Хороши были весенние дни. С самого утра, выпутавшись из нежных тенет тумана, вдруг выпрыгивало солнце, начинало веселое путешествие по небу — и радовалось ему все живое. Заморозки словно корова языком слизывала, ледок таял, с треском ломался, вода в Десне веселилась, пузырилась возле берега, гнала вниз мусор и старые прутья.
Начинались полевые работы.
Бузиновский колхоз «Звезда» торжественно встречал каждую весну. День массового выхода техники на поля превращался в подлинный праздник. Зачастую приходился он на воскресенье, выходной день становился рабочим, но от этого не пропадала праздничная торжественность. Напротив, всем представлялся случай выйти на сельскую площадь, собраться вместе.
Еще с вечера механизаторы выводили на площадь возле правления колхоза и сельсовета всю технику: тракторы, сеялки, разбрасыватели навоза и минеральных удобрений, грузовики. Авторитетная комиссия во главе с председателем колхоза и агрономом придирчиво осматривала каждый агрегат, от их глаз не могла укрыться ни одна недоделка.
Всю ночь потом горел свет в кузне, освещая Бузинное. Грохотали молоты, звенели наковальни, урчали моторы, перекликались люди, подчас не хватало времени, чтобы управиться до рассвета. И все же доделывали. Уже после завтрака инвентарь, механизаторы, вспомогательная сила были на местах — все было готово к бою за новый урожай.
На площадь сходились не только взрослые. Все школьники и даже дошколята приходили на праздник. Учителя, классные руководители предупреждали: на торжествах обязательно быть всем! Они могли бы этого и не делать — все равно никто без особых на то причин не упускал случая побывать на площади: начало полевых работ случалось раз в году и в такую пору, которая тоже бывает только раз в году.
Возможно, дети не бежали бы на колхозный праздник, если б когда-то, вскоре после войны, кому-то из сельских руководителей не пришло в голову поручать именно школьнику награждать в этот день лучшего механизатора-передовика снопиком пшеницы или ржи, тем самым снопиком, который в прошлом году вязали последним на поле и, рапортуя об окончании уборки хлебов, торжественно везли в правление колхоза как символ гордости хлебороба. Всю зиму сноп стоял в колхозной конторе, на самом видном и почетном месте.
Весной, когда старые и малые собирались на колхозную площадь, чтобы торжественно благословить начало массовых полевых работ, нарядно одетые девочки-школьницы в венках, с сияющими глазенками на виду у всех выносили его из конторы и ставили на импровизированной трибуне. Традиционный сноп золотился на солнце, клонил книзу тяжелые колосья, будто он и не зимовал в доме, а только что привезен с поля. И в этом было что-то волнующее, такое родное и дорогое сердцу хлебороба, что все, кто был здесь, не могли оторвать глаз от снопа, этого живого символа нового урожая, этой надежды на будущий большой хлеб.
В прошлом году этот сноп привезла передовая бригада, та, что первой закончила уборку хлеба и собрала наибольший урожай. Сегодня сноп вручали механизатору, который быстрее и лучше других подготовил свой трактор к полевым работам.
Харитон стоял в толпе семиклассников и смотрел на золотой сноп. А может, и на Яриську. Ей выпала великая честь: она была отличницей, и классная руководительница велела ей надеть новое шерстяное платьице, чтоб не замерзла, и белый фартучек, убрать голову барвинком и цветами, принять серьезный вид и вместе с восьмиклассницей Валентиной торжественно держать сноп на виду у всех. Везет же Яриське! Харитон одновременно и завидовал ей и радовался. Ему тоже хотелось оказаться перед праздничной толпой, ощущать в руках это золото, но ничего не поделаешь… Правда, каждый раз кому-нибудь из хлопцев поручали держать сноп, стоя на тракторе, когда тот шел из села в поле, но Харитону этого не доверят — есть отличники и активисты, ему до них далеко.
Харитон и не подозревал, что на сей раз именно ему выпадет честь стоять со снопом в руках рядом с лучшим трактористом на тракторе, идущем впереди всей колонны. Когда председатель колхоза спросил: «А кто же сопровождает сноп на тракторе?», директор школы ответил: «Харитон Колумбас».
Никто не удивился, никто не допытывался, как это он удостоился такого почета. Разве он отличник или активист? Юный следопыт или заядлый натуралист? Никто не спросил об этом. Знали одно: Харитон остался круглым сиротой. У Харитона острая боль в сердце, а чем ее лечить? Все согласились, что лучшей кандидатуры директор предложить не мог.
Когда окончился короткий митинг, когда над притихшей площадью отзвучали пламенные слова ораторов, горячо приветствовавших в столь знаменательный день тех, кто должен за лето слова надежд претворить в дело, вырастить щедрый урожай, председатель колхоза сказал:
— А теперь попросим ученика Харитона Колумбаса украсить трактор почетным снопом.
Харитон сначала не поверил, что это его имя было названо, что ему такая честь. За что? Он переминался с ноги на ногу, тревожно поглядывая на товарищей, а они его настойчиво подталкивали в спину:
— Иди, Харитон!
— Иди, тебя назвали!
Он бросил взгляд на Яриську. Она сияла от радости, была больше довольна за Харитона, чем за себя.
Он поверил в счастье и, сутулясь и краснея, сквозь живой строй пробрался к трибуне. Ему ободряюще улыбались руководители села, кто-то одобрительно похлопал по плечу, кто-то легонько подтолкнул в спину — не стесняйся, мол, не задерживай церемонии! Тогда Харитон решительно подошел к девочкам.
Нарядные и торжественные, они не мигая смотрели ему в глаза и с большой осторожностью, бережно передали сноп. Харитон взял его обеими руками — запомнил, как в прошлом году это сделал другой счастливец, — высоко поднял над головой, повернулся кругом и сошел с помоста.
— Кто же за ним присматривает? — спросил председатель сельсовета председателя колхоза, кивнув вслед Харитону.
— Лесничиха взяла шефство, — отвечал тот.
Харитон не слышал этого разговора. Он вообще ничего не слышал и не видел, кроме узенькой щели в толпе людей, расступавшихся перед ним, освобождая путь к трактору, на котором сидел взволнованный тракторист, уже немолодой дядька Иван, ближайший сосед Колумбасов. Ласковыми глазами смотрел он на Харитона, позабыв, что всего лишь прошлым летом этот самый хлопец хозяйничал у него на усадьбе, там, где дозревали на солнце полосатые арбузы. Дядьке не так было жаль арбузов, как того, что этот пакостный мальчишка не дал им дозреть. Так и не узнал механизатор, выспевают в Бузинном арбузы южного сорта или нет.
Харитон хорошо помнил инцидент с дядькиными арбузами и, хотя осуществлял «арбузную операцию» не по собственной инициативе, а выполнял волю своих товарищей, охочих до арбузов, все же чувствовал себя перед дядькой Иваном неловко, смотрел не на него, а на трактор и под ноги, опасаясь, что не словом привета, а ехидным вопросом встретит его тракторист. Сердце стучало тревожно, однако Харитон понял, что сейчас не тот момент, когда вспоминают и высказывают давнишние обиды, к тому же и арбузы-то оказались совершенно зелеными и непригодными к употреблению.
Харитон смело подошел к трактору, стал ногой на выступ, дядька Иван заботливо подал ему руку, пропустил к себе в кабину. Харитон устроился так, чтобы удобно было и самому и золотой сноп был виден всем. Не сразу сообразил, почему его потряхивает и млеют ноги, и, только когда трактор тронулся с места, понял, что это от работы двигателя.
Трактор медленно шел широкой улицей Бузинного. Тракторист Иван внимательно следил за дорогой, Харитон держал сноп, стараясь поднять его как можно выше, а шумная детвора — Харитоновы школьные приятели — бежала рядом, боясь попасть под огромные колеса.
Лишь Антонину не интересовало то, что происходило на колхозной площади. Хватает своих забот! К тому, что должна была делать в лесной сторожке, прибавилась работа и в Харитоновом доме. Уже и в своей семье она была редкой гостьей. Евмен и скот убирал, и в хате порядок успевал навести, а жена хозяйничала на чужом дворе. Даже посторонние люди заметили это, хвалили Антонину Горопаху, говорили, что редко теперь кто-нибудь проявляет такую заботу о ближнем. И никому в голову не пришло, что тетка Тонька неспроста все перемывала и выбеливала в чужой хате, наводя порядок и в амбаре и в хлеву, копалась в огороде…