Наконец добрался до дома и невольно замедлил шаг — то спешил, а тут враз не хватило духу войти в хату. Но когда увидел темные окна, — значит, дома никого нет, — смело скользнул в калитку, разыскал в потайном месте ключ, отомкнул дверь, вдохнул знакомое тепло родной хаты и начал быстро раздеваться. Значит, мама и на сей раз задерживается в своей лавке, он спокойно поест чего-нибудь тепленького, ляжет в постель и уснет. А чуть свет проснется, незаметно выберется из дома — и опять к Десне: должен же он наконец увидеть, как вскроется река!

Удивило, что печка холодная, все стоит на тех же местах, как и утром. Харитон включил свет и убедился: мама домой еще не приходила. Отрезал ломоть хлеба и кусок сала, очистил луковицу — очень ему по вкусу такая еда, — ужинал и раздумывал, где же его мама.

Харитон вышел из хаты. На улице было темно, но спустя некоторое время он привык к темноте и смело шагнул к сараю, там лежали заготовленные еще с лета дрова. Надо протопить, а то в хате прохладно. Приедет мама — ей меньше будет забот. Вышел на огород и остолбенел — под старой развесистой яблоней стояло что-то страшное, черное, будто привидение… Оно тревожно и угрожающе фыркнуло. Не успел Харитон опомниться, как страшилище побежало в конец усадьбы и перепрыгнуло через невысокий тын; вслед за ним промелькнуло что-то поменьше, похожее на соседского двухлетка-теленка. Тут только, когда неожиданные гости исчезли и растаяли в ночной темноте, Харитон сообразил: да ведь это же лосиха с лосенком! Дядька Евмен высматривал их в лесу, сено возил, а они — подумать только! — в самое село забрались, у него в огороде оказались. Харитон сперва хотел броситься за ними, даже пробежал несколько шагов, но раздумал, остановился. Разве догнать быстроногих лосей, разве дадут они себя рассмотреть? Ему и так посчастливилось — ни к чьей хате не подходили лоси, а к Колумбасовой подошли. Завтра в школе расскажет — все лопнут от зависти. Никто не поверит, брехуном назовут, а он об заклад побьется, потом приведет не поверивших ко двору, следы покажет. За ночь следы не исчезнут, это ведь не собака, не кошка пробежала — лоси!

Так рассуждал Харитон, набрал охапку сухих поленьев, отнес в хату, растопил печку. Хоть бы мать поскорее вернулась — ей первой рассказал бы о том, какие гости побывали в огороде! Даже позабыл, что встреча с мамой не предвещала ничего хорошего.

Все думал про лосей. Старался представить себе, как жила в лесу с малым лосенком старая лосиха, почему она вдруг покинула лесные чащи и приблизилась к человеческому жилью…

Человеку не дано знать все секреты зверей. Кто бы ни вздумал изучить жизнь лесного обитателя, все равно не узнает ее до конца. Харитон не мог себе представить, откуда взялись в их сравнительно необширных и к тому же далеко не пустынных лесах великаны лоси, как они жили, где проводили ночи, кто для них был другом, а кто недругом. Безусловно, другом для них был щедрый дядька Евмен, а лютыми врагами — голодные волки. Теоретически, так сказать, Харитон мог это предположить, а вот как на самом деле жилось лосям, представить себе не мог, хотя и очень желал.

Пути зверей неисповедимы. Лосиха, нашедшая на какое-то время приют за Колумбасовым хлевом, была вовсе не старой. Ей всего четыре с чем-то года, лосенок был ее первой радостью. Явилась она в эти леса издалека. Прошлой весною покинула необъятные леса возле Днепра и прибежала через поля и перелески к самой Десне. Поначалу молча металась по лесам, затем стала тревожно и призывно реветь, а вскоре на ее зов явился красавец лось, молодой, вооруженный могучими рогами-мечами, бесстрашный и отважный.

Юная лосиха вскоре забыла о родной семье. У нее радостно и спокойно стало на сердце; не тревожась и ни о чем не думая, доверчиво брела она лесом нога в ногу, не отступая ни на шаг от своего храброго рыцаря, не имея недостатка в молодых побегах осины, не боясь хищников и людей.

Так прошло лето, наступила осень, осыпались с берез и осин листья. Лось повел ее в густые сосновые боры, где было уютно и тихо. Здесь они облюбовали для себя укромное место под густыми кронами деревьев, в непролазных чащах, где даже днем стоял мягкий полумрак. Выходили отсюда лишь для того, чтобы наесться побегов и погрызть коры в ближайшем осинничке, а остальное время лежали бок о бок.

Молодая лосиха чувствовала сквозь дремоту спокойное дыхание лося и прислушивалась к шуму в вершинах сосен.

Потом ударили морозы; они без пощады сковали землю, покрыли инеем постель лосей из сухой хвои и листвы, старались забраться под густую, как щетка, их серую шерсть. Но такие морозы не были им страшны, так же как и снег, который в ту зиму выпал обильно, укрыв толстым одеялом землю, тяжело повис на сосновых ветвях, пригнув их к самой земле. Теперь лоси приходили на свою стоянку, как в сарай, купались в снегу, грелись собственным теплом и все так же были веселы и счастливы.

Беда пришла перед самой весной, когда днем ярко и весело светило солнце, а ночью холодом обжигали морозы, когда время от времени, откуда ни возьмись, на несколько дней и ночей подымались поземки и метели. В одну из таких вьюжных ночей на них набрела волчья стая.

Волков было трое — матерая волчица и два молодых. Если бы не зимняя бескормица, если б у лося сила была та же, что летом, он бы мигом разметал волков. Но лось был истощен — зима зверям не на пользу. Волки тоже сильно исхудали — лохматые, ребра торчат, животы подтянуты к хребту, — они тоже не могли похвастать силой, но в глазах у них светилась голодная злость, они хотели есть и несколько дней упорно преследовали лосей.

Все чаще в глазах лосей появлялись тревога и страх. Лось поглядывал на лосиху так, что той становилось жутко; если б он умел говорить, то сказал бы: «Убегай, голубушка, пока не поздно, беги, милая, пока я сдерживаю этих голодных обжор!..»

Они позабыли о своем уютном жилье. Брели по глубокому снегу, проваливаясь по брюхо, за ними тащились длинные тени истощенных волков.

Наконец у лося терпение лопнуло. На одной просторной поляне, где снег осел и слежался до ледяной твердости, он задумал дать преследователям решительный бой.

Лосиха пошла, не дожидаясь конца поединка. Она спешила. Заслышав тревожно-властный рев лося, поняла — не волков пугал он этим ревом, а приказывал ей: «Беги, спасайся, милая, я за тебя постою, день и два буду биться, а на поругание не выдам…»

Она бежала, шла, брела, еле переставляла ноги, минуя леса и поляны, на ходу обгладывала кору с деревьев, потому что не хотела умереть с голоду. Так никогда она и не узнает, что случилось там, на далекой лесной поляне, разметал ли красавец лось волчью стаю, или волки перегрызли ему горло и оставили от него где-нибудь в кустах могучие рога да белые ребра. Возможно, лось вышел победителем, но он уже не догнал лосиху, блуждает один по лесам, а может, повстречал на пути другую подругу.

Но лосиха об этом не думала, потому что лоси, хотя и великаны, думать не умеют. Она просто шла в поисках пристанища в укромном местечке. Тем временем снег растаял, поля почернели, и она брела полями, от леска до леска, осмотрительно обходя села, полевые и большие дороги.

Не заметила, как зазеленела трава, как солнце сделалось по-весеннему ласковым и разбудило жаворонков. Они теперь целыми днями висели в небе и пели ей о чем-то приятном, неведомом.

И это неведомое случилось однажды ночью: вечером устраивалась на отдых одна, а утром уже бродила в густом сосняке вдвоем с маленьким головастым и сильно истощенным лосенком. Долгое путешествие и невзгоды неблагоприятно отразились на ее детеныше.

Весна дышала могучей грудью, быстро пробуждая к жизни леса и реки, поля и озера, буйно пошли в рост травы. Лосихе теперь еды хватало вдосталь, да еще такой вкусной, нежной, сытной, что она и не заметила, как выправились ее впалые бока, как лосенок стал наливаться силой и здоровьем, рос красивым, игривым и столько счастья принес матери, что она забыла все: и красавца лося, и лютую зиму, и волчью стаю, свое бегство и трудные скитания.