Однажды обезглавили одного благородного человека, который для одной из сестер был дороже всех прочих людей. Об этом было никому не известно. Альхайт отправилась к ней и сказала, что за него нужно молить Бога и что он лишен своего тела. А произошло сие далеко от обители.
Одного брата проповедника звали Конратом Айштетским[328]. Сей долгое время был духовником нашего монастыря и питал к Альхайт великую приязнь из-за ее святости. Ей была дарована благодать: когда тот читал мессу, было ли это далеко или близко, она видела в его руках тело нашего Господа. Если же он делал что-нибудь наперекор Богу, она сие открывала ему, когда он к ней приходил. И вот однажды случилось, что он явился, дабы собирать милостыню в податном округе монастыря[329]. Она подошла к нему с просьбой дать ей тела нашего Господа, а было как раз то самое время, когда конвент не должен был его принимать. Брат Конрат сказал ей: «Не могу этого сделать, но должен отправляться за милостыней. Я и так задержался». Она же ответила: «Ну, идите и увидите сами, сколько получите». Он бродил очень долго, но получил не больше, чем три раза по полпфеннига. Тут он уразумел, почему так получилось, и просил ее, чтобы она простила ему. Господь же наш сказал ей: «Я погасил огонь между тобою и им, и огню этому никогда больше не разгореться!» С этих-то она больше никогда не видала в его руках тела нашего Господа, да и больше не знала, что делает он, когда его не было рядом.
Жил один брат проповедник, и был он влюблен в одну женщину[330]. Сия же ему в своей любви отказала, и притом в самых презрительных выражениях. Он пожаловался на это нашему Господу, пока держал Его в своих руках. Находясь в хоре, Альхайт услышала это и сказала той самой сестре: «Будь терпелива! На тебя падут великие беды, я слышала, как священник пенял на тебя нашему Господу, пока Он был у него в руках».
Однажды она была восхищена в Вифанию, в тот день, когда Он воскресил из мертвых Лазаря[331]. Она сидела рядом с ними за столом и видела все блюда, которые они вкушали. А тут Андрей и говорит: «Дайте-ка этой прекрасной поклоннице посидеть подле нашего Господа». Так оно и случилось.
По благодати временами случалось, что она могла толковать сложные книги, и вовсе не хуже, чем какой-нибудь изрядно обученный поп. Когда же время сие миновало, то она уже не могла этого делать, ибо была неучена.
Альхайт была весьма утонченной особой. Из-за чрезмерной любви нередко бывало, что она многое делала, не владея при этом телесными чувствами. Как-то раз она зашла в храм, собираясь отыскать там одну из сестер, но увидала ковчежец, в котором находилось тело нашего Господа, и стала подпрыгивать, петь, бросилась навстречу ему от захлестнувшей ее радости. Если она выполняла какую-либо работу, то все ясно видели, что она трудится, лишившись всех своих чувств, ибо чувства ее были в Боге. Когда вечером, уже после трапезы, она отправлялась в сад и слышала от какой-нибудь из сестер сладостное слово о Господе, то, выйдя из себя самой, начинала скакать от дерева к дереву и прижимать каждое к сердцу. А если ее спрашивали, что она при этом имеет в виду, то она говорила: «Для меня, воистину, всякое дерево словно Господь наш Иисус Христос». Затем, направляясь в спальню, она всегда говорила: «Ах, милостивый Господи, Иисусе Христе, давай же взойдем друг с другом на гору».
Как-то случилось, что она читала стихи за оба хора. А приоресса сказала: «Ты поступаешь словно гусыня. Пой в своем хоре и оставь другой хор в покое!» Она же стала размахивать руками, думая, что она и есть гусыня, пока приоресса не сказала: «Ты не гусыня». И только тогда она оставила свое озорство.
Однажды должны были взвешивать мак, а она залезла в мерную чашу. Когда же брат велел ей выбираться наружу, она отвечала: «Не хочу вылезать, ибо вижу рядом Господа моего Иисуса Христа. Хочешь — полезай ко мне? Он такой милый, тебе, как и мне, будет на Него приятно взглянуть». Брат немного помедлил и снова сказал: «Мне нужна мерная чаша!» Она же в ответ: «Конрад, оставь-ка свой гнев, я не вылезу, покуда Он здесь у меня. Хочешь, залезай к нам вовнутрь. Я знаю точно: будь тебе так же хорошо, как мне, ты ни за что бы не вылез!» Вдруг брат воспламенился любовью, так что, разразившись плачем и воплями, бросился через ворота наружу, она же оставалась во благодати довольно долгое время, а потом уже вылезла.
У нее были брат и невестка, у которой нередко случались выкидыши. Альхайт послала за ними обоими и сказала ему: «Брат, посмотри, разве тебе не известно, что на тебе Божий гнев? Ты же знаешь, что переспал со своей тещей. Вот почему все твои дети умирают еще до рождения. Посему покайся и стань духовным лицом, и она тоже пусть станет, или пребывающий на вас гнев Божий умножится». Они прислушались к ее совету. Брат стал тевтонцем, а невестка ушла в нашу обитель. И часто случалось, что нашим Господом ей открывались как благодеяния, так и пороки людей.
Когда наступило время и ее святая жизнь приближалась к концу, она вызвала некоторых сестер и сообщила им о предстоящей ей смерти. А они ее вопрошали: «Дорогая Альхайт, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что должна с нами проститься, пока служат мессу в день святого Петра, и когда говоришь: “Если переживу день святого Петра, то в этом году не помру?”» А она им в ответ: «Сегодня миновало как раз тридцать лет с того самого дня, когда наш Господь сказал мне: “Возведу тебя на Масленичную гору и увенчаю великою славой. Во время, когда поет жаворонок, воспоешь пред Моей Святой Троицей”. И я спросила Его: “Любезный Господи, а когда поет жаворонок?” Он же ответил: “В день святого Петра, Kathedra”[332][333]. Вот почему я считала всегда свою жизнь по этому дню, ибо тогда ей наступит конец».
Была еще другая сестра, которая не поверила, что Альхайт предстоит вскоре скончаться. Альхайт пошла к ней и сказала: «Готовься, ибо умрешь раньше меня». Так оно и случилось.
Сия святая сестра почила в пятницу в полдень, накануне дня святого Петра, как во всеуслышание много раз сама говорила: «Возликуй, душе моя, возликуй, в следующее воскресенье быть тебе в вечной радости!» Когда она возлежала мертвой, то была краше и милей, чем когда-либо раньше.
Когда возвестили в било о кончине этой жены, некий голос сказал одной престарелой особе: «Сестра, ныне сидящая на соломе, достойна того, чтобы без промедления взойти к небесам». Едва взошла она в лазарет, так тотчас увидела сестру, сидящую на соломе, ее звали Рицей из Элленбаха[334]. Сия преставилась на четвертый день после сей святой Альхайт. Когда она уже почила, Господь наш сказал господину Фридриху, старому капеллану:[335] «Не подобает оставлять большого служения из-за служения малого», имея в виду, что негоже пропускать постную мессу ради «Requiem etemam»[336][337] или приостанавливать ее из-за святой Рицы.
Была одна жена, ее звали Альхайт из Херспрука[338]. В нашу общину она пришла вместе с супругом. Его звали Генрихом, и он дал конвенту изрядную сумму для возведения построек. Она служила сестрам в великой любви, и когда ей давали какое-нибудь поручение, то всё собрание радовалось. Когда ей настало время помирать, то она во всеуслышание объявила и сказала конвенту: «Любезные жены, хочу открыть вам, что в то время, когда я еще жила в Нюрнберге, упрашивал меня мой супруг, чтобы я ушла в сей монастырь, а я не желала этого сделать. Немного спустя явился мне святой Доминик в соборе Святого Себальда[339], но я и ему отказала. Затем мне явилась Мария, Мать милосердия, и молила о том же. Она торжественно обещала посетить меня вместе с Сыном своим в час моей смерти. Милые жены, оставайтесь при мне, дабы не пропустить как-нибудь, когда Он придет и будет со мною». Так оно и случилось. Оба пришли к ней и явили Свои пресветлые лики, сказав, что она — одна из избранных, что Они сотворят с ней особую милость и явятся к ней, покамест она не преставилась, еще один раз. Она поведала сестрам об этом, показала им, где Оба стояли, и открыла, во что Они были одеты. Потом она сказала женам: «Милые сестры, не пропустите Их, когда Они будут здесь снова». Произошло же всё так: накануне Пальмового воскресенья справляли день нашей Владычицы[340], наш Господь прошел среди храма, когда пели «Те Deum laudamus»[341][342], стих «Et laudamus nomen tuum in seculum»[343], и оставался внутри до тех пор, пока не закончили петь. Пред Ним преклонился целый конвент, но Он был незрим; и только Шенкин, приоресса, одна Его видела, каким Он был в тридцать лет. После «Те Deum laudamus» Он вышел из хора и направился к болящей сестре, как ей обещал. И вот, она воскликнула громким голосом: «Господь наш пришел и Его любезная Матерь Мария!» Тут все жены попадали ниц перед Ним и просили ее, чтобы она молилась [Ему] за конвент. Ну, вскоре вышла она из себя и принялась нежно беседовать с Господом нашим. Слова, коими она обращалась ко Господу, сестры слышали очень отчетливо, а Его слов не слышали вовсе. Когда же она снова возвратилась в себя, они спросили ее, помолилась ли она за конвент. И она отвечала: «Он осенил вас всех крестным знамением». На том и случилась ее блаженная кончина.
