Гальперин наклонился вперёд в кресле. Вопрос перешёл в юридическую плоскость.

– И фонд зависит от того, выйдет ли она замуж за еврея?

– Нет, не совсем. В то время Лоре было около шестнадцати лет. У двоюродной сестры моей жены была свадьба, на которой мы все присутствовали. Она вышла замуж за нееврея, хорошего мужчину, и у них хороший брак. Уже трое детей. Церемонию проводил священник, но она была действительно несектантской[96]. Я имею в виду, что не было упоминания об Иисусе или чём-то подобном, и проходила она не в церкви. А в доме девушки, в саду. Но моя свекровь была очень расстроена. Позже я узнал, что она говорила с Лорой и потребовала от неё обещание: когда внучка соберётся замуж, церемонию будет проводить рабби. Лора согласилась. Она очень любила свою бабушку Бек. Потом бабушка сказала Лоре, что создаёт для неё целевой фонд, на который та сможет рассчитывать, когда ей исполнится двадцать один год.

– Это зависит от того, будет ли её венчать рабби?

– Возможно, не с юридической точки зрения, но Лора чувствовала, что связана моральным обязательством с того момента, как начала пользоваться фондом пять-шесть лет назад.

– Понятно. Ну, я не знаю, сколько потратила ваша дочь, но не думаю, что вам будет трудно возместить деньги.

– Нет, так не получится. Лора твёрдо стоит на своём.

– Ясно. Что ж, существуют рабби-реформисты, которые порой соглашаются участвовать вместе со священником или пастором[97] в том, что вы можете назвать экуменической свадьбой[98]. Так, с ходу, я не назову вам ни одного консервативного рабби, который на это пойдёт. А ортодоксальные и слышать об этом не захотят.

– А рабби Смолл, естественно, консервативный, – подхватил Магнусон.

– С наклоном в сторону ортодоксии, – добавил Гальперин.

– Знаете, свадьбу не обязательно проводить в храме.

Гальперин покачал головой.

– Для рабби Смолла это не имеет никакого значения. Я уверен, что он не согласится.

– Но, чёрт возьми, такие вещи периодически случаются.

– Конечно. В наши дни чаще да, чем нет. Мой племянник…

– Женат на нееврейке?

– Ага. Гражданская свадьба, поэтому проблем не было. Но мои родители были очень огорчены. Потом – племянница Бена Джозефа, сестра Марти Слободкина, брат Айры Лампорта и… знаете, что? Могу поспорить, что нет ни одного члена правления, в семье которого нет смешанного брака – брат, сестра, племянник, племянница, двоюродный брат. Я слышал, что таких чуть ли не половина.

– И как они поступали?

– По-разному. Иногда язычник проходил гиюр[99]. Иногда обращался еврей. Или… может быть, это не является фактическим обращением, но некоторых из них венчал в церкви священник или пастор. Похоже, католики немного расслабились. Раньше они требовали письменного соглашения о том, что дети будут воспитаны в католической вере. Сейчас – нет; по крайней мере, обходятся без письменных соглашений. Я считаю, что в большинстве случаев у них гражданский брак. Кажется, в Нью-Гемпшире есть рабби, который зарабатывает на смешанных браках. Я слышал, он ездит по всей Новой Англии.

– Мне бы хотелось связаться с ним, – задумался Магнусон.

– Я с лёгкостью могу узнать имя и адрес.

– Хорошо. Но, конечно, из вежливости мне придётся поговорить с рабби Смоллом.

– Безусловно.

– Я объясню ему ситуацию и попрошу его исполнять свои обязанности.

– Он откажется.

– Тогда я скажу ему, что найду кого-нибудь другого.

– Ему это не понравится, – заметил Гальперин.

– Мне самому это не нравится. И не какая-то часть. Честно говоря, мне не нравится то, что моя дочь выйдет замуж за Джона Скофилда. Мне не нравится, что она настаивает на том, чтобы их венчал рабби, когда они могли бы обратиться к любому судье или секретарю суда. И крайне не нравятся иезуитские тонкости со стороны моей дочери. Потому что очевидно: когда моя свекровь взяла с неё обещание, что она выйдет замуж за рабби, то имела в виду, что та должна выйти замуж за еврея, урождённого или хотя бы новообращённого. Но жизнь меня не баловала и научила, что многие вещи, которые мне не нравятся, всё равно приходится принимать.

– Да, но рабби может посчитать, что не должен это принимать.

– И что он может сделать?

– Не знаю, разве что отказаться.

Пол Крамер предстал перед судом в понедельник утром в Салеме. Сержант Данстейбл присутствовал и как офицер, производивший арест, и как сопровождавший обвиняемого из участка в Барнардс-Кроссинге. Помощник окружного прокурора Чарли Вентуро настаивал на высокой сумме залога на том основании, что произошло серьёзное преступление, убийство. Джон Скофилд, выступая в качестве защитника обвиняемого, утверждал, что у Пола не было никаких приводов в полицию, что он учится в университете, и нет никаких оснований предполагать, что он окажется недоступен для суда.

Судья кивнул и, обращаясь к Полу, сказал:

– Я назначаю суд на двадцатое ноября. Я освобождаю вас под подписку о невыезде. Вам придёт уведомление о суде по почте, но даже если вы его не получите, я сообщил дату, до которой оставляю вас на свободе, и в этот день вы должны быть здесь. Вы всё поняли?

– Да, сэр, то есть ваша честь.

Скофилд был чрезвычайно доволен собой, поскольку обогнал Вентуро, пусть и в незначительном деле. И не мог не выразить своё удовольствие сопернику, когда они покинули зал суда:

– Я обошёл тебя на этот раз, Чарли.

Вентуро, по своему многолетнему опыту и не ожидавший большего, улыбнулся и заметил:

– Где-то выиграл, где-то проиграл. Ты выиграл, поэтому покупаешь напитки. – Позже, когда они сидели в кафе, он спросил: – Как ты сюда угодил, Джек?

Скофилд ответил:

– Парень сам позвонил мне. Он говорит, что встретил меня на какой-то вечеринке, где я остановился на несколько минут во время кампании.

– Он заплатил?

– Нет, но когда его родители вернутся домой, я поговорю с ними. Я уверен, что они оплатят мою работу.

Вентуро кивнул.

– Что ж, имея частную практику, порой приходится работать именно так.

Сержант Данстейбл вернулся в Барнардс-Кроссинг и доложил Лэнигану, который не выказал ни удивления, ни возмущения.

– Естественно. Мальчик не преступник. Они отпускали без залога и в худших случаях. Чёрт, да им бы иначе просто сажать людей некуда было бы.

Он отметил дату судебного разбирательства в своём календаре и выкинул прошедшие события из головы. Несмотря на сомнения, высказанные рабби Смоллом, он чувствовал, что дело в шляпе.

Но на следующий день дежурный сержант просунул голову в дверь кабинета Лэнигана и сообщил:

– Тут хотят что-то рассказать про дело о наезде на Глен-лейн, шеф.

– Хорошо, пусть он заходит.

– Это не он, это она.

– Тогда пусть заходит она.

Сержант убрал голову, а затем отошёл в сторону, чтобы впустить молодую женщину в джинсах и толстовке с рукавами, закатанными до локтей. Явно обесцвеченные светлые волосы были завиты в афро-стиле и откинуты назад так, чтобы обнажить оба уха, в которых звенели гагатовые серьги. Бесцветная помада придавала губам влажный розовый оттенок. Глаза были тщательно обведены синим сверху и зелёным снизу, а края век окаймлены чёрным. Джинсы соблазнительно туго обтягивали зад, и, пока она шла к стулу перед столом Лэнигана, груди, не стеснённые бюстгальтером, покачивались под толстовкой.

– Я пришла сказать вам, что вы не правы в отношении Пола Крамера. Он этого не делал.

– Да ну? Откуда вы знаете?

– Я была с ним в тот вечер. Примерно с четверти восьмого. И он ни разу не выходил из дома.

Лэниган, бездельничавший в своём вращающемся кресле, наклонился вперёд и сел прямо. Он пристально посмотрел на неё.