– Значит, его забрали в пятницу днём. Так что ты стучал в его дверь, пока он сидел в участке.
– М-м…
– Ты должен уведомить его родителей, Дэвид.
– Как?
– Разве ты не помнишь номер, который они дали тебе?
Он покачал головой.
– В этом нет смысла. Почти уверен, что их там уже нет.
– Но люди, у которых они жили...
– Какой-то отель или гостиница. Когда я перезвонил, трубку взял оператор коммутатора.
– О, Дэвид, разве мы ничего не можем сделать?
– Думаю, стоит позвонить шефу Лэнигану. Поскольку это был наезд, возможно, арест произвели сотрудники дорожной полиции, но он наверняка знает что-нибудь об этом. Он, скорее всего, дома. Я позвоню ему.
Рабби позвонил Лэнигану и спросил:
– Ваши люди арестовали Пола Крамера?
– Верно.
– Не могли бы вы рассказать мне об этом?
– Что вас интересует в этом деле, Дэвид, кроме того, что он один из ваших?
– Думаю, этого уже достаточно, но, кроме того, меня попросили его родители. – Он рассказал, что произошло в пятницу вечером по возвращении из храма.
– Понимаю. Ну вот что. Я собираюсь в участок. Вообще-то вы поймали меня буквально на пороге. Почему бы нам не встретиться там?
28
Будучи членом исполнительного комитета Ассоциации начальников полиции, Чезаре Орландо часто общался со своими коллегами по всему штату. В настоящее время он занимался повышением интереса к конференции, которую планировалось провести в Бостоне в День благодарения[90], и, в частности, привлечением на неё участников. Поскольку реакция обычно была в лучшем случае едва тёплой, он приобрёл привычку обсуждать этот вопрос окольными путями. Поэтому, когда позвонил Лэнигану, то начал с того, что поздравил его с успешным и быстрым раскрытием дела.
– Как ты справился, Хью?
– О, просто хорошая детективная работа, которой славится полицейский департамент Барнардс-Кроссинга, Чеззи.
– Ага. Можешь составить отчёт и прочитать его на конференции в Бостоне.
– Да, смогу, если найду карандаш.
Орландо засмеялся.
– Ну, раз ты так любезен, я разыщу тебе один. И вот что: у меня есть новости, связанные с этим делом.
– Вот как?
– Угу. Помнишь листовку, которую какая-то группа – то ли «Хорошее правительство», то ли «Обеспокоенные граждане» – распространяла непосредственно перед выборами? Так вот, напоминаю: Томми Баджо утверждал, что это фальсификация, и он никогда не был на этом ужине; но выборы он проиграл. Он подал в Избирательную комиссию жалобу на нарушение правил, и они выделили пару детективов.
– Хочешь сказать, что они действительно расследуют такие штуки?
– Да ты и сам знаешь. Обычно требуется некоторое время, пока они поднимут задницы, но у Томми зять в комиссии, так что он смог довольно быстро принять меры. И знаете, что они откопали? Что «Обеспокоенные граждане» — это не кто иной, как Тони Д'Анджело, жертва вашего маленького наезда.
– Очень удобно, – хмыкнул Лэниган.
– Я знаю, о чём ты думаешь, Хью. И не буду отрицать, что время от времени на плечи покойника вешают каждое нераскрытое преступление. Мы делали то же самое во время войны, когда я служил в Интендантстве. Каждый раз, когда один из наших грузовых кораблей топили, мы загружали его всем утраченным или потерянным имуществом, за которое отвечали. Помню один корабль, «Либерти», водоизмещением десять тысяч тонн, так вместе с ним затонуло около ста тысяч тонн столов, пишущих машинок и автокранов. Но этим точно занимался Тони Д’Анджело, к гадалке не ходи. Они нашли печатника, а дальше – дело техники.
– А Томми Баджо всё отрицает? – спросил Лэниган скептически.
– Ну, от доказательств трудновато увильнуть. Но говорит, что никогда даже не встречал Тони Д’Анджело, и не узнал бы его, если бы столкнулся с ним лицом к лицу. Значит, покойник работал на кого-то другого. Баджо думает, что всему виной братья Фиоре из-за того, что ему удалось выполнить постановление о введении комендантского часа в час ночи в ночных клубах. Но зачем им вмешиваться в его избрание – ведь, победив, он уедет из города, а в случае проигрыша останется городским советником и костью у них в горле?
– Звучит разумно. Как насчёт женщины? Что она говорит?
– Женщина? О, ты имеешь в виду Милдред Хэнсон, с которой он жил? Уехала. Но это ничего не значит. Такие постоянно перемещаются.
– Значит, Избирательная комиссия закрывает дело? Что ж, приятно знать. Спасибо, что позвонил и рассказал мне, Чеззи. – Улыбаясь, он повесил трубку.
Менее чем через полминуты зазвонил телефон. Это снова был Орландо.
– Эй, ты повесил трубку!
– Но я думал, мы закончили разговор, Чеззи, – удивился Лэниган.
– Умный ты, как я погляжу. Слушай, Хью, ты приедешь на собрание после Дня благодарения, не так ли?
– Почему оно всегда проводится в Бостоне? –
– А где же ещё? Может быть, в Барнардс-Кроссинге? Заказать тебе и твоей миссис комнату?
– Для чего мне нужна комната, Чеззи? Я могу добраться туда за тридцать-сорок минут.
– Послушай, Хью, нам нужно заказывать в «Статлере»[91] определённое количество номеров.
– Нет, Чеззи. Я постараюсь, но потом уеду.
– Ну хотя бы поужинать с тобой я могу?
Лэниган смягчился.
– Хорошо, договорились.
29
– Дети! – Лэниган выплюнул это слово, как какую-то непристойность. – Тут ничего не скажешь. Всё как на ладони. Его взяли с поличным. Осколки стекла, найденные на месте происшествия, точно соответствуют рассеивателю, снятому с его автомобиля, когда там меняли фару. Я говорю не о том, что это просто стекло того же типа. Я хочу сказать, что кусочки, осколки совпадают, как в мозаике. Достаточно? Но он говорит, что был дома весь вечер и всю ночь.
– Кто-то другой мог взять его машину, – предположил рабби.
Лэниган покачал головой.
– Он отрицает.
– Я хотел сказать, без его разрешения.
Лэниган снова покачал головой, на этот раз широко улыбаясь.
– Он запирает свою машину, когда уходит. И не только запирает её, но и прикрепляет какое-то из тех запатентованных устройств, которые фиксируют руль. Помнится, что там, где он обычно паркуется днём, в Бостоне на Хантингтон-авеню, где находится университет, постоянно угоняют автомобили.
Рабби кивнул.
– Это скорее ограничивает возможности, не так ли? Жертва – он был пешеходом, правильно? Кем он был и что делал, прогуливаясь по Глен-лейн ночью? Был ли это какой-то бродяга или…
– Забавно, – усмехнулся Лэниган. – Я только что закончил разговаривать с начальником полиции Ревира, как раз перед вашим приходом. Погибший был мелким политиканом из Ревира. По словам шефа, именно он выпустил листовку, на которой Баджо, кандидат в сенаторы штата, засветился на каком-то обеде с кучкой гангстеров. Вы видели это? Что касается того, что он делал в Глен-лейн, наша теория состоит в том, что он направлялся в Салем и почувствовал неотложный зов природы. Поэтому он повернул в Глен-лейн и вышел из машины, чтобы прогуляться и облегчиться.
– Понимаю. – Рабби задумался на мгновение. – И тот, кто едет по тёмной пустынной дороге, такой, как Глен-лейн, может не ожидать пешеходов…
– Это точно, – согласился Лэниган. – Парень, возможно, в тот момент вышел из леса. Может быть, он внезапно испугался какого-то животного, енота, допустим, или скунса, и выскочил из леса и врезался прямо в машину. Видите ли, в наезде есть два элемента: удар и побег[92]. Конечно, наезд – всегда несчастный случай. Тем не менее, мы всегда начинаем с предположения о халатности со стороны водителя, и, если он выпил, это становится чем-то бо́льшим, чем просто предположение. Но здравый смысл подсказывает, что иногда это вина жертвы, и самый осторожный водитель в мире не мог избежать аварии. Однако нормальную юридическую процедуру мы начинаем с предположения, что вина лежит на водителе. Дорожная полиция автоматически приостановит действие его водительских прав, и именно обвиняемый, водитель, берёт на себя бремя доказывания того, что невиновен, чтобы вернуть их. Далее, если жертва умирает в результате дорожно-транспортного происшествия, наказание не слишком строго. Обычно это не более чем приостановление действия прав на определённый срок. Но второй элемент – побег – осознанное решение со стороны водителя, и оно преступно и предосудительно. Он оставляет свою жертву на дороге, корчащуюся от боли, и почти наверняка ей грозит ухудшение состояния из-за отсутствия медицинской помощи.