— Не по-доброму как-то ты от нас ушел. Будто обиделся. А мы к тебе с чистым сердцем, Харитон; и у меня и у тетки Антонины душа за тебя изныла. И Яриська с Митьком скучают…
Харитон опустил голову. Ему было стыдно перед дядькой Евменом, он верил в искренность его слов: знал дядькин добрый нрав да и слышал собственными ушами, как тот защищал его.
Евмен уловил в смущенном взгляде парнишки что-то затаенное, что вымолвить тяжело. Подумал: «Кто-то из моих — либо Тонька, либо Яриська — насолили хлопцу». Понимал: вытягивать не стоит, все равно Харитон не скажет.
— Ты уж не маленький, можешь поступать, как тебе нравится. Хотел я тебе сказать только, что ты нам не чужой, мы тебя не забыли, и, ежели когда-нибудь станет тебе трудно или помощь какая понадобится, не забывай дядьку Евмена, моя хата для тебя всегда открыта. Позабочусь уж как сумею, по-отцовски…
К горлу Харитона подкатил теплый комок. Он верил, что дядька Евмен говорит правду, и горячо его поблагодарил.
— Ну, а как дедушка? Ладите?
— Да ведь дедушка у меня необыкновенный, дядька Евмен! — оживился Харитон, радуясь, что тема разговора переменилась.
— Это все знают. А здоровьем он как? Все еще топчется?
Харитон схватил Евмена за руку:
— Зайдите к нам, дедушка будет рад! Сейчас читает…
Евмен было заколебался. Перед этим «читает» лесник всегда преклонялся, полагая сей труд самым тяжким из всех людских деяний, и поэтому не решался беспокоить старого учителя.
Но Харитон все же потянул гостя в дом.
V
Андрей Иванович трудился с таким же увлечением, как когда-то, в добрые времена своей молодости. С появлением в доме Харитона старик снова почувствовал себя учителем, его опять интересовало все, что касалось воспитания.
Каждый день просматривал он свою библиотеку. И хотя она была не слишком велика, но вдруг, на удивление себе, он находил в ней такие книжки, о которых давно забыл и не мог объяснить, как они у него оказались и почему до сих пор не прочитаны. Это, вероятно, жена их запрятала, а может быть, сын. Брал каждую в руки и подолгу листал, прочитывал отдельные абзацы, отмечая достоинства книги, погружаясь в воспоминания.
Внимательно перебирая библиотеку, Андрей Иванович откладывал книги для Харитона. На рабочий стол ложились те, что следует прочесть самому. Ведь у него каждый день велись серьезные разговоры с внуком, из которых, по замыслу деда, паренек должен был черпать и знания и жизненный опыт. По старой учительской привычке, Андрей Иванович старательно записывал собственные мысли, так как на память уже не надеялся, планировал, чем они с Харитоном займутся летом.
Старый учитель думал, вспоминал, мечтал. Напрасно он преждевременно почувствовал себя неустроенным и одиноким на белом свете. Нет, он здесь не лишний, если к нему идут за советами его бывшие ученики, если у него есть Харитон, которому необходимы его внимание и забота!
Дед был доволен внуком. Видел, что парнишка всем интересуется, прислушивается к каждому его слову. Боязнь, что после пережитого он замкнется в себе, разочаруется, станет ко всему безразличным или озлобленным, оказалась напрасной — Харитон выдержал жизненное испытание, как и надлежит мужчине.
Евмен, стыдясь и краснея, переступил порог учительского дома, не знал, куда деть свою форменную фуражку, а главное — большущие ноги в растоптанных и поэтому удобных для работы в лесу сапожищах.
— Добрый день вам, Андрей Иванович! — поздоровался он.
Андрей Иванович сдвинул на лоб очки — он блаженствовал в новеньких очках, подобранных опытным окулистом и присланных недавно сыном, — щурясь, присматривался к гостю; на расстоянии он видел неплохо.
— А, Евмен! Здравствуй, здравствуй, лесовик!
Оба были рады встрече. Андрей Иванович тепло улыбался, а Евмен переступал с ноги на ногу, радуясь этой встрече.
— Узнали, спасибо… А я думал… когда это было…
— Не так уж давно, Евмен Степанович, не так уж давно!
— Ого! У меня уже вон дочка такая, как я тогда, когда до восьмого добрался…
Евмен никак не мог забыть о своих сапогах, топтался у порога, то поблескивая глазами на учителя, то виновато поглядывая на сапоги.
— Уж такие вот у меня сапоги…
Андрей Иванович не обращал внимания на его сапоги. Он окунулся в воспоминания, заговорил о прошлом:
— Отчего же не помнить? Помню, и как в школу пришел, и как бросил…
— Отец тогда с войны без руки вернулся, весь искалеченный. Сказал, чтоб я учиться шел, хотел, чтобы десятилетку окончил, а смерть все переменила. Помер отец, пришлось мне с восьмого школу оставить. Лесникую теперь, как отец когда-то.
— Не только по школе, но и по партизанскому отряду помню тебя, Евмен…
А тот и вовсе сконфузился, крякнул глухо, махнул рукой:
— Какой там из меня партизан, Андрей Иванович! Меньше Харитона тогда был, беда, можно сказать, загнала. Ведь это как получилось…
Евмен постепенно освоился, подошел к окну, положил фуражку на стул. Харитон как бы по-новому увидел дядьку Евмена, потому что узнал о нем такое, о чем раньше и не догадывался.
— Забрали отца в солдаты, воевать пошел прямо с первого дня войны, а дед мой лесником стал. Ну, и я, известно, ему в помощь — интересно же… А когда вы с партизанами к нам в сторожку тропку проложили, тогда и я с хлопцами подружился. Не знаю, как бы оно вышло, если б деда и сторожку немцы не сожгли. Некуда мне было податься, вот я и прибился к партизанам. Есть хотелось…
— Не скромничай, Евмен. А в разведку кто ходил?
— Какие уж там из нас были разведчики…
Евмен даже покраснел. Ему и приятны были эти воспоминания, и смущали немного, поэтому он спешил свернуть на другое.
— Как вы, Андрей Иванович, поживаете? Слыхал, что со здоровьем неважно.
— Да живем, — уклончиво ответил учитель.
— Понятно, жить как-то надо… — согласился Евмен.
Только теперь Харитон решил напомнить о себе:
— Дядька Евмен волчат в зоопарк принес.
— Правда?
— Наше дело такое — в лесу всякого зверя встретишь, вот и пара волчат попалась глупых.
Андрей Иванович тоже по-новому видел своего бывшего ученика и партизана. Помнил его худющим, молчаливым, застенчивым парнишкой. Теперь от прежнего Евмена Горопахи остались только глаза, все остальное было другим: плотная, кряжистая фигура, крупная всклокоченная голова с круглым, плохо выбритым и оттого будто вымазанным в мазуте подбородком. Учитель знал цену таким людям — доброта и верность, честность и чувство ответственности у них на первом месте. На таких можно и опереться, и положиться во всем.
— Прослышал вот, что у вас здесь зоопарк, ну и говорю своей Антонине: отнесу, мол, волчат детям, пускай смотрят, а то где они еще живого волка увидят?
Харитону было приятно, что его знакомый дядька Евмен, лесник из Бузинного, оказался таким понятливым и душевным. Почувствовав, что Андрей Иванович с уважением относится к Горопахе, про себя подумал: чем бы услужить дядьке Евмену?
Дедушка, словно уловив его мысли, обратился к внуку:
— Не пора ли нам, Харитон, об обеде позаботиться, тем более гость такой…
— Да что вы, Андрей Иванович! Спасибо, я не голодный да и привычный… В нашем деле, бывает, сутками безо всяких харчей. Но мы не жалуемся, лесовики ведь…
Харитон все понял, бросил на деда понимающий взгляд, сказал, что скоро вернется, и вышел из дома. По воскресеньям готовила Мария, значит, нужно ее попросить поторопиться с обедом, ведь у них дорогой гость из Бузинного…
Евмен, к своему удивлению, почувствовал себя свободнее, когда Харитон вышел. Собственно, из-за него он и явился в Боровое. Волчата — только повод, не они его сюда привели.
— Пришел вот… — неуверенно начал Евмен. — Оно, правду сказать, надо было навестить: и вас давно не видал, а главное, Харитон все покою не давал. Антонина — она у меня хотя и языкатая, правды не скроешь, а тоже ведь живой человек, тревожится… — для чего-то покривил душой Евмен. — Все грызет и грызет: сходи да сходи… Да и мне неспокойно — как тут живется хлопцу?
