Действительно, годы летят, как птицы. Весна, лето, осень, зима — вот тебе и год. Еще несколько лет, и они с Яриськой взрослые.

— Ну и чудак ты, Евмен! — отозвалась наконец смягчившаяся тетка Тонька и рассмеялась. — Уж если что скажешь… Яриська еще ребенок, у нее не то в голове…

— Чего там… Может, и то… Мы ведь с тобой с пятого класса дружили вон… а потом…

— Вспомнил! — вдруг снова вскинулась тетка Тонька. — Ну, и что хорошего? Загубила я с тобой свое счастье. Учиться не пошла дальше… Сижу, как гриб в лесу…

— Живем же… — мягко возразил Евмен.

— Да живем уж… — ехидно повторила тетка Тонька.

— А только я так думаю, — продолжал свое Евмен, — что и хлопца до ума довести надо, и Яриську пристроить…

«Ох, какой же молодец дядька Евмен!» — радовался Харитон и любил его в эту минуту, будто родного отца.

В голосе тетки Тоньки зазвучали металлические нотки.

— Оставь глупые разговоры! Так я и отдала дочь за любого. Что у меня, десять дочек, что ли? Учить буду Яриську, в большие люди выводить. Не в Бузинном ей место — в Киеве жить станет и пару себе, не ровню колумбасовскому беспризорнику, найдет. На хату он рот разинул! Да эту хату я и так могу занять, а о Харитоне и слышать не желаю! Не пара он Яриське!

Харитона будто ледяной водой обдали, а потом сунули в кипяток.

Как обухом по голове стукнули. Не мог поверить в то, что услышал.

— Ну, это ты уже лишнее говоришь, — возражал дядька Евмен. — Хлопчик он хороший, способный и… чего там говорить… может и парою стать…

Теперь тетка Тонька рассердилась не на шутку:

— Умом ты тронулся или вовсе ослеп? Что ты мелешь? Или забыл, каков у него отец?

— А мать?

— И мать такая же! Век прожила — копейки за душой не осталось. Гола, как бубен, — стены в хате да ветер в амбаре. Нет, нет, муженек! Иди лучше в хату да займись делом, а об этом молчи, не трави мне душу!..

— Ну, как хочешь… — только и сказал дядька Евмен. И хотя слышался в этом глухой протест и неудовольствие, но они были так слабы, что тетка Тонька на это не обратила никакого внимания.

Непослушными ногами Харитон спустился с чердака на землю. Нырнул за хлев, огородом выбрался в лес и, не оглядываясь, пошел прочь от сторожки. В голове стучало, лицо пылало от стыда и гнева. Вот оно, значит, как!..

Безучастно брел он лесом, не слышал пения птиц, шелеста деревьев. Не знал, чего ищет, от чего бежит. И не заметил, как натолкнулся на лесникову корову с годовалым теленком, услышал звонкий Яриськин голос.

Первым желанием Харитона было бежать. Даже отпрянул в сторону, но наткнулся на ствол березы, больно ударился о него плечом, упал на землю и от боли и обиды горько заплакал. Плакал и, плача, успокаивался и думал, думал… И пришел к выводу: воля тетки Тоньки — еще не все. Он хочет знать, что скажет сама Яриська.

Успокоившись, вытерся рукавом и пошел на голос. Вскоре увидел и Яриську. Она набрала лесных цветов, сплела венок, нарядилась, будто под венец, и раскачивалась на согнутой березке.

Обрадовалась Харитону, как родному обрадовалась. Щебечет, расспрашивает, где был, как ее нашел, а он стоял насупившись.

— Ну, что с тобой, Харитон-почтальон? — допытывалась она, стараясь развеселить его, точь-в-точь как когда-то делала мама.

Глядя в землю, он глухо спросил:

— А ты, Яриська, когда вырастешь…

Она потупилась и тоже смотрела в землю, будто искала глазами то, что там видел Харитон, и ждала конца вопроса.

— …когда вырастешь… замуж пойдешь?

Она изумленно взглянула на него, зарделась, шутливо толкнула кулачком в спину:

— Скажешь такое…

— Нет, я серьезно.

И она поняла, что хлопец не шутит. Подумав, ответила:

— Все выходят…

— За кого пойдешь? Ну, скажи, за кого? Ага! Не говоришь…

Яриська виновато и вместе с тем стыдливо склонила голову:

— За кого мама велит…

Словно в грудь ударили Харитона. Ничего не сказав, смерил ее уничтожающим взглядом, медленно повернулся и пошел.

— Харитон! Постой! Куда ты?..

Но он только рукой махнул, пробормотал что-то и, не оглядываясь, зашагал лесом.

Растерянная и подавленная, Яриська обиженно моргала глазами и ничего не могла понять.

— Вот шальной!.. — прошептала она с обидой, сорвала с головы венок, сердито бросила его вслед Харитону и залилась горькими, уже не детскими слезами.

А началось все с белочки-рыжехвостки.

Галинка заканчивала третий класс и в один день стала самой счастливою девчонкой на свете. Это случилось раннею весной, когда старшеклассники принесли из леса крохотного бельчонка и подарили ей с условием, что она их не выдаст.

— Ой, ребята, спасибо! Всю жизнь мечтала о такой белочке! — приговаривала Галинка, прижимая к щеке беззащитное существо.

Домашние не сразу узнали о бельчонке: Галинка спрятала рыжехвостку в старую рукавицу и потихоньку кормила молоком из пипетки. Когда Екатерина Федоровна обнаружила нового домочадца, она не стала настаивать на его выселении, а попросила Андрея Ивановича смастерить для белочки клетку.

Так было положено начало живому уголку, который постепенно превратился в школьный зоопарк.

Белочка росла, резвилась, потешно выпрашивала у Галинки лакомства, а тем временем рядом с ее жилищем появилась клетка горлицы, нежной и грациозной щеголихи.

Ну а дальше все пошло своим чередом. Найдут ли школьники подбитую галку — несут директорской дочке; сорочата выпадут из гнезда — и тех тащат к Галинке; диких утят поймают — тоже к ней.

Когда же стараниями Галинки в доме появилось столько клеток, что людям стало тесно, Андрей Иванович, который незаметно для себя самого увлекся затеей дочери, решил создать нечто похожее на примитивный зоопарк.

И вот во дворе директорского дома появились удобные вольеры. И если в беличьем жилище не переставало вертеться колесо, на котором резвилась неутомимая рыжехвостка, то дикие утки плескались в настоящем пруду, а сова переселилась из тесной клетки в дупло большого пня. Теперь уже не одна Галинка, а целая группа юных натуралистов ухаживала за своими питомцами.

До девятого класса Галинка была увлечена зоопарком. А потом вдруг сделалась безразличной, забросила своих питомцев. Выросла Галинка, и кончились детские увлечения. Забыла о рыжехвостках, забросила и кружок юных натуралистов — другое занимало ее теперь.

Зоопарк, к счастью, не только не захирел, а даже расширился и пополнился. Многие ученики Боровской школы и Андрей Иванович, теперь уже пенсионер, продолжали заботиться о нем.

Как-то воскресным днем в зоопарке появились ребята из Бузинного. В Боровое приплыли на баркасе, без учителя. Привел их сюда Харитон. Не только хотел он увидеть недавно появившегося здесь лосенка, но втайне надеялся встретиться с Андреем Ивановичем.

Стражи зоопарка были непреклонны. Долго объясняли они нежданным посетителям, почему нельзя беспокоить животных и птиц. Убедить же никак не могли: гости резонно доказывали, что если звери и птицы не боятся их, боровчан, то почему они насмерть перепугаются бузиновцев? Похоже было, что переправа бузиновцев через Десну оборачивалась делом напрасным. Это их обижало. И они продолжали настойчиво просить, чтобы им показали хотя бы лося, того самого, о котором они столько слышали. Им отвечали, что лось не такое простое животное, что нельзя показывать его в любое время всяким бузиновцам. Да и к тому же лосенок еще не совсем оправился после тяжелой раны.

Переговоры постепенно переходили в ссору, чем дальше, тем более острую, потому что экскурсанты поняли, что их не впустят. Как раз в это время на улицу вышел Андрей Иванович. Он уже давно прислушивался к шуму под окнами. И, только узнав Харитона, сразу вышел из дома.