Матери не было. И они с Яриськой отправились напрямую, знакомой тропинкой по берегу Десны, через густо усаженные пушистыми котиками тальники к березовой роще.

Весна боролась с зимою. Ночью с севера налетал холодный ветер, иногда в воздухе крутилась снежная белая крупа, по утрам из оврагов и заводей подымался густой туман, а уже к завтраку выглядывало солнце, земля начинала парить, луговые озерца незаметно наливались и сияли небесною синевой.

Снега сошли. В полях чисто, приветливо, только купались в воде низинки, но это не мешало весенним работам. Вышли в поле колхозники, загудели моторы. Где пахали, а где подкармливали озимые. Уже и овес готовились сеять, помня, что если его «кинешь в грязь, то будешь князь».

На придеснянских лугах было безлюдно. Сюда возвращались птицы. На обнаженные берега озер, где зазеленели бледные побеги аира и камыша, в ложбинки, где уже выпустил первые бутоны желтоцвет, по вечерам и утрам, парами и поодиночке падали селезни и чирята; кигикали и стонали над лугом чайки, посвистывали кулички; сороки на вершинах деревьев старательно присматривали за похожими на косматые папахи горцев гнездами, добывали свою аистиную поживу аисты.

На пригорке вблизи Борового в зарослях лозняка нашел для себя приют лосенок. Всего на каких-то два-три шага отступил он от реки в тот момент, когда вскрылась она и с шумом понесла на своей могучей спине взломанный лед. Лосенок испуганно озирался, забыл о колющей боли в ноге, ждал свою маму — лосиху. Она почему-то мешкала, стояла поодаль на льдине, видимо стараясь сообразить, какая еще напасть поджидает их на том берегу. Так и не понял лосенок, что произошло с его мамой, куда она девалась. Он испугался треска и шума, прокатившихся над рекой, и, позабыв про больную ногу, бросился наутек. Пробежал он совсем немного, потому что ногу свела такая резкая боль, что он даже не мог ступить на нее. А еще больше испугался того, что позади не слышно было матери. Остановился лосенок, оглянулся и ничего не увидел, кроме какого-то неведомого хаоса, дикой и страшной, непонятной ему разбушевавшейся стихии. Ведь он не знал, что река зимой живет подо льдом, а весной с силой высвобождается из-под него. Лосенку казалось, что сама земля зашевелилась, разламывается на куски и это разрушение настигнет и поглотит его. Не дожидаясь матери, он поковылял дальше.

Малыш плелся в поисках безопасного места, такого, куда бы не доносился этот неприятный, угрожающий шум, это незнакомое ему дыхание реки, воспринимавшееся им как громадная опасность, грозящая смертью. И лосенок, превозмогая боль в ноге, хромая, удалялся от Десны через луга, туда, где пойма переходила в плодородные колхозные поля. Он все время озирался и прислушивался; ему не верилось, что кто-то страшный и неизвестный отобрал у него маму, его верную и сильную защитницу.

До самого рассвета, пощипывая веточки, плелся лосенок все дальше от угрожающего шума, от той злой силы, с которой, наверно, до сих пор борется его мать — лосиха. На день он спрятался в густом лозняке, там, где начиналось поле, пересеченное оврагами, по которым густо лепились кусты боярышника, тянулись кверху молодые березки и так вкусно и аппетитно пахли заросли осинника. Пожевав молодых лозняковых побегов, лосенок облюбовал полянку, покрытую рыжей, под масть его шерсти, осокою, и улегся отдохнуть.

Но спать он не мог. Нога ныла от тягучей боли, словно хищный волк вцепился в нее зубами и грыз без пощады, а кроме того, он неустанно прислушивался ко всем звукам и шорохам, чтобы не пропустить появление матери.

Лосиха не появлялась. Ни на следующий день, ни на следующую ночь, ни позже. Лосенок заскучал. Нога болела все сильней и сильней. Лежал в осоке, ко всему безразличный… Чувствовал, что он беззащитен. Стоит на него наткнуться не только двоим, а хотя бы одному волку — и он погиб. Единственной защитой была осока. Обгрыз вокруг себя лозу, старые стебли осоки, тупой мордочкой рыл влажную землю — хотелось пить. Ему грезились густо-зеленые рощи, высокие сочные травы и горьковатые, терпкие побеги осин. Его не раз пугали трепетом сильных крыльев кряквы, сорока долго не давала покоя, громко скликая всех на расправу с лосенком.

Сам того не понимая, лосенок ждал своей гибели. И погиб бы, если б не любознательность и непоседливость некоторых учеников Боровской средней школы.

Есть такие ребята, которым не сидится ни в школе, ни дома, ни в селе, когда по земле шествует весна. Их тянет, словно магнитом, в далекие походы — в лес, на луга, к реке, в поле. Им хочется все видеть, все знать. Что, уже прилетели утки и положили в гнезда яйца? Ждут сороки сорочат? Ползут ли в лугах по высоко скошенной траве полосатые вьюны? Уже пророс в озерах рогоз, молодые стебельки которого вкуснее любого лакомства? Интересно ребятам и увидеть, и попользоваться, если выпадет случай, всей этой благодатью. И спешат юные следопыты, никем не ведо́мые, никем не поощряемые, куда им заблагорассудится, узнаю́т первыми все, все первыми открывают и рассказывают другим.

В этот день пятеро восьмиклассников решили прогуляться за Боровое, побродить по местам, где поле граничит с лугом. Взяли ножи — без ножа что за путешественники? — обмотались веревками — без веревки в дальнюю дорогу не выходи! — запаслись хлебом и салом — на природе есть хочется как нигде! Оделись легко — случалось десятки километров преодолевать в таких походах. Никому ничего не сказав — что за поход, когда о нем все знают? — отправились в путь.

Шли весело, любовались делами чародейки-весны, оживленно переговаривались. Потом заспорили: куда лучше направиться, какими тропами? Не придя к общему мнению, все же быстро продвигались вперед. Их приветствовали ожившие поля, зеленые озими, овражки, в которых еще бурлила вешняя вода, озерки в низинках, не избавившиеся пока от ледяных «плотов», плававших от одного берега к другому.

Вспугивали зайцев. Худющие после зимовки, с невылинявшей шерстью, они в испуге неслись куда попало, а ребята бежали за ними, весело покрикивая. Если бы зайцы разбирались в намерениях людей, им не стоило бы вот так, сломя голову, удирать — наши путешественники вовсе не собирались на них охотиться или причинять им вред. Интересно было напугать длинноухого труса, вот и пугали.

Поднимали на крыло диких уток; после ночной кормежки они спали на кочках, отдыхали в ожидании тьмы, не рассчитывая на появление незваных гостей. Уткам вслед не кричали, даже не размахивали руками, только подолгу следили за их полетом над озерами, стараясь заприметить, где сядут, и вели меж собой разговор:

— В этом году есть утка…

— Парами летают…

— Будут выводки.

— Все равно охотники перебьют!

Тревожили сорок. Те неустанно стерегли свои гнезда, каждого непрошеного замечали издалека, стрекотали сердито, созывали всех соседей, кружили поблизости, перелетали с дерева на дерево, отводя нападающего.

— Уже, гляди, птенцов высидели…

— Какой шустрый! Попробуй сам посиди!

— Много ты знаешь! Сорока кладет яички, еще когда снег.

— Ну и пусть, тоже мне промысловая птица…

— Тебе лишь бы промысел…

Остановились на холме. В поле урчали моторы — здесь, на возвышенности, снег сошел рано, земля просохла, можно пахать. Внизу, на лугах, блестели озера, в них устремилась вода из Десны. Во многих местах она разливалась чуть заметною пленкой, катилась по стерне, пробиралась в каждую ложбинку.

— Рыба, наверно, пошла на свежую воду…

— Вьюн первым полезет из болотец.

— Карась тоже любит паводок…

Рассматривали все вокруг, опять спорили: куда идти? Одни говорили — вперед, другие тянули на пойменный луг, а кто-то советовал завернуть к трактористам, посмотреть, как идет в поле работа.

Решили пробраться на луга, к озерам, взглянуть, не идет ли там очумевшая за зиму рыба. Один за другим пробирались овражками, путаясь в густом лозняке, покрытом пушистыми сережками, полном звона оживших пчел.

Лосенок почуял ребят издали, замер, зная, что приближается опасность, согнал тяжелую сонливость, замотал крупною головой, прислушивался к чужим голосам, не ведая, как ему быть. Понял малыш, что пришли люди, те, которых не боялась старая лосиха. Они привозили в лес сено и охапки вкусных веток. Он и боялся людей, и в то же время хотел их видеть. А люди, перекликаясь, пробирались густым кустарником, приближались. Лосенок тревожно подергивался, стараясь подняться на ноги, чтобы убежать.