— Сейчас, мальчик, принесу тебе двойную порцию.

Потом Харитон обследовал хвостовую часть самолета, открыв и здесь интересные и необходимые службы. Вернулся на место тогда, когда настолько изучил самолет, что, чего доброго, и сам мог бы повести в небе этот гигант.

Стюардесса, напоив всех водой, прохаживалась по салону, спрашивая пассажиров:

— Может, кому-нибудь шахматы, газеты, журналы?

У дяди Вадима азартно блеснули насмешливые глаза.

— Если не трудно, то дайте, пожалуйста, шахматы!

Харитон думал, что Вадим Андреевич начнет шахматное сражение с тетей Клавой.

— Сыграем, Харитон?

— Да я не умею, — откровенно сознался тот.

Вадим Андреевич некоторое время смотрел на него не то с сожалением, не то с удивлением.

— В век гроссмейстерских баталий не играть в шахматы? Так нельзя!

Харитон виновато заморгал глазами, а Вадим Андреевич, не откладывая дела в долгий ящик, тут же принялся учить его шахматной премудрости.

— Какая фигура?

— Пешка.

— Ну, так есть же у человека хоть какие-то знания. А это?

— Ферзь…

— Это?

— Король.

— Ну, голубчик, я вижу, не такой уж ты профан в этом деле.

— Знаю и как ходить. Конь — буквой «г»…

— Знаешь, а вводишь в обман.

— Не умею только играть. Не приходилось…

— Так попробуем?

— А что ж…

Развернуть шахматную баталию, а тем более до конца усвоить всю премудрость игры не довелось.

— Граждане пассажиры, пристегните ремни!..

На светлом табло вспыхнуло на родном и иноземном языке предупреждение, и Харитон втиснулся в свое кресло. Самолет стало водить из стороны в сторону, покачивать. И только теперь Харитон понял, что́ именно его беспокоило в полете — лететь не страшно, хорошо, даже приятно, а вот как такая махина приземлится?

Недоброе предчувствие сжало Харитоново сердце, непонятная истома появилась в груди. Он тревожно огляделся, заметил, что и тетя Клава плотно слепила веки, сжала губы… «Может быть, и не стоит идти в пилоты, — подумал Харитон. — Видно, не каждому эта профессия по плечу. Лучше уж чем-нибудь на земле заниматься…»

Стюардесса, снова приветливо улыбаясь накрашенными губками, поднесла Харитону конфеты. Он и на этот раз не совсем вежливо запустил в них руку и захватил конфет больше, нежели это предусмотрено инструкцией Аэрофлота. Однако ему никто ничего не сказал, а стюардесса даже осталась довольна проявлением такого внимания к своему подносу. Харитон похрустывал кисловато-прохладными конфетами, изготовленными по заказу администрации Аэрофлота. «Пристроюсь, — думал Харитон, не зная еще, где и как он пристроится, — и непременно напишу письмо Соловьятку. Чтобы знал, как в небе летается! А то живет он дома, в Гастюше купается, задирает голову, заслышав гул самолетов в небе, и думает, что они и на самом деле такие маленькие, какими кажутся снизу. А они вон какие…»

Так и не заприметил Харитон, как самолет снизился до самой земли, зашел на посадку и легкой птицей опустился на полосу, специально для этого предназначенную.

Харитон попал в незнакомый и необычный для него мир. И хотя он не переставал удивляться и восторгаться, его не покидала непонятная тревога, будто заноза в сердце не давала покоя.

Поначалу он не мог надивиться тому, что видел вокруг. Донецкий край оказался совсем-совсем не похожим на придеснянские просторы. Ни Десны, ни лесов, ни лугов, ни лесочков — сплошная степь да терриконы, которые Харитон принял за горы. Куда ни глянь — города, поселки, небо, исчерченное проводами. И повсюду машины. В небе — самолеты, на шоссе — трудяги-грузовики, на рельсах — эшелоны, на полях — комбайны с тракторами. Как показалось Харитону, здесь из-за машин и повернуться негде. И города не такие, как Киев, какие-то необычные, бесконечные — один не окончился, а уже начался другой. В одной стороне завод дышит, будто разбушевавшийся вулкан, а в противоположной — вагонетки из шахты на самую вершину террикона что-то вываливают, и оно там курится, дымит…

Харитон, словно маленький, вертелся в машине, смотрел то направо, то налево и все дергал за рукав дядю Вадима:

— Вон, посмотрите! Гляньте, гляньте! Вот чудо!

Когда же заприметил на дядином лице покровительственно-добродушную улыбку, понял, что дядино внимание обращать на это не стоит, все ему тут давно знакомо, а может быть, и приелось. Харитон настойчиво допытывался:

— А это что такое? Шахта? Домна или завод?

Наконец они выбрались за город, в бескрайнюю донецкую степь. Степь поразила Харитона величием и простором, полями пшеницы, что волновалась по сторонам дороги, словно море-океан. Убаюкала мальчишку хлеборобская бескрайняя степь, где всюду колосилась низкорослая пшеница, достаивавшая последние дни и уже просившаяся в закрома.

Над степью летали самолеты, плавали коршуны. Издали трудно было распознать, какая из этих птиц стальная, настолько они были большими, эти орлы-чернокрыльцы. Воздушные течения над донецкой степью были такими мощными, что птицы могли часами парить, не взмахивая крыльями.

Степь незаметно менялась, спускаясь в долины. В долинах клубились тучей дымы, и снова заводы, огромные и поменьше, преграждали людям путь, привлекали к себе внимание.

Вскоре Харитону, ошеломленному всем увиденным, начало казаться, что попал он в лесной край, в котором вместо деревьев тянутся в небо заводские трубы.

Словно острая колючка впилась ему в грудь, какая-то тревога сжимала сердце. Он подумал: неужели никогда больше не увидит Десны, не услышит голоса Соловьятка, не поиграет в прятки с Яриськой в зеленой роще возле лесной сторожки дядьки Евмена? Ему было здесь непривычно, странно и даже страшно, как и всякому неожиданно сменившему обстановку, особенно если это случается в детстве. Подумать только — утром Харитон прощался с Гастюшей и берегами Десны, в обед поднялся по широкому трапу в самолет, в Донецке, в уютном кафе, подкреплялись после перелета, и еще не пришло время полдничать, а они уже подъезжали к Новотуржанску! Харитону не терпелось поскорее попасть в дядин дом.

— Еще далеко? — все спрашивал он.

— Вон, вон, за тем холмом…

Холмы менялись, степь была безбрежна. Дядя Вадим загадочно улыбался; Харитону уже стало неловко спрашивать, за каким именно холмом они остановятся, а Новотуржанска все не было видно.

На горизонте возникло наконец большое селение. Харитон принял его за цель своего путешествия, но дядя Вадим и на сей раз его разочаровал:

— Это степной хутор…

— Но ведь терриконы… шахты…

— Здесь шахты на каждом шагу. На то и Донбасс.

Когда наконец показался Новотуржанск, Харитон не поверил, что это он. Уж очень маленьким показались ему заводские трубы, выстроившиеся ровным строем, словно зубцы гребешка Вероятно, они воспринимались так потому, что над ними не было обычных кос густого дыма, что поселок грудью припал к степи, замаскировался в тени ровного, округлого плато, раскинувшегося на много километров и уходившего куда-то за низкий донецкий горизонт.

— Вот это и есть твой Новотуржанск.

— Да ну?.. — только и смог недоверчиво произнести Харитон.

Его никто не переубеждал, дядя Вадим лукаво щурился, а тетя Клава, сидевшая на переднем сиденье рядом с водителем, казалось, и вовсе не прислушивалась к разговорам сзади.

Через несколько минут обогнули подошву возвышенности, и перед ними выросли высоченные трубы. Их было много, над ними вился такой нежный дымок, что Харитон, если б его не предупредили, сразу бы решил: такие трубы могли украшать именно Новотуржанский завод, директором которого был его дядя Вадим Андреевич. Ему теперь припомнились рассказы Ляны о своем поселке, из которых вполне можно было понять, и что такое Новотуржанск, и что там за завод, на котором работают ее родители.

По сторонам дороги плясали густые кущи акаций, не похожих на ту, что ранней весной цвела в Бузинном. Здешняя акация посажена с важной целью — задерживать снег и пыль, защищать на крутом косогоре шоссейную дорогу.