Яриське вдруг показалось, что это пишет не Харитон, а кто-то другой, взрослый. Но она сразу же отогнала от себя эти мысли — ведь Харитон уже вырос, стал таким рассудительным и серьезным, что она, пожалуй, его теперь при встрече и не узнает…
«А еще пропиши мне, Яриська, куда ты думаешь податься, когда закончишь восьмой? Если хочешь, можешь поступить в какое-нибудь профтехучилище. У нас в Новотуржанске их много, этих училищ и техникумов, и принимают в них всех охотно, особенно тех, кто учился на «отлично», а ты можешь легко пройти какие угодно экзамены».
Яриська еще раз перечитывала написанное. Ей показалось, что Харитон подслушал ее мысли, как-то дознался о ее заботах и вовремя протягивает дружескую руку. Но как последовать его совету? Кто знает, где этот Новотуржанск, разве она отыщет туда дорогу? Колебалась, а сердцем верила — поедет летом к Харитону, будет с ним рядом искать свое место в жизни.
Дальше Харитон описывал дядину семью, о деде Макаре и дедах Копытко и Степанове не забыл. Сообщал о том, что у них с дедом большие заботы, потому что никак не двигается дело с установкой памятника, а всем новотуржанцам очень хочется видеть у себя на площади памятник Владимиру Ильичу.
Яриська перечитывала письмо и раз, и два, и смеялась сама с собой, вытирая украдкой предательские слезы. Не замечала того, что солнце уже клонилось к горизонту, скрывалось за лесом, в березовую рощу подкрались сумерки, из чащи пробиралась вечерняя прохлада.
Она бродила по роще, доверчиво прислоняясь к березам. То прятала письмо за пазуху, то снова доставала его, пока от лесной сторожки не донеслось Митьково:
— Яриська-а! Уу-у-у, Яриська! Иди домой, а то мама березовой каши всыплет!
Яриська вспомнила, что она совсем еще не взрослая и не самостоятельная, всего-навсего восьмиклассница, сразу сникла, сделалась как бы меньше и перестала расти. Неохотно пошла на голос брата. Ничего не поделаешь, никому не хочется ни с того ни с сего отведать березовой каши…
IV
У всякого свои радости и печали.
Ляна снова радовалась и расцветала. Только разбудила телефонным звонком Харитона, велела бежать на зарядку, только выскочила на утреннее солнышко, вскинула кверху руки, вздохнула полную грудь чистого воздуха, подняла глаза, широко раскрыла их и увидела — сидят!
Вернее сказать, аистиха сидела, аист же стоял на одной ноге, грустно наклонив голову, снова встревоженный тем, что его подруга в пути натрудила крылья и, чуть живая, опустилась на случайно попавшееся гнездо.
По правде говоря, на сей раз Ляна не так обрадовалась появлению аистов, как в прошлом году. Ей сразу пришло на ум: это не означает, что они поселятся здесь навсегда. Тем не менее она не стала делать зарядку, бросилась в дом, столкнулась в дверях нос к носу с Харитоном и шепотом, боясь вспугнуть новых поселенцев, сообщила:
— Сидят…
Харитон, сладко, как и каждое утро, позевывая, не сразу откликнулся на сообщение.
— Кто? — зевнул он.
— Аисты, вот кто!
Харитон бросил взгляд в сторону безверхого дерева, и с него мигом слетела сонливость, ему стало весело. Не потому, что аисты для него были такой диковинкой, просто понял, что настала взаправдашняя весна и никуда теперь не уйдет.
Молча, на цыпочках пробрались в огород, боясь спугнуть птиц. Аисты не только не испугались, но даже не обратили внимания на любопытных, сидели в необжитом гнезде, думая свою думу. Харитон, прищурив глаза, потому что солнечные лучи били прямо в лицо, разглядывал новоприбывших. Уж очень знакомыми показались ему аисты, точь-в-точь такие, что жили у него за хатой на старом дубе в далеком селе Бузинном на Десне.
— Эге! — окликнул их Харитон. — Как вы сюда забрались?
Аист, будто поняв вопрос, опустил ногу, оперся сразу на обе, наклонил длинноклювую голову, с интересом взглянул на Харитона, как бы обрадовавшись, что встретил знакомого.
— Вот честное комсомольское, — сказал Харитон Ляне, — это наш бузиновский аист! Наверно, узнал: смотри, радуется…
Ляна раскрыла было рот, чтобы категорически возразить, так как подумала, что если этот аист бузиновский, то он снова поведет аистиху в Бузинное. Но тут другая мысль осенила ее: если аист бузиновский, то, увидев здесь Харитона, он непременно останется на месте, решив, что опустился на бузиновское гнездо.
— Может быть, — согласилась Ляна. — Это он тебя разыскал. Ведь говорят, что птицы привыкают к людям сильней, чем кошки. Кошки привыкают к месту, а не к человеку…
В то утро Харитон с Ляной не делали зарядки. Они любовались аистами, рассуждали, останутся они жить здесь или улетят за Десну. В это время Лянина мама позвала:
— Эй, ребята, пора завтракать, опоздаете в школу!
Харитон снова жил в доме дяди — дед Макар неожиданно куда-то отправился, прихватив с собой и деда Копытко. Сторожить улицу Журавлевых остался дед Кузьма — его не взяли, он простудился.
После долгих совещаний и споров в горкоме партии новотуржанцы пришли к выводу, что им не к лицу ждать у моря погоды, пока в мастерских художественного литья всем другим отольют памятники, а потом надумают осчастливить металлургов. Не к лицу тем, кто плавит металл, зависеть от других. Дед Макар убедил: не может того быть, чтоб настоящий мастер огня, которому покоряется самый твердый в мире металл — сталь, не смог справиться с какой-то легкоплавкой бронзой. Вся суть, мол, тут не в том, что выполнить это невозможно. Вся соль в том, что надо знать, как это делается. И дед Макар предложил откомандировать нескольких опытнейших сталеваров в сам Киев, в мастерские художественного литья: пусть хорошенько присмотрятся, как это делается, и определят, можно что-нибудь предпринять в местных условиях или действительно дело безнадежное.
Поехали старики Журавлев и Копытко, а с ними лучший заводской мастер-сталеплавильщик. В Новотуржанске на них возлагали большие надежды — если уж эти не смогут, то другие ничего не сделают.
Скучно стало на улице Журавлевых. Опустел сад, только тетка Ганна копалась на грядках да дед Кузьма наведывался, чтобы покашлять. Не варилась вечерами знаменитая косарская каша. Заскучал и Харитон, перебрался под дядину крышу, где с Ляной было намного веселее.
В школе началась последняя четверть, ответственнейшее время, нельзя было ослаблять внимание к учебе, чтобы на «отлично» закончить восьмилетку, чтобы в профтехучилище представить отличнейший аттестат и хорошую характеристику. Ляна твердо решила кончать среднюю школу, а Харитону снилась прекраснейшая из профессий, какую он только мог себе представить.
В школе он чувствовал себя непринужденно и легко. За зиму восьмиклассники незаметно подросли, возмужали, уже кое у кого из ребят и усы над губой зачернели. У Харитона тоже протянулась от одного угла рта к другому узенькая, чуть заметная полоска. А уж известно — если у человека пробиваются усы, то и мысли другие появляются, меняются интересы. Уже не к семи- и шестиклассникам тянуло восьмиклассников — влекло их к старшим, не замечали младших, становились солиднее и степеннее, не таскали на перемене друг друга за волосы, а все чаще, словно скворцы под осень, собирались в кружки, не избегая и общества девочек, и говорили о чем-то серьезно, о жизненно важном, а ежели и смеялись, то уже по-иному и по другим поводам.
Заметно переменились и восьмиклассницы. И в поведении и внешне. Не ленточки в косички вплетали, а сооружали модные прически, отрастили такие роскошные и длинные косы, что нехотя засмотришься. И глаза у девчонок блестели по-новому. Раньше смех да озорство жили в девичьих глазах, а теперь, по весне, совсем иначе блестели их очи. Задумчиво, тревожно, синим-синим или карим-карим, так привлекающе, что уж и урока не слышал тот, на ком ненароком останавливался этот взгляд.
Харитон с надеждой и спокойно думал о будущем. Когда рядом с тобой такие люди, как дядя Вадим, как дед Макар, можно чувствовать себя уверенным в жизни. Он старался смотреть только вперед, только в завтрашний день. Если б еще Яриська надумала приехать в Новотуржанск, если бы и она здесь училась, тогда бы вообще у Харитона не стало никаких забот, был бы он спокоен и счастлив.
