Несколько минут Лэниган продолжал писать. Затем он поднял голову и улыбнулся.

– Я думаю, хватит. Я напечатаю это, и вы подпишете, если всё в порядке.

Позже Лэниган спросил у Дженнингса:

– Времени хватило? Раздобыл что-нибудь?

– Ага. Много. Кучу отпечатков с капота и крыльев. Скорее всего, они его самого, или его жены, или заправщика с бензоколонки. Я проверю их на случай, если какой-то из них совпадёт с пальчиками мертвеца. А также нашёл волокна, которые могут совпасть с волокнами мужского пальто. Вмятин не было. Он что-нибудь заподозрил?

Лэниган покачал головой.

– Не было причин.

Мейер Андельман пришёл в ужас, когда Моррис Гальперин сообщил ему, что Говард Магнусон может уйти в отставку. Будучи главой ОЕП[103], он не только рассчитывал на большое пожертвование от Магнусона, но и чувствовал, что оно поможет увеличить размер взносов, которые будут вносить другие.

– Вы имеете в виду – только с поста президента, Моррис, или из храма? – спрашивал он с тревогой.

– Насколько я знаю, только с поста президента, – ответил Моррис Гальперин. – Вероятно, он продолжит быть членом правления.

– Не думаю. Если он уйдёт с поста президента из-за какого-то спора с рабби, то выйдет и из правления. И даже если он этого не сделает, вы больше никогда не увидите его на заседаниях.

– Возможно, вы и правы, – согласился Гальперин, – но сейчас это выглядит так: или он, или рабби.

– Выбор, значит? Тогда я без разговоров голосую за Магнусона. Раввинов – пруд пруди, но где нам взять другого такого бизнесмена-миллионера, как Говард Магнусон? Он – ценное имущество для правления. Я ничего не имею против нашего рабби, хотя он какой-то бесчувственный и порой ведёт себя как Всемогущий Господь, но если вы попросите меня выбрать между ними, двух мнений быть не может.

– Но, Мейер, речь вовсе не о том, чтобы выбирать одного или другого.

– Нет?

– Ну, вообще-то и да, и нет. Видите ли, если Говард пойдёт дальше и заставит какого-то постороннего рабби обвенчать его дочь, даже если церемония пройдёт в его собственном доме, наш рабби уйдёт в отставку. Но, – и он поднял указательный палец, – при этом объяснит причину всей конгрегации. А Говарду это не нужно, потому что он думает, что подобное может привести к расколу.

– Что ж, весьма тактично. Он согласен с отставкой рабби, но не желает создавать проблемы. Тогда вот что я скажу вам. Почему бы нам не уволить рабби за… допустим, ненадлежащее выполнение своих обязанностей, или просто потому, что мы хотим перемен? В конце концов, он отказался принять пожизненный контракт, предложенный ему несколько лет назад. Он хотел быть свободным, чтобы иметь возможность уйти, так почему мы не можем нанять кого-то другого? Тогда он не будет апеллировать к общему собранию, не так ли? Что он им скажет? Правление увольняет меня, потому что я им надоел, но я не разделяю их точку зрения?

Гальперин склонил голову в знак согласия.

– Это мысль. Но держите её при себе, пока я не поговорю с другими.

– Ясненько. Да, и разве ваш брат не рабби?

– Да, и что?

– Может быть, его заинтересует эта работа.

Оскар Стейн искренне сочувствовал Магнусону.

– Когда моя младшая сестра сказала мне, что собирается выйти замуж за гоя, естественно, я был расстроен, но больше потому, что знал, как отреагируют родители. Они только что не рыдали, особенно мать. И не пошли на свадьбу. Свадьба? Какая там свадьба! Я пошёл с ними в здание суда в Салеме, а затем мы отправились за праздничный стол. Если бы у нас был рабби, родители устроили бы свадьбу в доме, и чувствовали бы себя куда лучше. Потому что им нравился зять. Он очень порядочный. Я говорил об этом с нашим рабби, но он не сдвинулся с места. Очевидно, с его точки зрения, он не имел права. Я не спорил с ним, но не мог избавиться от мысли, что нужно что-то придумать, потому что такие вещи случаются раз за разом. В конце концов, есть такие рабби, которые венчают гоев. А раз так, в законе должна быть определённая свобода действий. В смысле, если это противоречит закону, то почему другим сходит с рук? Ни разу не слышал о том, чтобы кого-нибудь разраввинили[104] или что-то в этом роде. Может быть, наш рабби – просто твердолобый упрямец. Понимаешь, о чём я?

– Многие согласны с тобой, Оскар, – кивнул Гальперин. – И я слышал, что кое-кто намерен предпринять некоторые меры.

– Да ну? И какие?

– Например, пригласить другого рабби. Многие считают, что, поскольку рабби всегда настаивал на годовом контракте, чтобы иметь возможность уйти, когда сам захочет, а то, что хорошо для одного, хорошо и для других, и поскольку он обеспечил президенту головную боль, почему бы нам не нанять другого рабби для разнообразия?

– По мне, вполне разумно.

Малкольм Ковнер рассуждал:

– Возможно, рабби прав, а может, и нет. Может ли он венчать кого-то или нет – это его дело, и я готов признать, что он, вероятно, разбирается в своих делах. Но он не имел права приказывать Магнусону уйти в отставку. Это уже не его дело, и когда он так сказал, то взял на себя слишком много. Далее, если бы Магнусон пригласил другого рабби, то наш по-прежнему остался бы вне игры, но нас бы это не коснулось. Я не думаю, что мы стали бы что-то делать, если бы не получили жалобу от Магнусона. Но если Магнусон говорит, что собирается уйти в отставку – это сваливается нам прямо на головы. Нужно учесть, что Магнусон – один из нас, а рабби – нет.

– Почему, Мал?

– Ну посмотри сам: в старых добрых американских Соединённых Штатах имеются три ветви: исполнительная власть, конгресс и судебная власть[105]. – Он показал три пальца. – Видишь? Они раздельны, но равноправны. Это как баланс сил. Конгресс не может указывать чиновнику правительства, что делать. Это прерогатива Президента. Точно так же и Президент не может сказать Конгрессу: мне не нравится этот сенатор, и я хочу, чтобы вы избавились от него. Это в компетенции Сената. Далее, мы являемся правлением храма, а рабби – человек со стороны, которого мы нанимаем. Поэтому он не может приказать кому-либо из нас уйти в отставку, так же как не может нам приказывать Стэнли, уборщик. Понял, о чём я?

– Конечно, но что нам с этим делать?

– Послушай, Моррис, у нас было сколько, полдюжины президентов? Так где написано, что у нас может быть только один рабби? Время от времени мы меняем президентов, поэтому, возможно, пришло время сменить рабби.

– Многие думают так же. – Гальперин усмехнулся. – Мейер Андельман предложил мне связаться с моим братом – он рабби – и узнать, интересует ли это его.

– Ух ты, вот как! Думаешь, его это заинтересует?

– Не знаю. Сомневаюсь.

– А почему бы тебе не спросить его, Моррис? Это всего лишь телефонный звонок.

– Спрошу.

Чарли Таннеру рабби никогда не нравился.

– Он – не моего поля ягода. Я и так не в восторге от раввинов, но этот мне особенно не по вкусу. И я не одинок. Многие терпеть его не могут. Вот назови мне хоть одного настоящего друга, который имеется у него в правлении. Хоть одного, который известен как друг рабби, который стоит за ним и поддерживает его. Днём с огнём не найдёшь. А знаешь, почему? Да потому, что он ведёт себя чертовски высокомерно. Мой старик рассказывал, что в старые времена рабби был столпом общества. Он был единственным образованным человеком, и потому все привыкли полагаться на него. И рабби Смолл продолжает действовать так, будто мы в девятнадцатом веке, и он единственный, кто хоть что-то знает. Но в наши дни в обществе полно врачей, юристов, бухгалтеров, инженеров. И большинство бизнесменов окончили колледж. Так почему же он смотрит на нас сверху вниз и указывает нам, что мы можем сделать, а что нет? Вот в этом-то и суть. Он – старомодный тип в современном мире. Он анахронизм, вот он кто. Честер Каплан говорит мне, что знает Талмуд наизусть. А ты знаешь, что это такое? Это законы, которые существовали ещё во времена создания Библии. Понятно, если бы мы жили в библейские времена, но ведь это не так. Мы живём в старых добрых США, в двадцатом веке, и приближаемся к двадцать первому. Так кто нам нужен? Нам нужен современный человек, который понимает, что происходит в современном мире, и может дать духовное руководство для решения проблем наших дней.