– Позвольте мне разобраться с этим.

– Ну…

Через несколько дней она позвонила ему в офис.

– Лора Магнусон, – бодро представилась она. – Знаете пустующую лавку на Хай-стрит? Прямо за рынком? Я могу арендовать её за сотню в месяц, с настоящего момента и до ноября.

– Ну и дела! Сто долларов в месяц! Как вам это удалось?

– Я объяснила, что у вас имеется реальная возможность стать сенатором, и хозяевам не помешал бы друг-сенатор. Видите ли, я кое-что проверила и обнаружила, что у них возникли проблемы с зонированием[50].

– Чёрт побери, это просто замечательно. Теперь я должен подписать договор аренды? И отправить им чек на аренду за первый месяц?

– Я сама выпишу им чек, а вы расплатитесь со мной. Понимаете, мне пришлось представиться руководителем вашей кампании, чтобы заставить их серьёзно говорить со мной. Если бы они решили, что я – просто назойливая бездельница, не имеющая никаких полномочий…

– Естественно, я понимаю. Вас не свернуть с курса.

– И если хотите, я осведомлюсь об аренде мебели.

– Да, конечно. У нас должна быть какая-то мебель.

Вот так Лора подписала договор аренды, арендовала мебель, а затем занялась организацией печати и канцелярскими товарами. Скофилд с изумлением рассказал об этом Малкейхи.

Пожилой мужчина поджал губы и медленно кивнул.

– Один из приятных моментов в политике. Все подряд стремятся запрыгнуть на подножку вагона, пусть даже нет толпы, а то и самого вагона. Как она выглядит?

– Шикарно выглядит с деловой точки зрения. Одета как полагается, умело накрашена – любой голову потеряет, но она и сама по себе красавица.

– Ты к ней подкатывал?

– Чёрт возьми, нет. Разве я не говорил вам, кто она? Её отец – Говард Магнусон. Вы же знаете о «Магнусоне и Беке».

– Ну и что? – Малкейхи грубо рассмеялся. – Писает-то она сидя, верно? Знаешь что? Ты для неё – новая игрушка, игрушка для богатенькой девочки, – презрительно фыркнул он, слегка раздражённый тем, что Лора заменяет его в качестве наставника, гида, руководителя карьеры Скофилда. – Когда через пару недель она устанет играть в политику, то попросту вышвырнет тебя из своей жизни.

– Ну, право, не думаю. Кажется, ей это нравится гораздо больше, чем мне. – Скофилд застенчиво усмехнулся. Он не хотел признаваться даже самому себе, что, хотя причина его участия в выборах заключалась в том, что он в минуту слабости позволил Малкейхи убедить себя, только интерес к Лоре удерживал его от прекращения предвыборной гонки. До сих пор ему не удавалось привлечь юридический бизнес – что, по заверению Малкейхи, должно было непременно произойти – и теперь его беспокоили непрерывно растущие счета. У Скофилда хранилась небольшая сумма, шесть тысяч долларов – всё, что осталось из его доли от продажи родительского дома – и его терзала горькая уверенность в том, что эти средства иссякнут ещё до завершения кампании.

В самом начале он ещё соглашался ходить на различные политические встречи, и по настоянию Лоры поднимался, чтобы задать вопрос или высказать комментарий, каждый раз представляя себя кандидатом в сенат штата от округа. Но когда ничего существенного не произошло – ни в политике, ни в юридическом бизнесе – он потерял веру. И теперь, когда Лора рассказала ему о группе, которая собиралась, например, по поводу Закона о гавани, и заметила: это удобный случай, чтобы выступить и изложить свою позицию, Скофилду хотелось ответить, что в тот вечер он занят, что у него намечена работа в юридической библиотеке, или же ему необходимо подготовиться к явке в суд на следующий день. Он так мало верил в свои шансы на избрание, что Лора тоже начала задумываться, не выбрала ли она неудачника. Когда «Курьер», выходящий в Барнардс-Кроссинге, опубликовал отчёт о телефонном опросе, который показал, что все три кандидата идут практически ноздря в ноздрю, Скофилд не проявил особого энтузиазма.

– Что такого замечательного в том, чтобы соревноваться с другими? – жалобно спрашивал он. – Опрос проводился главным образом для руководства штата – губернатора, вице-губернатора и генерального прокурора. Затем, когда они добрались до сенатора штата, то, вероятно, просто зачитали три имени, Скофилда, Баджо и Кэша, и спросили, кто кому нравится. Если имена перечисляли в алфавитном порядке, моя фамилия была последней, поэтому обыватель, которому всё равно, выбрал то, что услышал. Но эта пара, Баджо и Кэш – они профессионалы. У них есть организации, люди, которым они оказали услуги, или люди, которые надеются что-то получить от них. Какой шанс у новичка?

– Вот тут вы ошибаетесь. Вы знаете, почему Кэш баллотируется в Сенат, а не переизбирается на своё место в Генеральном суде? Потому, что у него нет шансов на переизбрание. Никаких. Поговорите с любым из горожан. Он голосовал против Закона о гавани, и жители Линна не простят ему этого. Баллотируясь в Сенат, он надеется, что сможет набрать голоса в Челси, Ревире и Барнардс-Кроссинге, чтобы компенсировать провал в Линне. Дело в том, что он не рассчитывает на победу. Видите ли, если он проиграет, то не становится политическим мертвецом, каким оказался бы, если бы его не переизбрали. Потому что должность сенатора на ступеньку выше.

– Да, я что-то слышал об этом, но…

– А Баджо твёрдо стоит на ногах только в Ревире. А как насчёт результатов по второму выбору? В нём вы лидируете. – Она сунула ему в руки лист бумаги. Но он не взял его. И вместо этого спросил:

– Что это за второй выбор?

Лора объяснила:

– Каждому задавали вопрос, кого он предпочитает, а затем – кого бы он поставил на второе место. Сторонники Кэша разделились между вами и Баджо, но ваши люди выбрали Баджо, а люди Баджо выбрали вас.

– И?

– А это означает, что многие не столько за кого-то, сколько против Кэша. Если бы вы заполучили часть голосов Баджо, то оказались бы на коне.

– А если он заберёт часть моих голосов, то сам окажется на коне. К сожалению, это не скачки с победой, призовым местом и праздничной шумихой. Окупается только победа.

Лора разозлилась на него. Но ещё больше – на себя. Неужели она неверно оценила Скофилда, совершенно неправильно поняла его характер? Она подумала, что, похоже, ей следует уйти, поскольку впереди не видно никакого просвета.

– Возможно, мне придётся отсутствовать в течение некоторого времени, – предприняла она ещё одну попытку. – У вас найдётся кто-нибудь, чтобы занять моё место?

– Как долго?

– О, неделю или, может быть, две, а то и больше.

– Тогда всё в порядке. Я закрою контору и буду приходить днём, чтобы заняться почтой.

Нет, он просто невозможен! И всё же – у него были все полномочия. Он был высоким и красивым. Приятным и дружелюбным. Носил имя, связанное с городом. Обладал правильными степенями от правильных школ. Должен существовать какой-то способ, с помощью которого она могла бы сдвинуть Скофилда с места, привить ему желание и амбиции и заставить действовать. Да что же с ним не так?

С самого начала Говард Магнусон продемонстрировал свою работоспособность, начиная заседания правления точно в девять и завершая их около одиннадцати вместо полудня. Члены правления, которые надеялись перекусить пораньше, чтобы провести день на поле для гольфа, приветствовали перемены, но те, кто приводил детей в религиозную школу на воскресные занятия, могли отвезти их домой не раньше полудня, когда завершался последний урок. И в результате целый час не знали, чем себя занять.

Рабби не присутствовал на собраниях и почти не видел нового президента. В течение месяца, если не двух, они не обменялись ни словом. Президент не посещал вечерние службы в пятницу, а тем более ежедневный миньян. И у него не было кабинета в синагоге, куда рабби Смолл мог бы зайти, хотя бы из вежливости. Несколько раз рабби думал о том, чтобы позвонить Магнусону вечером, предполагая, что тот желал бы поговорить с ним, но потом объяснил Мириам: