход теткиных мыслей был прерван неожиданной находкой — в одном из карманов оказалась книжечка. Обыкновенная серая книжечка вкладчика сберкассы. Даже в лихорадку бросило тетку Тоньку. Вон как живут люди!

Книжка оказалась на имя Харитона Колумбаса — сумма небольшая, но вклад давний. Внесен еще при жизни моряка Колумбаса. Прикинув по времени, тетка Тонька догадалась, что это отец положил деньги на имя сына, когда вернулся из плавания.

Вздохнув, положила книжку на место, повесила голову. «Ну и скрытный же человек Галина! Имела вклад на сына и не похвалилась…»

Уже солнце поднялось к зениту, уже скоро из школы ребята должны явиться, борщ и каша упрели в печи, а она все искала заветный ключик. И не услышала, как на дворе раздались шаги. Словно воровка, заметалась по хате, спрятала в сумке найденную шкатулку, глянула в окно…

По двору медленно брел Андрей Иванович Громовой-Булатов.

«Только тебя здесь и не хватало!» — со злостью подумала Антонина Горопаха, бывшая ученица и воспитанница директора Боровской школы.

С тяжелым чувством шел Андрей Иванович в дом Галины. В последние годы он иногда наведывался сюда, делая вид, что не замечает безразличия и даже враждебности дочери. Внимательно расспрашивал, как Галине живется, интересовался успехами Харитона. Дочь отвечала, что живет она хорошо, ни в чем не нуждается, что сын у нее лучше всех сыновей на свете, и Андрей Иванович, изображая счастливого дедушку и отца, грустно покидал их дом. Теперь, когда камень, угнетавший их обоих много лет, был снят, пришло новое, непоправимое горе.

Что помогло ему выдержать этот удар? Может быть, капли и чудодейственные порошки, привезенные из столицы сыном? Или забота об искалеченном лосенке отвлекла от тяжелых дум? Или, может, мысль о Харитоне?

Услышав рассказ следователя, Андрей Иванович потерял покой. Не находил себе места в доме, бродил по двору, не замечал никого, кроме лосенка. Подкладывал ему душистого сена, молодые побеги осины. Менял воду в корытце. Лосенок, забившись в темный уголок хлева, наблюдал за ним, переставлял с места на место больную ногу.

Учитель глядел на одинокого, больного, покинутого матерью лосенка, а перед глазами у него стоял Харитон. Вот так же и он, дитя человеческое, сиротою остался на белом свете. Был у него отец, хоть и не совсем надежный, хоть и непоседливый, а все же отец — не стало его у мальчишки. Была мать, любящая, заботливая, для которой не существовало большей на свете радости, чем сын, — нет теперь у него и матери. Родственников не осталось у моряка Колумбаса, нет их и у Галины. Только он, Андрей Иванович Громовой-Булатов, самый близкий Харитону человек.

Андрей Иванович смотрел на больного лосенка, а сердцем рвался в Бузинное, в дом Галины, к внуку. Что с ним, знает ли он о свалившейся на него беде? Утешает ли его кто или сидит он один-одинешенек в нетопленой хате, беспомощный, как вот этот лосенок?

Надломленному горем Андрею Ивановичу забота о Харитоне не позволила слечь в постель. За свою жизнь он привык к тяжелым потерям. Каждую из них было нелегко перенести. Но учитель знал, что такое жизнь, знал, что пройти по ней не так-то просто, не миновать утрат, пока наконец и сам не станешь такой утратой для друзей и близких. Андрей Иванович страдал, тяжело переживал несчастье, но становился еще крепче духом, не поддаваясь лихому натиску судьбы.

Сопротивлялся он и этому удару. Знал — Галину, завершившую так преждевременно и неожиданно свой жизненный путь, не вернешь, не поставишь в ряды живых. Судьба отмерила ей короткую жизнь, но для ее сына она должна быть длинной и славной. И ему, народному учителю, сейчас нельзя биться подстреленной чайкой, нельзя посыпать голову пеплом. Он должен прийти на помощь ребенку, взять его к себе в дом, из последних сил воспитать внука, чтобы вырос парень достойным, настоящим человеком.

Не спалось в ту ночь Андрею Ивановичу. Перед глазами прошло минувшее, всех вспомнил, все передумал. Перед ним как живая стояла Галинка. Не та, уже взрослая, немного чужая, а такая, какую разыскал он когда-то в детском доме за Волгой, щебетунья, выросшая в их доме.

Порошки от бессонницы не помогали, уснул перед самым рассветом. Еще с вечера договорился, что его переправят через Десну на моторке. Моторист, тоже бывший ученик, уже поджидал Андрея Ивановича возле его дома, не одну сигарету успел выкурить.

Неподалеку дремало широкое озеро, связанное с рекой целой системой речушек и проток, через которые можно было выбраться на Десну, а там рукой подать и до Бузинного. За последние дни вода прибыла. Она унесла лед с Десны, очистила и озера, сделала водный путь свободным. Через какой-нибудь час Андрей Иванович уже шагал по улицам Бузинного, направляясь к дому Галины.

Окинув хозяйским глазом двор, увидел, что здесь давно ни к чему не прикасалась рука человека; на огороде тоже было голо и уныло. Только на дубу переступали в гнезде с ноги на ногу аисты, приветствовавшие учителя веселым клекотом. Андрей Иванович зажмурил глаза, как от боли. И прежде, когда он приходил в гости к дочери, его никто не встречал во дворе, не бросался на шею. Но тогда он заставал в хате хозяйку. Она то ли вспыхивала от радости, то ли терялась от неожиданности, и на щеках у нее появлялся румянец. Теперь его никто не встречал на дворе, никто не встретит и в хате.

На пороге появилась Антонина, бывшая его ученица.

— Добрый день, Андрей Иванович! — первой поздоровалась она, по школьной привычке. — Проходите, пожалуйста, проходите!

«Только ее здесь и не хватало!» — с неприязнью подумал Андрей Иванович, пытаясь вспомнить девичью фамилию Антонины.

«И принесет же не вовремя!» — думала Антонина Горопаха, приглашая учителя войти в дом и горестно приговаривая:

— Заходите, Андрей Иванович, погорюем вместе, поплачем — уж такая беда…

Андрей Иванович тяжело переступил порог.

Некоторое время они не знали, с чего начать разговор. У Андрея Ивановича комок застрял в горле. Он осматривал хату, будто оказался здесь впервые. Над кроватью Харитона увидел портрет моряка Колумбаса — чтобы сын помнил отца и рос героем. Учитель опустил глаза — обманул его тогда морячок, не так повел себя, как положено порядочному человеку. Долго смотрел на фотографию Галины еще тех времен, когда жила она в доме Андрея Ивановича. Сосредоточенное, с горькой улыбкой лицо, большие булатовские глаза. Платьице ситцевое, обнаженные до плеч руки, худощавые руки подростка. Показалось, что Галина улыбается живой улыбкой, хочет сказать что-то приветливое.

Повлажнели глаза у учителя. Боялся он, что хлынут слезы, боялся расчувствоваться в присутствии Антонины, человека, которого он почти забыл. И вот неожиданно снова встретил. Теперь-то он знал, что это она, оказывается, взбаламутила спокойствие Гали, лишила учителей Громовых-Булатовых счастья.

Растерялся было Андрей Иванович, встретив в хате дочери чужого ему человека, коварную Тоньку. Решил не подавать виду, что Галина рассказала ему обо всем, что долго носила в сердце, — ведь все равно ничего не вернуть и не поправить. Ему неприятно было видеть эту женщину, разговаривать с ней.

Антонину Горопаху тоже не обрадовала столь неожиданная встреча. Но ее тревожило не то, что учитель может упрекнуть за сказанные когда-то злые слова. Она была раздосадована тем, что ей помешали увидеть содержимое таинственной шкатулки… Антонина терялась и чувствовала себя неловко еще и потому, что хоть и была зрелой женщиной, матерью двух школьников, но все еще побаивалась бывшего учителя.

Молчание затянулось. Кому-то следовало нарушить его, но ни учитель, ни бывшая ученица не находили нужных слов. Антонина бросилась к печи, где упревали борщ и каша, а Громовой-Булатов придирчиво отыскивал следы пребывания здесь своей любимицы, будто они могли заменить ее самое. Заметив слезы в глазах учителя, Антонина и сама так расчувствовалась, что забыла о находке, все время не дававшей ей покоя, всхлипнула открыто, по-женски: